Дхакира Лайали

- Юности свойственна торопливость, а той, что плетёт паутину слов не удивительно возжелать благословения прямоты. Благодарю тебя, Жрец. Всем нам написаны роли по воле Его, - Она слегка склонилась, мера даже не вежливости, а лишь почтение к тому, кто служил её Владыке много лет. Ибо иного пока не было ни услышано, ни увидено, а значит он заслужил хотя бы это от неё, - Я буду на службе, как вы просите. Ведь даже если бы не вело туда меня истовое желание сердца, то привело бы любопытство, а если даже и не оно - то долг не оказаться несведущей в том, как в городи крови моей почитают Его.
 
Когда жрец уходит, она требует у слуги, чтобы тот последовал за ней к выходу из храма. Остальное она узнает позже, но свита так и стоит на солнце. Пусть это их испытание, но есть места, где они принесут больше пользы, так пусть приносят, покуда её дела здесь не завершены. И ей не было нужды спрашивать у прислужника дорогу обратно. Однажды пройденный путь оставался в памяти, что касается иного... Чтож, лучше бы под её ногами не было случайных камней или предметов. Дхакира умела ходить так, что спотыкаясь, почти не подавала виду, держала равновесие, будто бы всю жизнь ступая по канату над пропастью, но корабли были проще величественных залов.
 
- Ступайте в город. Ступайте в кабаки и таверны, на площади и улицы. Слушайте и доносите мне о том, чем живёт город, - И не нужно было Дхакире знать, как воспринят её приказ. Она знала что властвует ими, и демонстрировала это знание, не прячась, - А ты, отец, напиши капитанам. Пусть не удаляются слишком далеко от города, и пусть займутся набором команд. Выбери троих самых верных и отдай письма из золотой шкатулки. И пусть у Храма всегда будут двое моих людей.
 
Раздав приказы и дождавшись, пока сопровождающему её слуге передадут её небольшой багаж, она позволила проводить себя в гостевые комнаты, лишь слегка скривившись. Будто бы гость она здесь - но таким обычаям не перечат. Не то время, чтобы это имело хоть какой-то смысл - а ей перед вечерней службы следовало сменить одежды и о многом подумать.

- О моём вечном господине, - Голос снова набирает силу, облачается в страсть, будто изнутри накатывает высокая штормовая волна, принося чувства, разжигая её сердце и душу, переполняя ту не просто преданностью - фанатизмом, истинной верой в единственную допустимую истину. Всё иное ложь, любое отличное мнение - ересь. Их Тёмный Владыка - единственно важное, единственно весомое. И мир будет гореть в пламени ради него, а коль воля его будет такова, что и они должны с этим миром сгореть - она на костёр взойдёт последней, чтобы превозносить своего Владыку, пока есть хоть единая живая душа в мире, - О том, кто привёл меня сюда, о том, кто убил мои глаза, чтобы они не лгали мне, о том, кто отдал себя небесам, земле и морю, и небеса, земля и море вовеки его и только его. О том кто был прежде всего, и прежде всей лжи, о том кто жизнь и смерть. Но ты ведь ведёшь меня к чему-то, Жрец. Так пусть дорога твоих речей будет короткой для той, что преданна истово и искренне.
 
Тон смягчается быстро - умелые голосовые связки допускают и нежность, и хрипотцу, тот голос, что мог бы показаться голосом любовницы после долгих утех. Порочность, которую нет нужды прятать за благочестием, ибо его она лишена совершенно. Всё, что не могло в ней послужить Мелькору было отброшено и забыто, вычеркнуто, стёрто.
 
Когда-то жила маленькая девочка Дхакира. Слепая, почти беспомощная, но никогда не унывающая. Может, эта девочка когда-то и любила тех, кого сейчас звала лишь слугами. Рабами своей воли, которая ей тоже не принадлежала. Может, эта девочка бы оступилась, остановилась, отвернулась, но этого не случилось, и не случится уже впредь. Единственный вопрос, что она задаст на пороге смерти будет лишь о том, было ли её служение достаточным. Единственное, о чём она будет сожалеть - это о том, принесла ли она достаточно жертв.

- Юности свойственна торопливость, а той, что плетёт паутину слов не удивительно возжелать благословения прямоты. Благодарю тебя, Жрец. Всем нам написаны роли по воле Его, - Она слегка склонилась, мера даже не вежливости, а лишь почтение к тому, кто служил её Владыке много лет. Ибо иного пока не было ни услышано, ни увидено, а значит он заслужил хотя бы это от неё, - Я буду на службе, как вы просите. Ведь даже если бы не вело туда меня истовое желание сердца, то привело бы любопытство, а если даже и не оно - то долг не оказаться несведущей в том, как в городи крови моей почитают Его.
 
Когда жрец уходит, она требует у слуги, чтобы тот последовал за ней к выходу из храма. Остальное она узнает позже, но свита так и стоит на солнце. Пусть это их испытание, но есть места, где они принесут больше пользы, так пусть приносят, покуда её дела здесь не завершены. И ей не было нужды спрашивать у прислужника дорогу обратно. Однажды пройденный путь оставался в памяти, что касается иного... Чтож, лучше бы под её ногами не было случайных камней или предметов. Дхакира умела ходить так, что спотыкаясь, почти не подавала виду, держала равновесие, будто бы всю жизнь ступая по канату над пропастью, но корабли были проще величественных залов.
 
- Ступайте в город. Ступайте в кабаки и таверны, на площади и улицы. Слушайте и доносите мне о том, чем живёт город, - И не нужно было Дхакире знать, как воспринят её приказ. Она знала что властвует ими, и демонстрировала это знание, не прячась, - А ты, отец, напиши капитанам. Пусть не удаляются слишком далеко от города, и пусть займутся набором команд. Выбери троих самых верных и отдай письма из золотой шкатулки. И пусть у Храма всегда будут двое моих людей.
 
Раздав приказы и дождавшись, пока сопровождающему её слуге передадут её небольшой багаж, она позволила проводить себя в гостевые комнаты, лишь слегка скривившись. Будто бы гость она здесь - но таким обычаям не перечат. Не то время, чтобы это имело хоть какой-то смысл - а ей перед вечерней службы следовало сменить одежды и о многом подумать.

- Юности свойственна торопливость, а той, что плетёт паутину слов не удивительно возжелать благословения прямоты. Благодарю тебя, Жрец. Всем нам написаны роли по воле Его, - Она слегка склонилась, мера даже не вежливости, а лишь почтение к тому, кто служил её Владыке много лет. Ибо иного пока не было ни услышано, ни увидено, а значит он заслужил хотя бы это от неё, - Я буду на службе, как вы просите. Ведь даже если бы не вело туда меня истовое желание сердца, то привело бы любопытство, а если даже и не оно - то долг не оказаться несведущей в том, как в городи крови моей почитают Его.
 
Когда жрец уходит, она требует у слуги, чтобы тот последовал за ней к выходу из храма. Остальное она узнает позже, но свита так и стоит на солнце. Пусть это их испытание, но есть места, где они принесут больше пользы, так пусть приносят, покуда её дела здесь не завершены. И ей не было нужды спрашивать у прислужника дорогу обратно. Однажды пройденный путь оставался в памяти, что касается иного... Чтож, лучше бы под её ногами не было случайных камней или предметов. Дхакира умела ходить так, что спотыкаясь, почти не подавала виду, держала равновесие, будто бы всю жизнь ступая по канату над пропастью, но корабли были проще величественных залов.
 
- Ступайте в город. Ступайте в кабаки и таверны, на площади и улицы. Слушайте и доносите мне о том, чем живёт город, - И не нужно было Дхакире знать, как воспринят её приказ. Она знала что властвует ими, и демонстрировала это знание, не прячась, - А ты, отец, напиши капитанам. Пусть не удаляются слишком далеко от города, и пусть займутся набором команд. Выбери троих самых верных и отдай письма из золотой шкатулки. И пусть у Храма всегда будут двое моих людей.
 
Раздав приказы и дождавшись, пока сопровождающему её слуге передадут её небольшой багаж, она позволила проводить себя в гостевые комнаты, лишь слегка скривившись. Будто бы гость она здесь - но таким обычаям не перечат. Не то время, чтобы это имело хоть какой-то смысл - а ей перед вечерней службы следовало сменить одежды и о многом подумать.

- Юности свойственна торопливость, а той, что плетёт паутину слов не удивительно возжелать благословения прямоты. Благодарю тебя, Жрец. Всем нам написаны роли по воле Его, - Она слегка склонилась, мера даже не вежливости, а лишь почтение к тому, кто служил её Владыке много лет. Ибо иного пока не было ни услышано, ни увидено, а значит он заслужил хотя бы это от неё, - Я буду на службе, как вы просите. Ведь даже если бы не вело туда меня истовое желание сердца, то привело бы любопытство, а если даже и не оно - то долг не оказаться несведущей в том, как в городи крови моей почитают Его.
 
Когда жрец уходит, она требует у слуги, чтобы тот последовал за ней к выходу из храма. Остальное она узнает позже, но свита так и стоит на солнце. Пусть это их испытание, но есть места, где они принесут больше пользы, так пусть приносят, покуда её дела здесь не завершены. И ей не было нужды спрашивать у прислужника дорогу обратно. Однажды пройденный путь оставался в памяти, что касается иного... Чтож, лучше бы под её ногами не было случайных камней или предметов. Дхакира умела ходить так, что спотыкаясь, почти не подавала виду, держала равновесие, будто бы всю жизнь ступая по канату над пропастью, но корабли были проще величественных залов.
 
- Ступайте в город. Ступайте в кабаки и таверны, на площади и улицы. Слушайте и доносите мне о том, чем живёт город, - И не нужно было Дхакире знать, как воспринят её приказ. Она знала что властвует ими, и демонстрировала это знание, не прячась, - А ты, отец, напиши капитанам. Пусть не удаляются слишком далеко от города, и пусть займутся набором команд. Выбери троих самых верных и отдай письма из золотой шкатулки. И пусть у Храма всегда будут двое моих людей.
 
Раздав приказы и дождавшись, пока сопровождающему её слуге передадут её небольшой багаж, она позволила проводить себя в гостевые комнаты, лишь слегка скривившись. Будто бы гость она здесь - но таким обычаям не перечат. Не то время, чтобы это имело хоть какой-то смысл - а ей перед вечерней службы следовало сменить одежды и о многом подумать.

- О моём вечном господине, - Голос снова набирает силу, облачается в страсть, будто изнутри накатывает высокая штормовая волна, принося чувства, разжигая её сердце и душу, переполняя ту не просто преданностью - фанатизмом, истинной верой в единственную допустимую истину. Всё иное ложь, любое отличное мнение - ересь. Их Тёмный Владыка - единственно важное, единственно весомое. И мир будет гореть в пламени ради него, а коль воля его будет такова, что и они должны с этим миром сгореть - она на костёр взойдёт последней, чтобы превозносить своего Владыку, пока есть хоть единая живая душа в мире, - О том, кто привёл меня сюда, о том, кто убил мои глаза, чтобы они не лгали мне, о том, кто отдал себя небесам, земле и морю, и небеса, земля и море вовеки его и только его. О том кто был прежде всего, и прежде всей лжи, о том кто жизнь и смерть. Но ты ведь ведёшь меня к чему-то, Жрец. Так пусть дорога твоих речей будет короткой для той, что преданна истово и искренне.
 
Тон смягчается быстро - умелые голосовые связки допускают и нежность, и хрипотцу, тот голос, что мог бы показаться голосом любовницы после долгих утех. Порочность, которую нет нужды прятать за благочестием, ибо его она лишена совершенно. Всё, что не могло в ней послужить Мелькору было отброшено и забыто, вычеркнуто, стёрто.
 
Когда-то жила маленькая девочка Дхакира. Слепая, почти беспомощная, но никогда не унывающая. Может, эта девочка когда-то и любила тех, кого сейчас звала лишь слугами. Рабами своей воли, которая ей тоже не принадлежала. Может, эта девочка бы оступилась, остановилась, отвернулась, но этого не случилось, и не случится уже впредь. Единственный вопрос, что она задаст на пороге смерти будет лишь о том, было ли её служение достаточным. Единственное, о чём она будет сожалеть - это о том, принесла ли она достаточно жертв.

- Юности свойственна торопливость, а той, что плетёт паутину слов не удивительно возжелать благословения прямоты. Благодарю тебя, Жрец. Всем нам написаны роли по воле Его, - Она слегка склонилась, мера даже не вежливости, а лишь почтение к тому, кто служил её Владыке много лет. Ибо иного пока не было ни услышано, ни увидено, а значит он заслужил хотя бы это от неё, - Я буду на службе, как вы просите. Ведь даже если бы не вело туда меня истовое желание сердца, то привело бы любопытство, а если даже и не оно - то долг не оказаться несведущей в том, как в городи крови моей почитают Его.
 
Когда жрец уходит, она требует у слуги, чтобы тот последовал за ней к выходу из храма. Остальное она узнает позже, но свита так и стоит на солнце. Пусть это их испытание, но есть места, где они принесут больше пользы, так пусть приносят, покуда её дела здесь не завершены. И ей не было нужды спрашивать у прислужника дорогу обратно. Однажды пройденный путь оставался в памяти, что касается иного... Чтож, лучше бы под её ногами не было случайных камней или предметов. Дхакира умела ходить так, что спотыкаясь, почти не подавала виду, держала равновесие, будто бы всю жизнь ступая по канату над пропастью, но корабли были проще величественных залов.
 
- Ступайте в город. Ступайте в кабаки и таверны, на площади и улицы. Слушайте и доносите мне о том, чем живёт город, - И не нужно было Дхакире знать, как воспринят её приказ. Она знала что властвует ими, и демонстрировала это знание, не прячась, - А ты, отец, напиши капитанам. Пусть не удаляются слишком далеко от города, и пусть займутся набором команд. Выбери троих самых верных и отдай письма из золотой шкатулки. И пусть у Храма всегда будут двое моих людей.
 
Раздав приказы и дождавшись, пока сопровождающему её слуге передадут её небольшой багаж, она позволила проводить себя в гостевые комнаты, лишь слегка скривившись. Будто бы гость она здесь - но таким обычаям не перечат. Не то время, чтобы это имело хоть какой-то смысл - а ей перед вечерней службы следовало сменить одежды и о многом подумать.

Рханна некоторое время помолчал, разглядывая сидящую перед ним женщину. Всё внешнее было напускным, ненужным. Она была красива. Даже прекрасна. Правда, Рханну это мало интересовало. Конечно, многие жрецы позволяли себе некоторые.. скажем так, развлечения. Рханна же это не поощрял. И сам не слишком интересовался, к слову.
А Дхакира.. в ней было столько страсти, столько огня. Хотя - неудивительно. Учитывая многие факторы. И вот это-то и было потрясающе.
- О нём, ты правильно говоришь. Но короче, так короче. Вечно вы торопитесь. Как Солнце вышло в небо, так и ты появилась - по Его воле. А значит, тебе предстоит сыграть в истории этого мира какую-то важную роль, - он лукаво усмехнулся. - И я хотел бы способствовать этому.
Невдалеке послышался колокольный звон. Один. Это могло значить только одно: в храм проник чужак. Рханна ещё раз посмотрел на небо и наигранно вздохнул:
- Прости, дитя. Я рад твоему появлению, но мне нужно подготовиться к вечерней службе. Надеюсь, ты на ней будешь. После мы поговорим обо всём. Располагайся, гостевые комнаты дальше за садом. Ты вольна делать всё, что тебе заблагорассудится.
Он взмахнул рукой и поднялся со скамьи, подзывая жестом слугу, прятавшегося в тени деревьев.
- Он проводит тебя.

- О моём вечном господине, - Голос снова набирает силу, облачается в страсть, будто изнутри накатывает высокая штормовая волна, принося чувства, разжигая её сердце и душу, переполняя ту не просто преданностью - фанатизмом, истинной верой в единственную допустимую истину. Всё иное ложь, любое отличное мнение - ересь. Их Тёмный Владыка - единственно важное, единственно весомое. И мир будет гореть в пламени ради него, а коль воля его будет такова, что и они должны с этим миром сгореть - она на костёр взойдёт последней, чтобы превозносить своего Владыку, пока есть хоть единая живая душа в мире, - О том, кто привёл меня сюда, о том, кто убил мои глаза, чтобы они не лгали мне, о том, кто отдал себя небесам, земле и морю, и небеса, земля и море вовеки его и только его. О том кто был прежде всего, и прежде всей лжи, о том кто жизнь и смерть. Но ты ведь ведёшь меня к чему-то, Жрец. Так пусть дорога твоих речей будет короткой для той, что преданна истово и искренне.
 
Тон смягчается быстро - умелые голосовые связки допускают и нежность, и хрипотцу, тот голос, что мог бы показаться голосом любовницы после долгих утех. Порочность, которую нет нужды прятать за благочестием, ибо его она лишена совершенно. Всё, что не могло в ней послужить Мелькору было отброшено и забыто, вычеркнуто, стёрто.
 
Когда-то жила маленькая девочка Дхакира. Слепая, почти беспомощная, но никогда не унывающая. Может, эта девочка когда-то и любила тех, кого сейчас звала лишь слугами. Рабами своей воли, которая ей тоже не принадлежала. Может, эта девочка бы оступилась, остановилась, отвернулась, но этого не случилось, и не случится уже впредь. Единственный вопрос, что она задаст на пороге смерти будет лишь о том, было ли её служение достаточным. Единственное, о чём она будет сожалеть - это о том, принесла ли она достаточно жертв.

- Нет-нет, - жрец рассмеялся. С одной стороны Пророчица была права, этот культ возносил Гневного Соратника Бога. Все это знали, как знали и то, что без воды рыба долго не проживет. - Мне нравится твоя искренность. Она не может не восхищать. Но всё не совсем так.
Он поднял голову к небу и закрыл глаза, подставляя лицо жаркому дыханью южного ветра. Жрец любил жару. Любил огонь. Вот уж на что можно было смотреть бесконечно. Это как созерцать круговорот жизни: пламя дарило жизнь, и оно же эту жизнь отнимало. И что ты ни делай, как ни проси, закона мира не изменить. И это завораживало.
- Я чувствую твоё негодование. Не гневайся, - он хитро прищурился, вглядываясь в лицо Дхакиры. - Ты всё верно говоришь, Он пришел Первым. Говорят, солнце тогда было очень жарким. Но от Него веяло жаром много более сильным. И был Он светел, хотя лик Его пугал.
Рханна открыл глаза и в упор посмотрел на девушку, словно запечатлевая в памяти мельчийшие детали внешности. Сравнивая. Может он обознался? Пророчица скорей была противоположностью. Внешней, по крайней мере.
- Он поведал тогда о многом, но более всего - о Тёмном Владыке, которому подвластно и небо, и земля. И всё, что меж ними. И солнце Он даровал нам затем, чтоб оградить от козней тех, кто желал роду человеческому горя и страданий. Ты ведь знаешь, о ком я?

Ей не нравилось, что её звали "Солнечной", но она не роптала. Нет смысла отвергать грани чужой веры, ибо они режут, и режут больно, если расталкивать их руками. Покажи истину, позволь обнаружить её самостоятельно.
Она - тёмные воды. Чтож, чёрный, во всяком случае, подходящий цвет.
 
- Не жарче, чем на воде в штиль. Я чувствую тень и прохладу, и чувствую здесь жизнь, - Она следует за Жрецом, будто бы по его собственным следам ступая, хотя это лишь мираж - настолько умелой она не была. Но в шторма плясала на палубе, плясала со смертью, испытывала свою удачу и своё благословение... А может, и позволяла себе побыть девчонкой, а не Пророчицей. Не важно.
 
- Вы так зовётесь, потому что почитаете и того, кто первым открыл нам правду. Того, кто следовал за Богом, того, кто помогал ковать ему легионы, - Трепет в голосе неподдельный, восторг, озаряющий черты - тоже. Это практически любовь, практически страсть, религиозный экстаз, нарушенный лишь холодным касанием холодного порочно разума, - От иных я слышала и то, что он, властвующий над Мордором, реален, а потому надлежит отбросить память о нашем Боге и служить лишь ему... Что я сделала с теми глупцами, поведать?
 
Она делится, улыбается так, будто бы в мире только они двое знают какую-то тайну, только они двое её делят, и притягательность в ней от того возрастает. Ещё одна изощрённая игра, но на сей раз более искренняя, потому что Жрец, скорее всего, мог оценить и иронию, и нелепость подобных речей, разделить этот момент веселья, в которое в своё время погрузилась она. Жаль, никто из ближних этого не разгадал.
 

Место, к которому она стремилась всю жизнь. Коснуться бы губами каждой ступени, проследить каждую выбоину зрячими пальцами, прижалась бы к черным камням, приникла бы всем телом, как любовница и любимая, ибо каждую ночь в каждом своем сне она видела гранитную вершину - не видев ни гранита, ни вершин, ничего и никогда в своей жизни. Слепые глаза всегда слепы, какие бы картины не рисовались в голове.
 
- Ждите меня здесь, - Повелительный тон, повелительный жест. Она не пройдёт в ворота Храма со свитой, не выставит себя пустотелой богачкой, сосудом без рассудка и веры, одержимым богатствами и жаждущей покровительства Бога, не щедрого на покровительство.
 
Она - кровь от крови морэдайн, кем бы ни была её мать, наследница истинной веры Нуменора, она - на пороге дома своего Бога, и она - дома. Уверенность в движениях не имеет ничего общего со слепотой - мир жесток, но так и она жестока.
 
Дхакира входит в Храм спокойно, свободно, легко. Не спотыкаясь, не ища дороги, будто бы за руку её что-то ведёт к алтарю, но она рождена чтобы прийти сюда, и рождена чтобы мир склонился перед Мелькором, жестоким в милости, милостивым в жестокости, перед Тьмой, в которой таится истинная правда этого мира.
 
И если она споткнётся - значит, лучше бы ей никогда не рождаться, не брать власть в свои руки, не позволять своему имени звучать, а сгинуть неизвестной и ненужной - слепым младенцем, подаренным морю.
 
На колени перед алтарём она не падает - но опускается изящно, из просторных порочных одежд вынимая бережно хранимую флягу с кровью. Дар должен быть принесён. Она долго искала, долго охотилась за этим даром, и жаль, что целое тело не могла бы привезти сюда в целости, но одну флягу сберечь получилось бы.
 
Бог всеведущ. Он всё равно знает.

Ей не нравилось, что её звали "Солнечной", но она не роптала. Нет смысла отвергать грани чужой веры, ибо они режут, и режут больно, если расталкивать их руками. Покажи истину, позволь обнаружить её самостоятельно.
Она - тёмные воды. Чтож, чёрный, во всяком случае, подходящий цвет.
 
- Не жарче, чем на воде в штиль. Я чувствую тень и прохладу, и чувствую здесь жизнь, - Она следует за Жрецом, будто бы по его собственным следам ступая, хотя это лишь мираж - настолько умелой она не была. Но в шторма плясала на палубе, плясала со смертью, испытывала свою удачу и своё благословение... А может, и позволяла себе побыть девчонкой, а не Пророчицей. Не важно.
 
- Вы так зовётесь, потому что почитаете и того, кто первым открыл нам правду. Того, кто следовал за Богом, того, кто помогал ковать ему легионы, - Трепет в голосе неподдельный, восторг, озаряющий черты - тоже. Это практически любовь, практически страсть, религиозный экстаз, нарушенный лишь холодным касанием холодного порочно разума, - От иных я слышала и то, что он, властвующий над Мордором, реален, а потому надлежит отбросить память о нашем Боге и служить лишь ему... Что я сделала с теми глупцами, поведать?
 
Она делится, улыбается так, будто бы в мире только они двое знают какую-то тайну, только они двое её делят, и притягательность в ней от того возрастает. Ещё одна изощрённая игра, но на сей раз более искренняя, потому что Жрец, скорее всего, мог оценить и иронию, и нелепость подобных речей, разделить этот момент веселья, в которое в своё время погрузилась она. Жаль, никто из ближних этого не разгадал.
 

- Как скажешь, Солнечная, - хмыкнул Рханна, проходя одним из многочисленных коридоров древнего Храма. Стены его были украшены рисунками, словно бы проступившими сквозь камень из самых глубин истории. В них была рассказана история сотворения мира и воцарения Мелькора Великого и соратника его - Гневного Солнца. Ничего не упустили древние, вложившие душу в эту рисунки. Точнее - возложившие. Ни единого момента. Как жаль, что мало кто может оценить красоту и величие.. впрочем, неважно. Если бы кто черной кости сюда и добрался, это было бы последним, что он увидел.
Повеяло свежестью и жрец вышел во внутренний двор. А точнее, в прекрасный сад, разбитый на суровой и каменистой земле. Это тоже было наследием от предыдущих жрецов - вряд ли бы кто из современников мог так зачаровать землю, чтоб она родила этот полный жизни и умиротворения уголок жизни. Да и кто бы стал тратить время и силы на это? Рханна бы точно не стал, но с удовольствием пользовался причитающимися благами.
- Талла Рханна, так можешь называть меня. - он опустился на одну из скамеек под раскидистым деревом. Ветви дарили умиротворяющую прохладу. Солнце сегодня пекло немилосердно. Так часто бывало в последнее время. Неудивительно, конечно. - Сегодня жарко. Садись.
Помочь девушке он даже и не подумал. Глаза он видел, конечно. Вот только ЗНАЛ, что Дхакира нуждается в поддержке едва ли не меньше всех в этом городе. Глядя на её движения - и не видя лица - любой бы подумал, что перед ним зрячий человек.
Хотя Дхакира и была зрячей. Более зрячей, чем многие. Дар, что поможет ей. И Рханне поможет тоже.
- Знаешь, почему мы зовемся культом Черного Солнца?

- Это имя для колдовской ночи, Жрец, - То, что в иных устах звучало бы пренебрежением, в её звучит титулом выше королевского. Она не чувствовала, что за ней наблюдают - ничего не ощущала, поглощенная религиозным восторгом, в моменте, в миге, в экстазе - ей бы принести собственное сердце на этот алтарь, для её всеведущего всемогущего Бога, - Не знай я, что приносить в дар, не была бы достойна ни единого из своих имён. Веди. Мои люди меня подождут столько, сколько это будет требоваться, пока я не решу, что они достойны войти в обитель Бога, и умрут, не сходя со своих мест, если в их крови недостаточно силы выдержать испытание. Но её, я верю, достаточно.
 
Они были её верными, и всё же, она испытывала их, почти истязала. Из верность ей, их стойкость, их убеждённость. Костяк должен быть прочен, или вес грядущего сомнёт его.
И нет, Дхакиру не удивляло ни капли, что её ждали. Так и должно было быть, так было суждено, и жрец её Бога не сумел бы её не узнать, как и она никогда бы не спутала верного с неверным. Раз он узнал её, то значит это что вера его крепка.
 
- Мне не было открыто твоего имени, Жрец. Могу ли я узнать его? - Она не видит его жестов, но привыкла к тому, что те есть, знает нравы людей, знает привычки людей, а не будь жеста, так вела бы себя, словно они были. Её Бог лишил её зрения - о таком тяжком испытании плакала и голосила её мать, жалея себя, жалея, что не дала мужу здорового ребёнка, глупая - ибо Бог одарил её щедрее прочих. Мелькор избрал её жить и умереть во славу его, ради него, во имя его, и даровал ей вечную ночь.
 
А ещё он даровал ей дорогу к этому Храму, и милостей больших не было нужно. Жертвы приносятся Богу, а не Богом.

- Это имя для колдовской ночи, Жрец, - То, что в иных устах звучало бы пренебрежением, в её звучит титулом выше королевского. Она не чувствовала, что за ней наблюдают - ничего не ощущала, поглощенная религиозным восторгом, в моменте, в миге, в экстазе - ей бы принести собственное сердце на этот алтарь, для её всеведущего всемогущего Бога, - Не знай я, что приносить в дар, не была бы достойна ни единого из своих имён. Веди. Мои люди меня подождут столько, сколько это будет требоваться, пока я не решу, что они достойны войти в обитель Бога, и умрут, не сходя со своих мест, если в их крови недостаточно силы выдержать испытание. Но её, я верю, достаточно.
 
Они были её верными, и всё же, она испытывала их, почти истязала. Из верность ей, их стойкость, их убеждённость. Костяк должен быть прочен, или вес грядущего сомнёт его.
И нет, Дхакиру не удивляло ни капли, что её ждали. Так и должно было быть, так было суждено, и жрец её Бога не сумел бы её не узнать, как и она никогда бы не спутала верного с неверным. Раз он узнал её, то значит это что вера его крепка.
 
- Мне не было открыто твоего имени, Жрец. Могу ли я узнать его? - Она не видит его жестов, но привыкла к тому, что те есть, знает нравы людей, знает привычки людей, а не будь жеста, так вела бы себя, словно они были. Её Бог лишил её зрения - о таком тяжком испытании плакала и голосила её мать, жалея себя, жалея, что не дала мужу здорового ребёнка, глупая - ибо Бог одарил её щедрее прочих. Мелькор избрал её жить и умереть во славу его, ради него, во имя его, и даровал ей вечную ночь.
 
А ещё он даровал ей дорогу к этому Храму, и милостей больших не было нужно. Жертвы приносятся Богу, а не Богом.

Место, к которому она стремилась всю жизнь. Коснуться бы губами каждой ступени, проследить каждую выбоину зрячими пальцами, прижалась бы к черным камням, приникла бы всем телом, как любовница и любимая, ибо каждую ночь в каждом своем сне она видела гранитную вершину - не видев ни гранита, ни вершин, ничего и никогда в своей жизни. Слепые глаза всегда слепы, какие бы картины не рисовались в голове.
 
- Ждите меня здесь, - Повелительный тон, повелительный жест. Она не пройдёт в ворота Храма со свитой, не выставит себя пустотелой богачкой, сосудом без рассудка и веры, одержимым богатствами и жаждущей покровительства Бога, не щедрого на покровительство.
 
Она - кровь от крови морэдайн, кем бы ни была её мать, наследница истинной веры Нуменора, она - на пороге дома своего Бога, и она - дома. Уверенность в движениях не имеет ничего общего со слепотой - мир жесток, но так и она жестока.
 
Дхакира входит в Храм спокойно, свободно, легко. Не спотыкаясь, не ища дороги, будто бы за руку её что-то ведёт к алтарю, но она рождена чтобы прийти сюда, и рождена чтобы мир склонился перед Мелькором, жестоким в милости, милостивым в жестокости, перед Тьмой, в которой таится истинная правда этого мира.
 
И если она споткнётся - значит, лучше бы ей никогда не рождаться, не брать власть в свои руки, не позволять своему имени звучать, а сгинуть неизвестной и ненужной - слепым младенцем, подаренным морю.
 
На колени перед алтарём она не падает - но опускается изящно, из просторных порочных одежд вынимая бережно хранимую флягу с кровью. Дар должен быть принесён. Она долго искала, долго охотилась за этим даром, и жаль, что целое тело не могла бы привезти сюда в целости, но одну флягу сберечь получилось бы.
 
Бог всеведущ. Он всё равно знает.

- Это имя для колдовской ночи, Жрец, - То, что в иных устах звучало бы пренебрежением, в её звучит титулом выше королевского. Она не чувствовала, что за ней наблюдают - ничего не ощущала, поглощенная религиозным восторгом, в моменте, в миге, в экстазе - ей бы принести собственное сердце на этот алтарь, для её всеведущего всемогущего Бога, - Не знай я, что приносить в дар, не была бы достойна ни единого из своих имён. Веди. Мои люди меня подождут столько, сколько это будет требоваться, пока я не решу, что они достойны войти в обитель Бога, и умрут, не сходя со своих мест, если в их крови недостаточно силы выдержать испытание. Но её, я верю, достаточно.
 
Они были её верными, и всё же, она испытывала их, почти истязала. Из верность ей, их стойкость, их убеждённость. Костяк должен быть прочен, или вес грядущего сомнёт его.
И нет, Дхакиру не удивляло ни капли, что её ждали. Так и должно было быть, так было суждено, и жрец её Бога не сумел бы её не узнать, как и она никогда бы не спутала верного с неверным. Раз он узнал её, то значит это что вера его крепка.
 
- Мне не было открыто твоего имени, Жрец. Могу ли я узнать его? - Она не видит его жестов, но привыкла к тому, что те есть, знает нравы людей, знает привычки людей, а не будь жеста, так вела бы себя, словно они были. Её Бог лишил её зрения - о таком тяжком испытании плакала и голосила её мать, жалея себя, жалея, что не дала мужу здорового ребёнка, глупая - ибо Бог одарил её щедрее прочих. Мелькор избрал её жить и умереть во славу его, ради него, во имя его, и даровал ей вечную ночь.
 
А ещё он даровал ей дорогу к этому Храму, и милостей больших не было нужно. Жертвы приносятся Богу, а не Богом.

Место, к которому она стремилась всю жизнь. Коснуться бы губами каждой ступени, проследить каждую выбоину зрячими пальцами, прижалась бы к черным камням, приникла бы всем телом, как любовница и любимая, ибо каждую ночь в каждом своем сне она видела гранитную вершину - не видев ни гранита, ни вершин, ничего и никогда в своей жизни. Слепые глаза всегда слепы, какие бы картины не рисовались в голове.
 
- Ждите меня здесь, - Повелительный тон, повелительный жест. Она не пройдёт в ворота Храма со свитой, не выставит себя пустотелой богачкой, сосудом без рассудка и веры, одержимым богатствами и жаждущей покровительства Бога, не щедрого на покровительство.
 
Она - кровь от крови морэдайн, кем бы ни была её мать, наследница истинной веры Нуменора, она - на пороге дома своего Бога, и она - дома. Уверенность в движениях не имеет ничего общего со слепотой - мир жесток, но так и она жестока.
 
Дхакира входит в Храм спокойно, свободно, легко. Не спотыкаясь, не ища дороги, будто бы за руку её что-то ведёт к алтарю, но она рождена чтобы прийти сюда, и рождена чтобы мир склонился перед Мелькором, жестоким в милости, милостивым в жестокости, перед Тьмой, в которой таится истинная правда этого мира.
 
И если она споткнётся - значит, лучше бы ей никогда не рождаться, не брать власть в свои руки, не позволять своему имени звучать, а сгинуть неизвестной и ненужной - слепым младенцем, подаренным морю.
 
На колени перед алтарём она не падает - но опускается изящно, из просторных порочных одежд вынимая бережно хранимую флягу с кровью. Дар должен быть принесён. Она долго искала, долго охотилась за этим даром, и жаль, что целое тело не могла бы привезти сюда в целости, но одну флягу сберечь получилось бы.
 
Бог всеведущ. Он всё равно знает.

Место, к которому она стремилась всю жизнь. Коснуться бы губами каждой ступени, проследить каждую выбоину зрячими пальцами, прижалась бы к черным камням, приникла бы всем телом, как любовница и любимая, ибо каждую ночь в каждом своем сне она видела гранитную вершину - не видев ни гранита, ни вершин, ничего и никогда в своей жизни. Слепые глаза всегда слепы, какие бы картины не рисовались в голове.
 
- Ждите меня здесь, - Повелительный тон, повелительный жест. Она не пройдёт в ворота Храма со свитой, не выставит себя пустотелой богачкой, сосудом без рассудка и веры, одержимым богатствами и жаждущей покровительства Бога, не щедрого на покровительство.
 
Она - кровь от крови морэдайн, кем бы ни была её мать, наследница истинной веры Нуменора, она - на пороге дома своего Бога, и она - дома. Уверенность в движениях не имеет ничего общего со слепотой - мир жесток, но так и она жестока.
 
Дхакира входит в Храм спокойно, свободно, легко. Не спотыкаясь, не ища дороги, будто бы за руку её что-то ведёт к алтарю, но она рождена чтобы прийти сюда, и рождена чтобы мир склонился перед Мелькором, жестоким в милости, милостивым в жестокости, перед Тьмой, в которой таится истинная правда этого мира.
 
И если она споткнётся - значит, лучше бы ей никогда не рождаться, не брать власть в свои руки, не позволять своему имени звучать, а сгинуть неизвестной и ненужной - слепым младенцем, подаренным морю.
 
На колени перед алтарём она не падает - но опускается изящно, из просторных порочных одежд вынимая бережно хранимую флягу с кровью. Дар должен быть принесён. Она долго искала, долго охотилась за этим даром, и жаль, что целое тело не могла бы привезти сюда в целости, но одну флягу сберечь получилось бы.
 
Бог всеведущ. Он всё равно знает.

- Это имя для колдовской ночи, Жрец, - То, что в иных устах звучало бы пренебрежением, в её звучит титулом выше королевского. Она не чувствовала, что за ней наблюдают - ничего не ощущала, поглощенная религиозным восторгом, в моменте, в миге, в экстазе - ей бы принести собственное сердце на этот алтарь, для её всеведущего всемогущего Бога, - Не знай я, что приносить в дар, не была бы достойна ни единого из своих имён. Веди. Мои люди меня подождут столько, сколько это будет требоваться, пока я не решу, что они достойны войти в обитель Бога, и умрут, не сходя со своих мест, если в их крови недостаточно силы выдержать испытание. Но её, я верю, достаточно.
 
Они были её верными, и всё же, она испытывала их, почти истязала. Из верность ей, их стойкость, их убеждённость. Костяк должен быть прочен, или вес грядущего сомнёт его.
И нет, Дхакиру не удивляло ни капли, что её ждали. Так и должно было быть, так было суждено, и жрец её Бога не сумел бы её не узнать, как и она никогда бы не спутала верного с неверным. Раз он узнал её, то значит это что вера его крепка.
 
- Мне не было открыто твоего имени, Жрец. Могу ли я узнать его? - Она не видит его жестов, но привыкла к тому, что те есть, знает нравы людей, знает привычки людей, а не будь жеста, так вела бы себя, словно они были. Её Бог лишил её зрения - о таком тяжком испытании плакала и голосила её мать, жалея себя, жалея, что не дала мужу здорового ребёнка, глупая - ибо Бог одарил её щедрее прочих. Мелькор избрал её жить и умереть во славу его, ради него, во имя его, и даровал ей вечную ночь.
 
А ещё он даровал ей дорогу к этому Храму, и милостей больших не было нужно. Жертвы приносятся Богу, а не Богом.

Место, к которому она стремилась всю жизнь. Коснуться бы губами каждой ступени, проследить каждую выбоину зрячими пальцами, прижалась бы к черным камням, приникла бы всем телом, как любовница и любимая, ибо каждую ночь в каждом своем сне она видела гранитную вершину - не видев ни гранита, ни вершин, ничего и никогда в своей жизни. Слепые глаза всегда слепы, какие бы картины не рисовались в голове.
 
- Ждите меня здесь, - Повелительный тон, повелительный жест. Она не пройдёт в ворота Храма со свитой, не выставит себя пустотелой богачкой, сосудом без рассудка и веры, одержимым богатствами и жаждущей покровительства Бога, не щедрого на покровительство.
 
Она - кровь от крови морэдайн, кем бы ни была её мать, наследница истинной веры Нуменора, она - на пороге дома своего Бога, и она - дома. Уверенность в движениях не имеет ничего общего со слепотой - мир жесток, но так и она жестока.
 
Дхакира входит в Храм спокойно, свободно, легко. Не спотыкаясь, не ища дороги, будто бы за руку её что-то ведёт к алтарю, но она рождена чтобы прийти сюда, и рождена чтобы мир склонился перед Мелькором, жестоким в милости, милостивым в жестокости, перед Тьмой, в которой таится истинная правда этого мира.
 
И если она споткнётся - значит, лучше бы ей никогда не рождаться, не брать власть в свои руки, не позволять своему имени звучать, а сгинуть неизвестной и ненужной - слепым младенцем, подаренным морю.
 
На колени перед алтарём она не падает - но опускается изящно, из просторных порочных одежд вынимая бережно хранимую флягу с кровью. Дар должен быть принесён. Она долго искала, долго охотилась за этим даром, и жаль, что целое тело не могла бы привезти сюда в целости, но одну флягу сберечь получилось бы.
 
Бог всеведущ. Он всё равно знает.

Герой:
Но море - море не прощает глупцов, а Шакти - самые темные его воды, омывшие вороную обжигающую сталь.
1. Имя персонажа
Дхакира Лайали, в ночь обретшая имя Шакти, прозванная Слепой Пророчицей.
2. Внешность
Человек из черных Нуменорцев, 25 лет.
Я видел её вчера - она поднималась на свой корабль, и ветер трепал подол длинного платья.
Она словно почувствовала мой взгляд, и обернулась с той смесью распущенности истинной наложницы и достоинством истинной дочери Нуменора, которую я еще не встречал.
Но в улыбке её было что-то такое, от чего кровь моя словно остыла в жилах.
В детстве Дхакира была достаточно загорелой, хилой и угловатой девчонкой. Смешной и нескладной, как жеребенок, и не сказать, чтобы слишком уж симпатичной. Годы это исправили и переменили, и даже бельма глаз уже совершенно не портят внешность. Природа наградила её красивым, гордым лицом и золотом словно бы присыпанных пеплом волос. Можно поспорить - будь она зрячей, глаза её были бы цвета ясного неба - но это не имеет значения.
Впрочем, преимущественно ночная жизнь оставила свой след - возвратившейся бледностью кожи, а умелый уход за собой подчеркнул благородную кровь, разбавляемую уже столько поколений.  И глубокие, темные тени под глазами которые она не скрывает, как некоторые, при помощи маленьких женских хитростей, а делает зону вокруг глаз еще темнее - подчеркивая собственную слепоту, как достоинство и отметину чего-то высшего.
Она несет на себе печать порока столь отчетливую, что устоять перед ней весьма сложно. Весь её внешний вид и повадки пропитаны этим - а стройное, красивое тело только усиливает впечатление. От кончиков пальцев до длинных волос в ней нет ни капли невинности - если, конечно, Шакти не притворяется таковой.
Сообразно своим желаниям, она облачается только в платья - из легких, летящих тканей, напоминающие одеяния жриц, даже близко не скромных. Впрочем, и не слишком развратных. О да, она очень хорошо знает, где граница между этим - в конце концов, соблазнить каждого попавшегося ей на встречу Лайали не стремится. 
Но какие бы уловки она не использовала - от неё всегда веет мертвенной жутью.
 
3. Профессия и навыки
Говорят, она может провести пальцами по ткани и назвать её материал и цвет, различить на запах породы дерева, и угадать облик по голосу.
Носи пророчица повязку - я бы не поверил, что она слепа.
 
Сила Шакти равно поделена между истинным колдовством и шарлатанством. Даже, скорее можно назвать ее шарлатаном, если умелое использование ядов, дурманящих трав, музыки и лицедейства подобного уровня не магия сама по себе.
Она тщательно изучила все существующие дурманы и яды, и достигла немалых высот в их смешивании и создании. То же касается и ловкости рук и отвлекающих эффектов - дыма и вспышек в нужные моменты. Для неё это сродни музыке, сродни искусству - подобрать пропорции, комбинацию, избрать цель - и насладиться реакцией, словно творец наслаждается только что завершенной скульптурой.
 
Но все же без прочих способностей все это оставалось бы только хитрыми фокусами. Не смотря на свою болезненность, она быстрая, гибкая и соблазнительно ловкая. А отсутствие зрения и вовсе придает всему этому мистическую силу в глазах окружающих, особенно тех, кто видит как она скользит по палубе корабля в шторм, огибая людей и вещи, или тех, кто видел как она пляшет после кровавой битвы - в которых никогда не участвует, под защитой своих воинов, но с удовольствием играется, подобно кошке, с пленниками - израненными, с выколотыми глазами мечущимися по палубе. И нож в её руке тоже танцует, перетекая из руки в руку подобно серебристому ручейку, вторя песне, которую она поет, отправляя души пленников во Тьму. От частого выпевания ритуальных песен с самого детства голос её способен звучать совершенно по-разному, а слепые глаза не выдадут чувств - лицемерить ей не сложно, язык тела всегда подчинится разуму.
Однако главное в ней - ее магия, древнее колдовство пополам с древним шаманством, и глазами, что видят лишь тьму и мертвых. Лайали способна говорить с ними и слышать их голоса, а иногда, в темнейшие и кровавейшие ночи - приказывать. То ли море благосклонно к ней, то ли это величайшая удача - но корабль никогда не потеряет курс, если на стоит подле штурвала, указывая рулевому, и выйдет из любого шторма, который предскажет загодя.
Никто не знает секрета притягательности Дхакиры - магия или дурманы, но приворожить она умеет - это проникает в сердце жертвы не сразу, постепенно, она заполняет мысли и извращает чувства, привязывает к себе смесью порочности и восхищения - что позволяет ей, являющейся хоть и достаточно хитроумной женщиной, использовать чужие умы для исполнения её приказов. Впрочем, не зря её назвали пиратской королевой - прожив всю жизнь на палубе, она не могла не изучить все хитрости и уловки корсаров.
    Ну и кто назовет колдунью колдуньей, если она не умеет проклясть?
 
4. Инвентарь
У неё не слишком много вещей – много и не надо. Пара кинжалов в богатых ножнах, ритуальный нож, кнут, сумка со сменной одеждой, несколькими украшениями, кошелем денег и двумя флягами – одна с водой, другая с кровью.
 
5. Биография
Она словно появилась из ниоткуда, эта ведьма.
Я помню её слепой дочкой капитана, а теперь служу ей. И не потому, что боюсь - а потому, что не служить ей невозможно.
А еще потому, что иначе Дхакира Лайали будет скармливать мое тело команде по кусочкам.
 
Её мать, Айчин, спускалась с гор каждый год - ведомая не пророчествами - грезами о них. Она мнила себя шаманкой и ведьмой - может, ею она и была, но Дхакира предпочла считать, что знания в материнской головушке да смазливое личико - единственные достоинства дражайшей матушки.
То самое смазливое личико, запавшее в душу гордому умбарскому пирату, относящему себя к роду морэдайн. Саргоном звали его - он был красив, жесток и молод, скор на любовь и расправу - он полюбил её мать и забрал с собой - но в их отношениях до самой смерти была примесь женского расчета. Вот только Айчин ошиблась, ибо муж её не стремился править - только лишь своими людьми и кораблем - вольная жизнь была ему по душе.
И она не сына она родила, не того, кто мог дать ей то, чего бы она желала - дочь, и Саргон позволил ей самой назвать ребенка. "Дхакира Лайали" - произнесла мать при свете дня. Ночью же - "Шакти", тайным колдовским именем - но все они словно бы состояли из острых углов и не несли в себе ни капли помощи слабому младенцу. Младенцу, не открывавшему глаз и только по плачу и дыханью признанному живым. Такой ребенок не мог выжить на корабле - но выжил, и открыв глаза нанес еще один удар - на сей раз своей слепотой. Айчин бы выбросила её за борт - но муж не позволил. Ему, вобщем-то плевать было на дочь - а вот уколоть жену, не сумевшую родить здоровое дитя, хоть и любимую, было приятно.
Но Лайали быстро доказала всем что слепота ей не помеха - как только начала ходить, осторожно ощупывая палубу ногами, не торопясь, как обычные дети - и узнавая всех по голосам. В детстве она не принимала помощи - с тех пор как осознала себя калекой - но тем не менее, к шести годам лазала по канатам и носилась по кораблю без капли страха - хотя и, бывало, расшибалась в кровь. Но с высоты не падала - скользила сильными тонкими пальцами по переплетению веревок, да цеплялась так, что не отдерешь.
Мать учила её тайным знаниям, жестоким и зачастую кровавым, отдавая нелюбимой дочери её наследство. А Шакти - та впитывала любой обрывок слов, любую каплю, и смотрела, не отрываясь, матери в лицо - та вздрагивала от взгляда мертвых глаз, и радовалась, что ребенок этого не видит. Она была жестокой наставницей, и не желала показывать слабину. А потом и вовсе ужаснулась, когда поняла, что на самом деле её дочь временами видит - но не людей. Слышит и говорит с духами, без ритуалов и трансов, легко и спокойно.  А Лайали, не сумев умолчать о "невидимых друзьях", дававших неокрепшему разуму пищу для размышлений, и не самую благоприятную пищу, умолчала о том, что начала видеть сны. Редко, очень редко, один и тот же, неясный, нечеткий - и шепот во тьме.
В десять лет она увидела его четко и ясно, как и то, что надлежит сделать. На следующую ночь Айчин совершила самоубийство - рядом с ней нашли пузырек с ядом и рыдающую дочь. В тот день Лайали поняла, что женские слезы способны отвести множество подозрений - а уж детские-то тем более. Это не было актом бессмысленной жестокости. Для целей ребенка, которые тот не вполне еще осознавал, нужно было безраздельное влияние на отца и отсутствие материнского контроля. Шакти постепенно проникала в жизнь отца, ластясь, когда тот был в настроении, и исчезая, когда тот гневался. Если на корабль попадали женщины - она пряталась от них, будь те купленными в порту шлюхами, которых приятнее любить в собственной каюте, чем в портовой таверне, или же просто смазливыми пленницами. Вскоре на корабле стали появляться шарлатаны, лицедеи, лже-колдуны и шаманы всех мастей. Дхакира оправдывала свои просьбы об обучении у этих людей памятью о матери и своим горем - Саргон кивал почти равнодушно - он не слишком то интересовался воспитанием детей - лишь бы не мешалась под ногами пока не позовет в порыве нежности. Он смеялся перед командой, не веря во всю их магическую чепуху.
И Шакти смеялась. Потом, когда обрела к инстинктам знание и умение, понимание необходимого состояния духа. Но тот период - с десяти до шестнадцати лет - это период учения, оттачивания навыков, постижения мира, развития собственных сил - они прибавлялись по капле, мучительно долго но когда к шестнадцати годам она из беспомощной слепой девчонки превратилась в гордую юную провидицу, отец и команда уже не отмахивались от её слов. Но нельзя вечно очаровывать отца дочерней преданностью, особенно такого - еще молодого, с горячей кровью, и возникшей мечтой о наследнике.
Шакти не нужен был брат. Совершенно - не зря она подсыпала отцу в вино, которым он поил шлюх, травы, что не давали им завести дитя. Но это было наполовину удачей - а нужно было наверняка. Решение пришло само, когда в каком-то закутке её поймал член команды и попытался склонить к ночи любви. Склонить не получилось, но порядок действий она прекрасно поняла.
Это оказалось до смешного просто - соблазнить собственного отца - немного дурманящих трав, немного уловок, мельком увиденных в порту, да шепот - и отец, которому пригрезилась его погибшая жена, сам наутро оказался соблазнителем, увидев не призрака, а дочь.
Дальше дело было лишь за умением играть, не свойственном шестнадцатилетней девчонке. Она умело скользила между похотью во время рейдов и чувством отцовской вины, густо смешивала их друг с другом, приправляла жестокостью, и взращивала этой порочной связью свое, впоследствии нимало ей пригодившееся, искусство темного приворота. Два года ей потребовалось что бы Саргон помешался от похоти и любви к ней - она погружала его в эту тьму, и всю команду вслед за ним, приучала их слушать только её речи, приучала их жаждать её общества, подливала свою кровь - в воду и пела во время боев, распаляя их эмоции. Это был первый опыт - и самый лучший - они и посейчас, включая отца - её слуги, а он - любовник и советник, крепче остальных привязанный к ней.
Убедившись в преданности команды уже ее корабля, Шакти пошла дальше - она использовала их связи и советы, свои мистические умения, обман, убийства что бы скрыть свое влияние – рано, рано еще было выходить на свет, показывать себя. Их ждала война, и за трон Умбара многие грызлись, а уж грядущие набеги предвкушали как никто. Она наращивала свою силу, набирала верных себе на море, создавая, понемногу, собственный флот и раскидывая семена преданности всё дальше и дальше. К нужному времени - они расцветут.
Ввязываться в грызню за трон она ее хотела – она видела истину от рождения, и судьбы выше, чем служение Божеству, жестокому и непредсказуемому настолько же, насколько жестоко и непредсказуемо море не существовало. Ей нужен был не трон Умбара - ей нужен был Храм Умбара.
 
6. Особенности персонажа
Она скорее предпочтет падение с высоты, чем навсегда откажется от восхождения.(с)

О, это совершенно аморальное создание. В Шакти нет ни капли милосердия и сострадания, даже если она их и проявляет исходя из каких-то своих соображений. Ею движет разум и цель - и ничто другое не важно - так что в числе её заслуг есть и детоубийство, и насилие, и любовь к пыткам и прочая, прочая, прочая. Она бесчеловечна и безжалостна, холодна и к мольбам, и к лести - впрочем, нет. Лайали любит слышать молящие голоса, любит давать надежду и жестоко отнимать её. Так что иногда все-таки внимает им и якобы смягчается - что бы кто-нибудь еще попался на такую же удочку. К тому же это служит устрашением союзников - в обществе, что держится на крови и убийствах удобнее быть самой злобной тварью.

В этом мире все - инструмент ведущий к цели - чужие жизни, мечты, чаяния - даже её собственное тело - если что-то можно использовать, то оно будет использовано без долгих размышлений о праведности и подобной чуши. Это делает её опасным противником - и непредсказуемым, она подобно лисице путает следы, не позволяет себя разгадать, для каждого "союзника" и "советника" у неё свой вариант цели их устремлений. Разумеется, единственно ему рассказанный по секрету - а иногда "случайно выболтанный" в постели.
 
 
7. Мировоззрение
Зло видит зло. Зло тянется к злу. Зло — удел сильных. (с)
Тьма
 
8. Чего вы ждете от игры этим персонажем?
Игры в аморально-темных, в жестокость и загадочность. Ну и немного магии.
 
 
Игрок:
1. Ваше имя или ник
Админы знают
2. Связь: skype, telegram, ссылка на страницу ВКонтакте.
И это знают
3. С какими произведениями Толкина, так же фильмами (анимационными\художественными), по книгам профессора вы знакомы?
Все кроме Утраченных Сказаний
4. Ваш опыт на ролевых
Немаленький
 
Дополнительная информация:
1. Как вы узнали о ролевой?
От себя же
2. Другие персонажи на ролевой
Мёдвейг

Место, к которому она стремилась всю жизнь. Коснуться бы губами каждой ступени, проследить каждую выбоину зрячими пальцами, прижалась бы к черным камням, приникла бы всем телом, как любовница и любимая, ибо каждую ночь в каждом своем сне она видела гранитную вершину - не видев ни гранита, ни вершин, ничего и никогда в своей жизни. Слепые глаза всегда слепы, какие бы картины не рисовались в голове.
 
- Ждите меня здесь, - Повелительный тон, повелительный жест. Она не пройдёт в ворота Храма со свитой, не выставит себя пустотелой богачкой, сосудом без рассудка и веры, одержимым богатствами и жаждущей покровительства Бога, не щедрого на покровительство.
 
Она - кровь от крови морэдайн, кем бы ни была её мать, наследница истинной веры Нуменора, она - на пороге дома своего Бога, и она - дома. Уверенность в движениях не имеет ничего общего со слепотой - мир жесток, но так и она жестока.
 
Дхакира входит в Храм спокойно, свободно, легко. Не спотыкаясь, не ища дороги, будто бы за руку её что-то ведёт к алтарю, но она рождена чтобы прийти сюда, и рождена чтобы мир склонился перед Мелькором, жестоким в милости, милостивым в жестокости, перед Тьмой, в которой таится истинная правда этого мира.
 
И если она споткнётся - значит, лучше бы ей никогда не рождаться, не брать власть в свои руки, не позволять своему имени звучать, а сгинуть неизвестной и ненужной - слепым младенцем, подаренным морю.
 
На колени перед алтарём она не падает - но опускается изящно, из просторных порочных одежд вынимая бережно хранимую флягу с кровью. Дар должен быть принесён. Она долго искала, долго охотилась за этим даром, и жаль, что целое тело не могла бы привезти сюда в целости, но одну флягу сберечь получилось бы.
 
Бог всеведущ. Он всё равно знает.

Они не были ценны для меня - и все же, ведь не только во злобе был замысел их смерти.
 
Хоть спать она и не легла, но после быстрого ужина, проглоченного не глядя, Дхакира погрузилась в медитацию. Для неё это был способ и молитвы, и размышлений, а так же попытка отвлечься от постоянной огненной бури перед глазами - она видела Саурона сквозь стены в замке, а воля его пронизывала сознание. Да. Самым тяжелым было быть в его тени, не умея закрыть собственный разум - в конце концов она училась раскрывать границы а не ставить стены. Сейчас ошибка стала очевидной.
Но, в излюбленной манере своей, она не противопоставляла силу силе - наоборот, подстраивалась под течение, смягчалась и изгибалась, и к середине ночи уже не чувствовала боли. Гордыня не мешала подчинению - путь наверх всегда лежал для неё во тьме. Ни осуждения, ни гнева - только вот отец, отец, тяжело будет без него. В медитации она неожиданно ощутила скорбь - осколок сердца, которого никогда не было - и с раздражением отмела её в сторону.
И все же, отец. Ты говорил, верность должна что-то значить.
Но Владыка не отдал бы тебя на съедение, если бы в Гаванях вы все не подвели его.
Верность не значит ничего без победы.
Утром Шакти чувствовала себя... уставшей. Долгий путь был ею проделан, и ей необходимо было провести в покое еще пару дней, что бы привыкнуть - но Саурон ждать не станет, так что от неё не последовало никаких возражений - наоборот, она постаралась выглядеть всем довольной, улыбчивой, и с мягкой благодарностью приняла помощь служителя. На конях она прежде не ездила, но удерживать равновесие в седле не составляло труда - на мокрой палубе в шторм бывало сложнее. Так уж вышло, что она была единственным белым пятном во всей кавалькаде - плащ из шкур выделялся на фоне черных коней и черных доспехов.  Дхакира не видела себя со стороны, но если бы могла - была бы очень довольна собой. В конце концов в том был замысел - оставаться заметной.
Когда кони сорвались в галоп, ей пришлось приложить усилия, и, выбросив из головы все мысли, она принялась осваивать новое для себя занятие - конную езду.