Королевство беорнингов

[Тауриэль 136]

[spoiler=Вдохновение и атмосфера]

 

 

Звание капитана лесной стражи подразумевает не только умение мастерски владеть оружием, разрабатывать маршруты патрулей, раскидывать нити их путей внутри огромного живого организма – леса, распределять воинов, определять, кто с кем лучше сработается, и чьи навыки найдут наилучшее применение на том или ином квадрате дома. Настоящий капитан должен был обладать не только необходимым набором личностных качеств. Он должен был знать всех своих воинов, помнить, пусть вкратце, летопись каждого из них, ведь от этого во многом зависел результат их работы, от этого зависела безопасность их семей и костров. Тауриэль помнила своих воинов: знала как капитан, как страж, воин, разведчица, лучница, как старшая сестра, как наставник. И сейчас она лишь с толикой затаенной грусти взглянула на Эрувэн. Потому что знала ее историю. И сейчас в своем затворничестве, отгородившись от окружающего поволокой одиночества и отшельничества, та теряла свой профессионализм, субординацию. Она становилась менее полезной лесу и их общей цели.
Препятствовать подготовке Эрувэн к походу капитан не стала. Те несколько часов глухой темной ночи она провела у затихающего костра, неотрывно глядя в тлеющие угли, будто стремилась найти в них ответ на только ей одной известный вопрос. Сполохи пламени ярко отражались в застывших глазах, но не смягчали их, а наоборот, делали резче, заостряя черты лица и делая и без того настороженный образ лесной воительницы еще более хищным.
 
Огненные твари сцепились перед ее взором. Они были похожи на драконов, воплотивших в себя чистейшую суть своего бытия. С их клыков и когтей спадали яркие капли магмы, жидким огнем были покрыты кожистые крылья и тела. Они сражались, сталкивались друг с другом и падали вниз, жутко ревя. Они палили все, чего касалась их чешуя. Они убивали ее лес. Над ним развернулась небесная битва, и именно он страдал больше всего от ее последствий. Почему? За что? Резкий треск лопнувшей от жара коры. Запах пепла забивает ноздри. Лес не горел, но чернел, отпуская квинтэссенцию жизни.
 
Сухая веточка хрустнула в побледневших пальцах. Звук оглушительный, но словно чья-та могущественная рука стирает смрадную дымку. Тауриэль на миг прикрыла глаза… и, вновь открыв, подняла взор на эльфа со страшным шрамом. Она молча выслушала его, превратившись в каменное изваяние.
Каждый из них несет свою боль и свою загадку. В конце концов, каждый из них гонится за своим светом. Как бы кто это не отрицал, но у каждого есть своя нить, которую он ищет, порой безуспешно, в дикой пляске теней вокруг. Таков замкнутый круг каждого. А у некоторых этот незаживающий шрам есть и на коже.
- Elbereth adh len¹.
Это напутствие, данное от чистого сердца, отнюдь не из жалости, ведь она давно разучилась по-настоящему жалеть, услышал, наверное, лишь ветер, что подхватил сверкающие нити и вознес их высоко, сквозь облака, к звездам.
Времени у нее практически не оставалось. Оказав возможную помощь отправляющемуся в далекий и опасный пути отряду с ранеными и пополнив запас воды, она на мгновение задержала свой взгляд на Рунваре. Тот сидел в окружении слушателей, одной рукой обхватив наполовину пустой бочонок, а другую воздев вверх для того, чтобы особо экспрессивно подчеркнуть нужное в повествовании место. Тихо улыбнувшись своим мыслям, она накинула капюшон на голову. Завтра певец даже не вспомнит имя рыжей эльфийки.
Еще до первых лучей солнца капитан вместе с разведчицей исчезли из лагеря.
 
1. Elbereth adh len - Эльберет пребудет с тобой. (синд.)

 

Границы Северного Лихолесья

[Норнориэль 803]

- Разумеется, медикоменты и еда...

 

Харадрим передали эльфам Шрама, то что с гордостью звали лекарствами и пищей и на этом всем Зафар решил закруглиться. Уезжать он собрался ближе к рассвету, не зная что Ярл-выскочка сбежал, испортив все и вся. Южанин не хотел идти в шатер к Милдред, ибо из-за его вспышки страсти под меч как-бы мужа попала она сама. Стыдно ему было? Наверное. А тут его еще позвали к Милдред. Ступив через полог, мужчина приблизился к раненой девушке, усевшись рядом, сложив ноги по-южному.

- Ты звала? - спросил он, а потом промолчав немного произнес тихо, но отчетливо - Я уезжаю. Теодред позаботится о тебе. Где этот ненормальный ярл? Почему его нет рядом?   [AVA]s-media-cache-ak0.pinimg.com/236x/c5/98/ff/c598ff1a15f3c8d22205d37d7b51a773.jpg[/AVA][NIC]Зафар[/NIC]

[Мёдвейг 455]

- Небо только смотрит, Дамир. Небо только молча наблюдает за нами, и за нашей болью.

 

Руку протянула, и по волосам Инас провела, заметила печаль её и волнение, утешить попыталась - не должно детям так глядеть, им мир в ноги стелиться должен и улыбаться вечно. Особенно этой - из крови в кровь, из рабства- в свободу, и нигде нет ни покоя, ни тепла. Как бы хотела Милдред даровать ей его - и дарует. Однажды, если выживет - а коли нет, так брат её, верный, изменчивый как море, старший брат. Быть может, синева знамени - не только лишь небо, может - еще и вода, вот и летает орел меж тем и другим, сплетает воедино - может, и ей удастся сплести...

 

И только мысль пришла эта - Вождь вздрогнула, на кровь родную взгляд подняла. Нет, ни за что - сплетать тут, что связывать, сковывать. И не с ним такое, даже зная - легче живется, когда он рядом, поддерживает, спокойный, за спиной стоит, насмешник, вперед не лезет - хотя мог бы, тысячу раз - и его-то, да назад, откуда бежал?

Дамира украло море - всего лишь соленая вода, ни коней напоить, ни на золото не обменять, но этот разговор пройден уже - и рано или поздно мысли эти перестанут приходить. Тогда, быть может, она научится ждать...

А, быть может, клан её станет жить у моря и тогда... Все изменится.

 

Зафар вошел, отвлекая её от мыслей - правильно сделал, нечего блуждать в бесконечном лабиринте, да еще пребывая в легкой лихорадке от ранения, и умудрился в одной фразе разгневать её - а после сразу рассмешить до истерики. Смеялась она действительно громко, морщась от боли и до слез. "Теодред позаботится". Сбежал её золотоволосый Ярл, видение и рассвета не дождалось - расстаяло. Жаль, нельзя вырвать сердца из груди и ему послать отравленным - пусть взглянет, что сотворил,  посмеется пусть.

Пустое это - мстить, а рана на сердце заживет с раной на груди - она хоронила своих братьев  - а это не больнее, ох не больнее смерти Тургэна, эхо боли от которой она иногда замечала и в глазах Дамира, и в глазах её племени.

 

- Теодред, дорогой мой генерал, давно уже покинул лагерь в неизвестном направлении, не дождавшись ни своего брата, ни своих людей, ни даже прощания со мной. А ты тоже любитель слово свое нарушать? Ты давал мне неделю, или это уже стерлось из твоей памяти? Все мужчины, говорящие мне о любви так скоры?

 

И снова засмеялась Вождь, хоть уже слезы на глазах выступили, а после застонала от боли, продолжая посмеиваться.

- Ох, рассмешил меня ты, Зафар. Но тем не менее - слово свое сдержи. Скоро отправимся. К предкам этот дурацкий союз. Вот странно - мать моя возможно, была из этих мест, - не говорила она об этом особо - а человеком была все одно - честным и порядочным. А тут... Ладно. Через пару часов поедем - ничего потрясусь в повозке пару дней, а там уж как новенькая буду. Позовите сюда этого.. Эомера что ли. Есть что ему передать для его Ярла.

[Рунвар 77]

На полные радости и щедрости слова Эомера, Рунвар смог лишь выдавить из себя незамысловатое:

- Баое бафибо, миод. 

Атмосфера ликования захватила небольшую группу рохиррим, и скальд оказался в добрых руках друзей, хлопающих его по плечам и теребящих за одежду. Рунвару помогли избавиться от отяжелевшей ржавой побитой кольчужки и дали укутаться в мех, начав потчевать сказителя элем и жарким мясом. Рунвар первое время только согревался и набивал живот, отвечавший довольным урчанием. По телу разливалось приятное тепло и язык скальда стал понемногу развязываться. По началу он всего лишь задавал вопросы, и слушал. Рунвар очень завидовал роханцам и сожалел, что сам не пе попал и не спел на свадьбе Лесного Короля. Тем более такое событие случается раз в Эпоху, а то и того реже, чтобы эльф взял в жены смертную женщину. Охота была хоть одним глазком взглянуть на новоиспеченную королеву, наверняка писанная красавица, раз смогла растопить ледяное сердце владыки Мирквуда. Но Поющий Меч, снова вернув способность ясно изъясняться, пустился в рассказ о своем невероятном приключении, как они попали в застенки Некроманта, о битве с орками и пауками в подземельях, где Рунвар лично спас эльфийку из пасти огромного варга, и вытащил Эовин из самой высокой башни, а потом освободил волшебника, обхитрив тролля-стража. А после они вчетвером, угнав коней из конюшни бежали из проклятого замка и были таковы. К сожалению коней они потеряли в схватке с оборотнями Саурона, которых скальд запугал криками орлов. 

Вот так, распивая эль и занимаясь любимым делом, Рунвар проводил вечер, радуясь, что оказался в этой компании и сплавил девушку, то есть княжну, куда надо. О награде певец пока не заикался, пусть благородные поговорят по душам, а о награде после. Но его совесть терзала мысль о Дралине, все еще пребывающем, по собственному упрямству, в крепости Врага. К слову сказать он вернул шляпу Радагсту, справедливо посчитав, что магу она нужнее. А он итак уже согрелся. 

[Эомер 335]

Лагерь медленно оживал. Меж улочек деловито забегали восточане, без лишней спешки и шума пакуя вещи. Палатки и шатры сворачивались и убирались, тюки вновь навьючивались на лошадей, что тихо похрапывали и били копытами. Харадримы и рунцы бодро расхаживали, ежась от утреннего холода, но готовые выезжать по первому зову своего Вождя. Эомер очнулся от оцепенения и подумал, что неплохо бы и ему сворачивать свой шатёр. Рохиррим не собирался задерживаться в лагере дольше, чем требовалось. Сейчас Маршал ожидал лишь пробуждения своей сестры. "Проснётся, может, перекусит чего, и уедем тотчас. Нет, ничего меня здесь больше не держит. И никто. Если выедем сейчас, вместе с Эовин мы вполне можем нагнать Теодреда... если он не решил загнать лошадей. Пекло, куда вообще понесло Ярла на ночь глядя?! Забыл у эльфов платочек или решил, что государственные дела важнее... любви? О предки, чем он думал, бросая свою якобы возлюбленную?! Нет, уезжать надо, срочно, пока этой восточанке ещё что-нибудь в голову не взбрело!"

 

Позади раздался тихий шорох. Эомер обернулся и увидел, как к нему от шатра медленно идёт заспанная сестра. Мужчина выдавил из себя слабую улыбку, приветствуя девушку. Внезапно рохиррим понял, что сам глаз так и не сомкнул, а ведь поездка обещала быть долгой.

 

— И тебе доброго утра, Эовин. Да... много чего, сестрёнка. Даже не знаю, с чего начать. С того, что Теодред, наш Теодред, которого мы помнили с детства, теперь Ярл. Но какой? Якшающийся с вастаками и даже умудрившийся влюбиться в их вождя. Или она в него... неважно. Неважно, потому что этой ночью наш братец учудил очередную глупость, под шумок уехав из лагеря прочь. В неизвестном направлении, никому ничего не сказав, оставив меня одного... прости, сестрёнка, нас двоих наедине с вражеским племенем! 

 

Эомер оглянулся, не шпионит за ними кто. Маршал не боялся вастаков, не сдерживал себя в словах, предпочитая говорить открыто. Но если раньше он мог себе позволить некоторую вольность, не желая юлить и готовый понести ответственность, то теперь в случае чего опасности могла подвергнуться и Эовин. Этого рохиррим позволить не мог. 

 

— А, пустое, Эовин, я уже смирился с этим, — Эомер махнул рукой и тяжело вздохнул, — Ты права. Слишком много всего произошло, слишком много нужно обсудить, но... не здесь и не сейчас. И нам действительно пора домой. Пусть Теодред едет, пусть. Нам тоже пора, меня теперь ничего тут не держит, я же его сопровождал. Надеюсь, ты успела хоть чуток отдохнуть, сестрёнка, ибо дорога предстоит нелёгкая. А что до твоего предчувствия... я искренне надеюсь, что оно тебя обманывает, Эовин. Иначе... эх, возможно, придётся поторопиться да нагнать братца. В любом случае, ты со мной, вместе переживём, сестрёнка.

 

Маршал с теплой улыбкой сжал руку Эовин, утешающее глядя ей в глаза. Сестра сказала, что на его лице лежала тень сомнений, но и её взор был отягощен грустью. Рохиррим представил, через что пришлось пройти девушке и содрогнулся. "Много ужасов повидала она, ой много... и не факт, что дальше будет лучше. Ничего. Прорвёмся, Эовин, найдём верную дорогу. Теперь точно найдём, вместе." Мужчина встал, разминая затёкшую спину, стуча окоченевшими ногами, разгоняя кровь по телу. Нужно было собираться. 

 

Но собраться ему не дали. К костру подошёл один из вастаков, смерил тяжелым недовольным взглядом светловолосых родственников и мрачно сообщил, что Эомера желает видеть Вождь. Маршал ответил слуге не менее холодным взглядом и сухо поблагодарил его за донесённое послание. Хмыкнув, гонец развернулся и, бряцая оружием, скрылся между шатров. Эадиг несколько мгновений посверлил взглядом его спину, затем вздохнул и ободряюще обратился к сестре. 

 

— Всё в порядке, Эовин. Я скоро вернусь. Собери пока вещи, ладно? По моему возвращению отправимся в путь. Там уж и поговорим.

 

Маршал отогнул полог и шагнул внутрь шатра, пригнувшись, чтоб не задеть слишком низкий для него потолок. Внутри, словно в ожидании чего-то, сидела вся племенная верхушка — от хмурого харадримца Зафара до брата Вождя. Была тут и та маленькая девочка, что косилась на всех словно дикая кошка, прижимаясь поближе к вастачке и поблёскивая глазками в полумраке.

 

— Приветствую обитателей этого шатра, — рохиррим прищурился, выпрямился и положил руку на оголовье меча. В голове прокручивались причины столь неожиданного вызова. Эомер решил не испытывать терпение вспыльчивой вастачки, поэтому пришёл сразу же. Ещё один конфликт ему был ни к чему. 

 

— Гонец известил меня, что ты желаешь видеть меня... Милдред. Как твоё самочувствие, Вождь? Надеюсь, тебе полегчало, — Эадиг был вполне искренен. Может быть, он и не любил вастаков, но глумиться над ранеными не привык. 

[Норнориэль 803]

Зафар удивленно приподнял бровь на слова Милдред о Теодреде. Западные дикари были в сто крат хуже, как же заблуждался он... Ранил ее, а потом убежал не дождавшись пока ей не станет лучше. Ну что же, если собралась ехать...

 

- Я давал тебе неделю не зная, как твой муж умеет дни сокращать, - генерал кивнул вошедшему Эомеру, что хоть и не стеснялся в выражениях на весь лагерь, но был честен. Этим он похож на Фэнэка, тот тоже говорит все как думает, не заботясь о последствиях. Это послужило причиной его прозвища. Зафару было интересно, как его Арда накажет за откровенность со всеми? Отрежет руку, лишит глаз, и тоже сожжет?

- Хорошо, тогда я собираю и твоих людей, выезжаем как только они будут готовы, итак светает, а время дорого - он поднялся на ноги. Больше сказать ему было нечего. Предстояло подумать над многим. Хлопнув Дамира по плечу, харадрим тем самым намекнул вастаку, что лучше бы тому следить за сестрой. Выходя, Зафар бросил через плечо: "Не волнуйся, твое племя не пропадет".

 

Харадрим помогали вастакам собираться, Милдред аккуратно погрузили на носилках в хорошую телегу с тентом, которую выкупили у гномов, ибо она, везя припасы, опустела после пиршества. Один из вастаков, что был на страже у тележки, помог Инас забраться в нее поближе к вождю. Перед отъездом Зафар нашел Эомера.

 

- Дело есть, многословный, - харадец угрожающе полез рукой к поясу с кривым мечом и извлек из ножен маленький кривой нож, вложив его в руку рохиррима.

- Я знаю ты не из того теста, что мы, он твой брат и все такое, но он не тот кто должен быть у власти. Такие люди губят державы. Я для твоей сестры дикий зверь, которого она хотела бы удушить за деяния предков, а мои предки не прочь были бы... Но не об этом. Мы другие. Я другой. И я видел что может безумие правителя. Если Теодред будет обузой Рохану, сделай это моим ножом, - он передал Эомеру ножны к которым была привязан стеклянный пузырек с ядом на случай если ярл нашкодит по серьезному и его придется травить, - Сделай это этим ножом, не порти меч. Фэнэк считает, что у оружия есть душа, так не дай своему мечу братской крови. Но надеюсь до этого не дойдет.  

Мужчина соврал. Он хотел смерти Теодреда. Зафар вскочил в седло словно ему было двадцать лет, с такой легкостью и непринужденностью, тоже был всадником как и рохиррим.

- Мы еще встретимся, Эомер, ярл Рохана.

 

Ватага вастаков и харадим двинулась дальше в путь. 

 

[AVA]s-media-cache-ak0.pinimg.com/236x/c5/98/ff/c598ff1a15f3c8d22205d37d7b51a773.jpg[/AVA][NIC]Зафар[/NIC][sTA]Последний кого стоит злить[/sTA]

[Мёдвейг 455]

- У меня был только один муж, Зафар. И он мертв. Повторять этот опыт я не намереваюсь. - Лицо - спокойное, вежливое, ни следа прежнего почти истерического смеха. Собранная, отодвинувшая чувства на задний план - пусть, будет время еще напиться болью. Зафара взглядом проводила и вздохнула. И он туда же - как будто она не знает, что её люди справятся и без неё. Да, это так, но это не значит что она не нужна им. Как разум. Как общая цель.

 

Эомеру она не улыбнулась, и попривествовала его лишь кивком, жестами попросив у брата еще воды - слов было много, слишком горьких, слишком гневных. Нельзя что бы они все выплескивались сразу, сначала - ответить на любезность любезностью, не заметить руки на мече, и не проявить вражды. Дамира с Инас она попросила уйти, что бы не мешать беседе - с глазу на глаз собеседник искреннее, пусть и нечего ей было от брата и дитя скрывать. Да и вот он - еще один жест доверия.

Прошлых оскорблений будто бы и не было - "девкой" она Эомера не завала больше и вообще, в беседе этой говорила негромко, но спокойно и взвешенно. А потом передала что-то военачальнику Рохана, и попросила духов благословить его, прощаясь.

Возможно, навсегда, да и жалеть об этом она не станет. Пора было домой.

 

Отнести себя в телегу она позволила, хоть и хмурилась - и устроили её-там как какую-нибудь кхандскую царевну - для Милдред, способной и без сознания на коне усидеть это было дикостью, но раздавать указания убрать шкуры и подушки она не стала - во-первых, и вправду удобно, во-вторых - рану всяко растрясет, но чем меньше, тем лучше - тем быстрее она встанет на ноги, а это необходимо. 

 

На Запад она вернется. Однажды. К эльфийскому королю - своему другу, но больше для неё здесь не было никого. Кровь её матери, наконец, окончательно сдалась, уступая востоку.

 

[spoiler=офф]Фень, нарисуй мне переход, куда мы там идем.

 

Беседа с Эомером будет отыгрываться в Иной Игре

 

[Инас 296]

Голову мягко склонила, к руке ласковой ластится, улыбается сонно, тепло – и ничего больше не нужно, так бы и сидела – но в ночь, холодом разом объявшую, вышла послушно, - на рохиррима, что с Вождём переговорить остался, взгляд любопытный бросила; пожалуй, единственная из степных так на него глядела Инас - к одному из редких, оставленных покуда зиму белозубую отгонять, костров подсела ненадолго, парой слов с племенем – родным уже – перекинулась да подсоблять стала, чем могла – где лошадь попридержать, где сор какой подобрать, где поклажу в тюк уложить.

 

❖  : ◈ : ❖

 

Племя солнцу навстречу поднялось, свет его в пути встретило; мчится, течёт река великая, разноголосая, пёстрая прямо в рассвет, в золото его негреющее, по снегам, по небесам лазорево-голубым разливающееся щедро – точно бы орёл крылья свои распростёр над степью, обнимая своих детей, что с запада домой возвращались. И она, Инас, тоже возвращалась – в дом, где никогда не бывала.

 

Но даже сейчас – она почти дома, потому что она – средь племени своего, семьи и родины. Частица их дома – в их груди, она ответно горит златокрылому солнцу жарким пламенем ночных костров.

 

Кони тянут узду, кони чуют ветер – и люди не сдерживают, дают порезвиться – только бы домой несли, а близость земли родной сил даст. Копыта взрывают снег, пар вырывается из раздувающихся ноздрей, знамёна и гривы плещутся по ветру – и эта скачка на грани полёта охватывает всё племя, даже маленькую Инас, вытянувшуюся на облучке, жадно вдыхающую морозное утро, ловящую взор светила небесного, дрожащую не от холода – от барабанного боя общего пульса, общего сердцебиения её стаи.

[Дамир 145]

И чаша небесная еще не перевернулась, не пролила на детей своих, на землю сок золотистый, вкуса медвяного, прикосновения ласкового, а вокруг уже шум, сумятица, сборы, лошадиный клич, говор людской, перекрики, ругань, звон посуды. Кто песню походную запевать начинает, чтобы споро работа велась, кто процессом руководит, сам помогать не забывая. В пестрый ковер все снова вплелось, закрутилось, закружилось, и вот уж словно снег топится под ногами, и будто весна дохнула в лицо, но лишь мгновение. Зима вокруг царит, хоть путь их и на юг сейчас, в сторону дома, родины.

Задумчиво гриву коня сквозь пальцы пропустил. Внутри какая-то струна натянулась. Что будет с ним дома? И правильно ли он делает, вновь в племя вливаясь, пусть и твердя самому себе, что ненадолго, не навсегда? Конь всхрапнул, голову вскинув. Улыбнулся Дамир ему, по щеке похлопал, легко в седло вскочил, поводья натянув. Заливистое ржание разнеслось по сонному лагерю.

Пусть никто не спит, пусть солнцу скорому глаза откроют. Глядишь, увидят что дальше носа.

А волна конная потянулась, в стрелу вытягиваясь. Конь вастака с ноги на ногу переступал, нетерпеливо, ушами прядая. Легко тронул пятками бока, и пусть его: ветер сейчас под ним и как встарь несет, бежит вперед, задорным ручейком в общую реку вливаясь, а с сердца словно камни вниз срываются. Уходят, уходят из этих земель. Больше не будут жеманиться перед теми, кто из другой тени на небо глядит. Не подошла маска под лицо, так выкинул ее прочь, разбив на тысячи осколков. И клич пронесся над головами и подхвачен был племенем, что сейчас вперед на крыльях орла неслось.

[Эомер 335]

Полог шатра отогнулся, и вышел Эомер, болезненно щурясь. Солнце успело уже подняться высоко, озаряя своими лучами стремительно сворачивающийся лагерь. Рохиррим прикрылся рукой от слишком яркого после шатрового полумрака света и пошёл к костру. Проход стал значительно шире, многие шатры уже были убраны. У практически остывшего кострища виднелась лишь палатка Маршала, возле которой пасся конь, пощипывая ту редкую травку, что ещё не была прикрыта снегом. Эадиг запоздало понял, что ехать ему с Эовин придётся на одном жеребце. "Холера... этого я не предусмотрел. У вастаков коня выпрашивать смысла нет, да и не дадут они. Ну, придётся трястись вдвоём. Огненог и не такое выдерживал, потерпим* 

 

Вещи были практически собраны. Их было и не так много, вся утварь поместилась в два больших тюка, что аккуратно примостились на боках коня. Эомер похлопал Огненога по бокам и уже собрался позвать Эовин, как позади раздался шорох. Развернувшись мягким плавным движением, Маршал с удивлением обнаружил перед собой харадримского воина. Зафар хмуро оглянулся, странно покосился на сестру рохиррима и, сделав шаг вперёд, тихо заговорил. То, о чём повёл речь харадрим, заставило волосы Эадига подняться дыбом. 

 

"Нет, невозможно... Он же это не серьёзно?! Неужели он думает, что я способен на такое? Пекло, он не понимает, о чём говорит! Мы и восточане не такие разные, ага. Конечно! Вот она, разница! Вот оно, восточное коварство! Кривой нож, словно зуб странного зверя, к тому же ядовитого..." Но Эомер, удивляясь самому себе, принял дар Зафара. Нож был сделан из какого-то странного сплава, отливал тёмным и блестел странным, мрачным блеском. Длинный прямой пузырёк с ядом, прикреплённый к ножнам, притягивал взгляд, светло-зелёная жидкость переливалась за стеклом. На вид она напоминала обычный сок, но рохиррима пробрала дрожь от одного прикосновения к пузырьку. В руках он держал самую натуральную смерть. И что самое страшное — у него не было желания выкинуть нож подальше, закинуть в глубокий овраг, растоптать яд и забыть о нём навсегда. Нет. Что-то удержало Маршала от этого. Эомер покачал ножны на ладони и аккуратно, бережно убрал в самый дальний край мешка. Когда он развернулся, Зафар уже был в седле и собирался уезжать. 

 

— Мы ещё встретимся, Эомер, ярл Рохана, —харадрим развернул коня и поскакал прочь, не дождавшись ответа Эомера. Мужчина пробормотал себе под нос: "Надеюсь, что не на поле боя, Зафар, вождь харадрим.", взял Огненога под уздцы и повёл к сестре. "Надеюсь, она не слышала нашего разговора. Очень надеюсь. И надеюсь, что она не найдёт этот небольшой... подарок. Боги, почему я его не выкинул? Что меня удержало и удерживает до сих пор? А Зафар... Он назвал меня ярлом. Странно. Оговорился, наверное. Он ненавидит Теодреда. желает ему смерти, считает его конкурентом, пусть и твердит иначе. А что же делать в таком случае мне?" Поравнявшись с сестрой, мужчина тихо откашлялся. 

 

— Пора в путь, Эовин. Пора домой. Позволь, я тебе помогу...

 

Спустя несколько минут лагерь гномов опустел окончательно. Люди, что вошли единым строем, переночевали и разошлись, разбились на несколько неравноценных групп. Эомер в последний раз проехался по лагерю, поблагодарил приветливых хозяев и поскакал вперёд, не быстро, помня о Эовин. Двое рохиррим держали путь домой, и путь этот обещал быть далеко не лёгким и не быстрым.  

 

Переход в Бурые Земли.

[Эовин+ 31]

Эовин промолчала на горькие слова брата.  Ей было искренне его жаль: такого запутавшегося и словно потерянного. Но жалость эта была слишком отстраненной от ее сердца и мыслей. Пережитые испытания сделали ее куда более жестокой и холодной чем раньше. А потом за братом пришел какой-то южанин, и Эомер помчался на зов паршивой вастачьей бабы. Даже не взяв ее с собой.

"Собирайся" - бросил он ей, словно она должна была ходить за его вещами! В душе девушки мгновенно поднялась волна безумной злости, туманящей разум. Она даже уже сделала несколько шагов по направлению к шатру, в который ушел брат. Увидеть глаза той мерзкой девки, что смутила разум Теодреда и позволяет себе гонять маршала Рохана словно мальчишку. Увидеть и выплеснуть ей в лицо всю меру презрения которой она достойна. Увидеть и узнать, как глубоко в ней зло. Теперь Эовин его видела. Теперь она не могла ошибиться в этом.

Но она остановилась. Оглядела лагерь: и взгляд ее был темный и злой. Когда-то давным давно она была бы рада, оказаться среди воинов брата. Когда-то давно ее не брали в разъезды и битвы. И братья и дядя заставляли сидеть дома, словно в золотой клетке Метузельда. Теперь она знала истинную цену любой клетке. И знала что никто и ничто не способно ее удержать.

Эовин раздраженно пнула седло брата, выражая этим все свое раздражение по отношению к его словам и поведению. Ну ничего, маршалу Рохана еще предстоит узнать, что его сестра более не маленькая девочка, нуждающаяся в заботе.

Она вздрогнула, воспоминания связанные с пленом снова всколыхнулись в душе. Стало больно и страшно. Она словно очнулась от своего приступа неконтролируемой злобы и испугалась. Никогда раньше ее сердце не одолевали столь страшные приступы. Никогда раньше ее разум не затмевало желание чужой боли.

Эомер был прав в одном. Нужно было уходить и уходить немедленно. Но она видела впереди тьму. И идти через нее означало смерть.

Наконец, Эомер выскочил из шатра, гонимый лишь одним желанием - убраться отсюда побыстрее.

 - Не стоит. Я могу справиться сама, - с этими словами она легко вскочила в седло. - Как ты хочешь держать путь? Если мы поедем через ведьмин лес, брат мой. Мы встретим воплощенного Врага.

Она произнесла эти слова удивительно спокойно. Вдруг осознав, что действительно не боится этой встречи. Что самый страшный Ужас ее больше не пугает. Потому что Саурон больше не может сделать с ней чего-то более страшного чем уже сделал.

"Интересно, а мой клинок может пронзить Врага?" - подумалось ей под легкий перестук копыт.

Но она послушно повела коня вслед за братом. На встречу смерти - так навстречу. Главное не бежать трусливо поджав хвост. А уж в бою дети Рохана всегда были горды.

Переход к Андуину.

[Мирелен 223]

[NIC]Вечный менестрель[/NIC][AVA]img02.deviantart.net/b841/i/2010/113/8/b/67__playing_the_melody_by_a6a7.jpg[/AVA][sTA]Сим чаша скорби полна[/sTA]

А далеко за бессмертными землями, в Средиземье, неизвестный певец первый раз тронул струны своей лютни и в первый раз люди услышали песню…

Он вышел к лагерю, когда уже совсем стемнело. Люди отдыхали после очередного перехода, готовились отходить ко сну.

Он оказался вовремя. Некоторую скуку, успевшую уже возникнуть в их сердцах, могла развеять мелодия и песня менестреля. 

Но от эльфа не стали требовать ни одной из похабных и общеизвестных песен. Все ждали, что он сделает нечто невероятное, интересное и уникальное. То, чего раньше не слышали.

И их ожидания не были обмануты. В притихшем лагере стали раздаваться первые звуки мелодии, играемой на лютне. Каждый затаил дыхание. Даже животные, почувствовав особенность момента, не стали прерывать менестреля. 

И он запел.

 
В тишине вековой меркнет свет, гаснет звук.
Только пепел, кружась, тихо падает с рук.
Между мертвых колонн, опалённых огнём,
Нет движения, вечен их призрачный сон.
 
Здесь не место живым, здесь царит вечный мрак.
Не тревожь их покой, пусть всегда будет так.
На руинах дворца, ставших ярким костром,
Дремлют он и она, спят они вечным сном.
 
Но те земли не спят, им не ведом покой.
Страшен жуткий конец всей истории той.
Кровь текла по земле, проливалась ручьём.
За любовь короля, во погибель её.
 
Дева южных кровей в его разум вошла,
Покорила красой, к духа свету вела.
Но увы, не дано было им сохранить 
Ту любовь, что пришла; путь один разделить.
 
Дух мятежный ее мир покинул навек,
А Единый его на бессмертье обрек.
Стали прахом тела, им истлеть не дано.
Судеб порвана нить, было так суждено.
 
И причина тому - предрассудки толпы,
Разглядевшей врага в том цветке чистоты.
Им плевать на любовь, им она не важна,
Королева должна быть в лесах рождена.
 
И она, пусть и дочь благородных людей,
Но таит в своем сердце зло темных идей.
В них сомнения нет, им известно одно:
Света в землях врага не найдёшь всё равно.
 
Но король поднял меч, чтоб её защищать,
Понимая, что сердце не может солгать.
И он выдержал бой, вырвал право любить,
Но лишь честью одной жизнь им не сохранить.
 
И предательский нож королеву достал.
Тихий стон, силуэт ее наземь упал.
Боль успела познать, и любовь разделить,
Но столь мало дано королеве прожить.
 
И страдает король, дух пылает в огне,
Разрывается сердце, взгляд смерти мрачней.
И враги лишь кругом, жаждут крови его
Так пусть видят её! Он уже не живой.
 
Громкий смех короля всем им ужас внушал,
И бежали враги, а дворец запылал.
Прочь бежал стар и мал, а король замолчал.
Королеву обняв, он в огне умирал.
 
В тишине вековой меркнет свет, гаснет звук.
Только пепел, кружась, тихо падает с рук.
Между мертвых колонн, опалённых огнём,
Нет движения, вечен их призрачный сон.
 
На руинах дворца, ставших ярким костром,
Дремлют он и она, спят они вечным сном.
Здесь не место живым, здесь царит вечный мрак,
Не тревожь их покой, пусть всегда будет так.

[Клейн 137]

Написано в славном соавторстве

добрых братьев Дромангоргов.

 

Магадан, сын Колыма подошел к Торину и что-то прошептал ему на ухо. Дромангорг приподнял веки, немного оживился, глубоко затянулся и пустил из трубки струю дыма, взвившуюся через густой полумрак шатра и закружившуюся под самим тентом. Струйка переливалась оранжевым и красным цветом, в какой-то момент она очертаниями напомнила дракона, но тут же начала таять и растворилась у дымохода.

Торин поднялся со своего кресла и подобрался к Ксинхейлу, возлегшему на медвежьих шкурах и баюкавшего свой топор. Над гномом разносился островатый аромат беорнингской горилки и раздавался громогласный храп. Тяжелый удар окованным сталью ботинком обрушился в плечо младшего брата Торина:

 

- Эй, проснись! Ну ты и соня. Тебя даже вчерашний шторм не разбудил.

 

Сперва послышалось странное бульканье, затем тяжёлый и протяжный вздох и лишь спустя несколько секунд тихий и хриплый голос начал вещать непереводимые излияния на кхуздуле, которые в самых красочных деталях описывали всю боль Дьюринова рода в целом и одного представителя в частности. Ксинхейл сперва сетовал на свой совсем не юный возраст, а затем на беорнингских хмелеваров и их огненную воду. Закончил же он свою речь размышлениями о том, что во всём виноваты эльфы и совокупляющиеся с лошадьми степняки. На замечание брата, что с ними вчера пили ещё и харадримы, тот ответил лишь:

 

- Так эти и того хуже! Кони - животные благородные и статные. Вот и вастаки хоть дикари, но складные. А харадримы? Уродливые, как и верблюды, с которыми они...

 

Ксинхейл довольно детально воспроизвёл процесс того, как по его мнению южане делят свои грязные лежаки с горбатыми. Сам же гном, за всё это время, не соизволил подняться с мехов и продолжал нежно обнимать свой барук.

Торин взмахнул рукой и адъютант отдернул полог шатра. В задымленное, пропахшее потом, спиртом и гнилыми фруктами пространство ворвалась пурга. Мириады ледяных осколков впились в роскошные ткани и редкие шкуры, разметали очаг и заставили гномов втянуть головы в плечи. Фельдмаршал стянул свои перчатки и потер руки.

 

- Ну что, сын гоблина и паучихи? Пошли пробздимся, глядишь и оклемаешься.

- Погодка соответствует.

 

Старший Дромангорг оттолкнул поданную ему шапку с помпонами и решительно вышел вон из шатра. Младший же, с трудом перекатившись с мехов на пол, поспешил подняться и последовал за своим братцем.

Новый день, вместе с северным ветром, принёс с собой частичку вечной зимы, что царила в тех краях. Да уж, генерал Мороз разбушевался не на шутку. Авиация засыпала лагерь непроницаемой снежной пеленой. Артиллерия обстреливала ледяными зарядами, бьющими без промаху в лица и проникающими под одежды. Напор пехоты был столь значителен, что гномы вязли в снегах по пояс. Но гордых и упрямых сынов Махала не остановит ни одна вражеская армия, ни, тем более, глупая метель и, если уж они собрались прогуляться в такую непогоду, то они так и поступят.

Продираясь через пургу, два Дромангорга и пара их сопровождающих миновали стремительно поглощаемый снежным морем опустевший лагерь. Вскоре, они могли лишь различить слабый огонёк огромного лагерного костра. Гномы добрались до двух телег, почти целиком засыпанных снегом, которые символизировали собой импровизированные врата в их бивуак.

Разрывая монотонные завывания ветра, послышался мощный голос Торина:

 

- Мать вашу! Магадан, что происходит?! Немедленно разберись! Индигир, дуй в лагерь! Бей тревогу! - телеги были без караула.

 

Двое гномов моментально скрылись в из виду и всего через несколько мгновений осатаневший буран ослепил Дромангоргов. Не было видно даже повозок, стоявших ранее в двух саженях от казад. Ксинхейл что-то крикнул, но голос утонул в рёве стихии. Торин махнул рукой в сторону - там, едва различимо, мерцало крохотное пламя. Оно появлялось и тут же растворялось в непрерывной белой пелене. Братья, ориентируясь по свету, прокладывали себе путь сквозь засыпающие их пласты снега. И чем ближе, как им казалось, они подбирались к цели, тем сильнее хватал их за задницы мороз. Дромангорги - настоящие ветераны долгих северных походов - были привычны к холодам, но такого дубаря их шкура до сих пор не видывала. Хоть ложись, да помирай.

Они прошли уже дюжину шагов, сотню шагов, тысячу шагов, а спасительный свет предательски ускользал, скрываясь вдалеке. Внезапно, резкий порыв ветра на секунду ослепил гномов и те, протерев глаза, увидели прямо перед собой ярко пышущий пламенем костер и широкоплечего, русоволосого, косматобородого мужика, укутанного в толстый тулуп и сидящего близ костра.

 

- А! Братья гномы! Быстрее, быстрее к огню! Грейте, грейте руки! Кто же в такую… - мужичок потянулся к куче сложенных вещей и вытащил две подбитые мехом шкуры, которыми поспешил поделиться - Ох-хо. В такую-то погоду из дому выходит!..  

- Какая встреча! Спасибо тебе, брат беорнинг!

- Ничего не говорите! Хлебайте вино, да поскорее! Вы же, друзья, совсем окоченели, словно не гномы вовсе - снежные бабы ко мне пожаловали.

- Спасибо, добрый человек, - бухтели гномы отогреваясь, жадно глотая вино и наслаждаясь теплом, разливающимся по всему телу,- Видать, мы совсем уж заплутали в этой снежной жопе.

- О да, добрый друже, так негоже сегодня выходить за порог. Не слыхали? Сегодня ведь Луна и Солнце в небесах братаются!

- Погоди, - взгляд гномов начал туманиться - Погоди...

- Так ты… - окончание фразы осталось непроизнесённым, а слегка одурманенные и погрузившиеся в тяжкие думы братья, сперва переглянулись, а затем уставились на пляшущие языки пламени.  

- Слышал я, что в этот день принято дарить подарки? - улыбнулся их собеседник, вновь потянулся к кипе вещей, извлёк оттуда пару монет и протянул их гномам - Нашёл их неподалёку, держите. Держите и не смейте отказываться!

- Батюшки святы! - гномы схватили и с жадным блеском в глазах стали разглядывать золото.

[AVA]pp.vk.me/c628326/v628326615/460b5/W1V2Tyzm-kg.jpg[/AVA]

[Торин Дромангорг 315]

Написано в славном соавторстве

добрых братьев Дромангоргов.

 

Тёплый оранжевый свет костра мягко касался поверхности монет и, переливаясь, обращался в целую гамму оттенков грязно-черного. На аверсе был отчеканен портрет постаревшего Камнешлема, на реверсе наковальня и молот Подгорного Королевства - герб Федерации Казад, а на ребре два слова: “Вир Каррак”.

Покрутив ещё немного монеты, братья стали различать на чеканке чернеющего золота вместо Короля и Герба, возникающие образы. Вот, среди бурелома и поваленных деревьев, пробирается белоснежный волк со шрамом, пересекающим всю морду. Перед волком вырастает объятая пламенем башня, которую украшает кариатида - прекрасная южанка. Волк, завороженный красотой скульптуры, проникает внутрь башни. Над лесом разносится жуткий вой. Здание обращается в огненный вихрь, который вскоре стихает и оставляет после себя лишь выжженный пепел.  

 

Еще один оборот монеты и… Сияющее изумрудами зеленое поле. Ветер, мягко колышущий траву. Ослепительно синее небо, по которому стремительно проносятся пушистые облака. Богатый гномий купец, покупающий у высокого светловолосого мужчины строптивого белоснежного коня.

Ещё оборот - блистающие подземные чертоги, заполненные снующим народом казад, поглощенных будничной суетой. Тысячи мужчин, женщин, детей, стариков. Мастеровые и купцы, чиновники и воины. Вдруг, сотни факелов, очагов и фонарей начали затухать. Огромный город, погружался во тьму, неотвратимо наползающую из шахт. Страх, паника, бессмысленное сопротивление. Прежде сияющие чистотой своды и стены чертогов окрасились багровыми всполохами. Послышались удары барабанов.

 

Бум!

Гномы оторвали взгляды от монет и с удивлением обнаружили себя посреди утопающей в снегу пустоши. Костёр, который еще недавно обдавал их опаляющим жаром, теперь потух и лишь пара углей тлела в огромном кострище. Путник стремительно менялся на глазах. Борода обращалась седой мочалкой, прежде наполненные жизнью глаза таращились белесыми бельмами, разинутый в хрипе рот был утыкан гнилыми пнями, тулуп осыпался целыми клоками свалявшейся шерсти.

- Хорош подарок, а?! - старик разошёлся в диком припадке смеха, резко схватился за сердце и без сил упал на меха. 

Последние следы пламени исчезли и со всех сторон на Дромангоргов стала наступать непроглядная чернота. Она кружилась вокруг них, бесновалась и завывала. Братья, чуя беду, схватились за топоры и вскочили с насиженных мест. Но сталь их оружия за мгновение ока покрылась ржавчиной и рассыпалась трухой. Непроглядный мрак сгустился вокруг гномов и они побежали прочь. Наугрим с трудом различали друг друга и ничего не видели дальше вытянутой руки. Утопая в глубоком снегу, они прорывались вперёд, в надежде, что найдут где-то там своё спасение. Их надежды обернулись смутными очертаниями гор вдали. Знакомые вершины? Гундабад! Тьма бережно подхватила гномов и понесла вперед и ввысь. Над отрогами, над скалами, над пиками гор. В пещеру! Во черноту давно оставленного народом Дьюрина великого города, поглощенного враждебной стихией. Все дальше и дальше, сквозь тоннели, пещеры и потайные ходы. Туда, где сквозь мрак сиял одинокий луч света.

Луч света исходил из глубокого подземного озера, в глубине которого покоился огромный, не тронутый тиной и временем молот.

 

Удар. 

И братьев Дромангоргов вышвыривает вон из чрева горных глубин, сквозь тучи Фаньямара и сферы Висты, в колоссальные пределы Эа. И Арда, охваченная брызжущими фонтанами раскаленных металлов, разрывается на части. 

И взрыв, столь яркий, что белый покров, застлавший взгляды, скрывает весь мир от них. Слышны унылые вздохи пурги и вой диких животных. Белый свет оказывается всё той же непроглядной снежной пеленой. Казад чувствуют грозящую им опасность, но вперед их манит неизвестный блеск. Из сугроба торчит палка - серый посох. Братья расшвыривают в стороны снег и перед ними предстает целый арсенал. Изящный золотой меч и множество добротных топоров. Чувство скорого сражения переполняет сердца братьев.

Из-за спины слышится голос. Харадская песнь, женский голос зовет к себе. Дромангорги ошарашено озираются по сторонам и на их глазах, будто подчиняясь приказу, стихия умеряет свой дикий и необузданный норов. Темные тучи пробивает тусклый солнечный свет. Ариен, на своей ладье несется сквозь небеса. Неизменно, с востока на запад. Но вдруг солнце сворачивает, и устремляется на юг.

 

Тут, южнее от них, расположился лагерь. Солнце вновь скрывается за тучами и лишь скромными и редкими лучами напоминает о своём существовании. Братья, не обмолвившись друг с другом и словом, угрюмые и задумчивые, очень быстро возвратились к месту своего постоя. Их встретили радостные возгласы подчиненных, которые твердили, что искали командиров уже три часа к ряду. Ни Торин, ни Ксинхейл даже и виду не подали, что для них, по их собственным ощущениям, прошло не больше получаса.

- Собирайте лагерь. Мы отчаливаем, - бросил Дромангорг, поигрывая спрятанной в кармане монетой. 

[AVA]pp.vk.me/c628326/v628326615/460b5/W1V2Tyzm-kg.jpg[/AVA]

[Кхарн 236]

- Как-то я всё себе иначе представлял, - пробурчал себе под нос Лоин Трагадур, приплясывая на месте и вглядываясь в белоснежную даль, пытаясь разглядеть невесть куда подевавшихся командиров, которых вот уже третий час найти не могут. Он-то ожидал великий сражений против полчищ врагов, чтобы можно было показать всем свою удаль во славу Подгорного королевства, конечно же, а что в итоге? В итоге он болтается тут, как камень в старой кладке, вместе со всем отрядом, на побегушках у ветеранов, да мёрзнет без толку. Топором и то машет только тогда, когда десятник, ругаясь через слово, их обучать изволит. Так и подмывало спросить: а чего, собственно, тренируемся, коль воевать всё равно не идём? Вот так вот и рушатся детские мечты. Эх, а как он был счастлив, когда всё только начиналось...

 

Когда Лоин узнал, что его и ещё десяток молодых гномов берёт с собой сам фельдмаршал Торин Дромангорг, его радости не было предела. Наконец-то! После целого лета, прошедшего в мучительном ничего не делании под горой, где он бродил как неприкаянный да выпрашивал себе место  хотя бы в самом обычном патруле, его взяли в самый настоящий поход, причём возглавляемый не лишь бы кем, а братьями Дромангоргами - одним из самых влиятельных семейств Эребора. Значит, дело предстоит очень важное, может, даже сам король их направит, и он, Лоин Трагадур, участвует с ним наравне с такими легендарными гномами. Стоит ли говорить, что юноша даже не задумывался, почему это взяли именно его, когда было множество более опытных кандидатов. Какая разница? Главное, что вот он, весь из себя молодой да красивый, идёт громить врагов Эребора.

Но как оказалось, до врагов было ещё далеко. И путь их пролегал через земли друзей. Хотя может ли эльф быть другом гному - тот ещё вопрос. Так или иначе, поначалу не бывавший дальше Озёрного города Лоин был ошарашен открывшемся его взгляду просторам. Это ж сколько тут открытого пространства. Даже боязно становится. В родной горе всё насквозь понятно - вот та штольня ведёт в ту галерею, которая в свою очередь выводит в такой-то зал. А тут. Тут же заблудиться как два пальца обжечь. Ни указателей, ни пометок, где что находится и как туда добраться. Аж волосы на бороде дыбом встают. И как только Дромангорги дорогу находят. Нет, без них Лоин блуждал бы по поверхности до скончания веков, особенно в эльфийском лесу, в который и держал путь их отряд. А старые, прожжённые вояки и в ус не дуют, как будто так и надо. Да уж, опыт не пропьёшь, хоть они, такое чувство, и старались это сделать на каждом привале, выдувая по бочонку припасённого для этих самых привалов пива. Как потом оказалось, это тоже была своего рода тренировка, чтобы во время пира на свадьбе короля эльфов выпить как можно больше, но не знавший на тот момент подобных нюансов Лоин был весьма впечатлён.

Помимо скоростного выдувания кружки пива юный Трагадур обучался также и весьма полезным походным и боевым премудростям. Так, он узнал, как можно разжечь огонь даже в дождь, наиболее надёжно укрыться от ветра, нести походной мешок наиболее удобным и энергосберегательным способом, а также как лучше расположить всё свое оружие, коего, по уверениям ветеранов, на нём было прискорбно мало(ничего, с опытом придёт, а так может и отыщем чего, уверяли они гнома) и посоветовали на топор шнурок прицепить и петлю сделать, чтобы во время боя его из руки не вырвало, тем более что, спасибо отцу, нужное отверстие, или темлячное кольцо, на рукояти имелось. И конечно же, весь его десяток новобранцев в свободное время обучали бою в строю, чтобы каждый научился чувствовать плечо товарища и понимать, насколько важно держать строй, ведь от этого не только твоя жизнь зависит.

Но была и оборотная сторона похода, а именно его статуса как новичка. Вся черновая работа ложилась именно на новобранцев, что, опять же по уверениям старших, было освящённой веками традицией. Дескать, молодые помогают дедам в походе, а те прикрывают их в бою, чтобы они не сгинули по молодости да по глупости. Конечно, не ему спорить со столь авторитетными гномами, некоторые из которых его покойного дедушку помнили, вместе с ним сражались и добрым словом поминали, да только, где этот бой-то? Пока что он только и делал что  носился туда-сюда, выполняя распоряжение старших: то подай, то принеси, то отнеси, то почисти, то убери, тому передай, того позови - ни минуты покоя. Разве что кашеварил он только раз, после чего общим голосованием его освободили от этой обязанности по причине полнейшей неспособности приготовить что-либо путное. В общем, реальность оказалась не такой заманчивой, как рисовало воображение. Но Лоин стоически терпел все эти перипетии походной жизни, надеясь в итоге оказаться наконец в настоящем бою и показать, чего он стоит.

А потом был дворец эльфийского короля, который решил вдруг жениться на человечке из восточных, из тех, кто Гору осаждал (или не из тех - для Лоина они все были на одно лицо). Что ему такое в голову ударило, раз он до такого додумался, юный Трагадур даже не представлял. Но он что, он гном простой, сказали праздновать да помалкивать, он праздновал да помалкивал. В конце-концов, командирам виднее, что и куда. Правда, видеть спесивые рожи эльфов, кичащихся своим бессмертием да хваставшихся умением стрелять, перетерпеть было весьма тяжко. Да ещё и конелюбы эти восточные понаехали, тьфу. Но Лоин стоически перенёс нахождение рядом с собой этих насквозь неприятных субъектов, хоть не-нет да и подумывал им топорик промеж глаз метнуть. но, признаться честно, глядя на красующихся эльфов, на спор бьющих в маленькую монетку шагов с пятидесяти(и похоже, они и дальше могли, только замок не слишком позволял), гном испытал укол зависти. Ни он, ни кто-либо из его знакомых гномов так не умел. Топорики метать - это да, это запросто, только дальше чем лук, топорик ты не метнёшь, как ни старайся. А значит, пока ты добежишь до этих ушастых, они тебя стрелами по самое не могу утыкают. Вот бы сделать что-нибудь такое, чтобы можно было и стрелять так далеко, как из лука, и в то же время не надо столько всяких финтифлюшек изучать, ведь стрельба из лука - это целая наука, как бы выразились поэты. И у Лоина даже  были в голове проблески идеи, что бы это могло быть. После окончания осады Эребора он видел захваченные осадные орудия, что были из Мордора доставлены. Так вот, были среди них такие громадины, чем-то лук напоминающие, только стрелы были не в пример больше, чтобы можно было стены пробить, и покоились они в специальных желобах, тетива натягивалась специальными механизмами так туго, что стрела летела очень далеко, и при этом могла закрепляться какой-то скобой, чтоб не стрельнуть раньше времени. Очень действенная штука, как ему знакомый подмастерье инженера Дулина рассказывал. Вот бы смастерить нечто похожее, только поменьше, чтобы её один единственный гном мог держать и заряжать. Ох, тогда бы мы спесь с лопоухих сбили бы. Да только как это сделать, Лоин не представлял. Он всё же воин, а не мастер, да и раньше был всего лишь на подхвате у отца. Но мысль дельная, как ему казалось. Может, как-нибудь удастся её кому из командиров рассказать, авось заинтересует.  

Ну а пока же он праздновал и помалкивал, праздновал и помалкивал.

После свадьбы, смысла пребывания на которой он так и не понял, их отряд двинулся дальше не восток, в земли Беорнингов. О них он слышал много всего жутковатого. И что в животных обращаются, и что младенцев прямо сырыми едят, и что с медведями и оленями всякие нехорошие штуки делают, и вообще подозрительные личности. Однако, как оказалось, у Дромангоргов и здесь были знакомцы, так что их ожидал весьма радушный приём. И Лоину эти суровые люди показались очень даже гостеприимными и не такими уж кровожадными, как их описывала молва. Хотя кто знает, может, это они с ними столь общительны и приятны, а у самих в погребах младенцы свеженькие дожидаются. Так или иначе, у фельдмаршала и его брата тут были свои дела, в которые новичков посвящать не спешили. Да и вообще никого, судя по всему, раз они из лагеря только вдвоём свинтили, а они их тут на морозе дожидаются уже три часа. И куда только подевались?..

 

Наконец, Лоин услышал восгласы на противоположном конце лагеря:

- Вот они, пришли. Хвала Дьюрину, и где только их носило?

Полагая, что его миссия по высматриванию братьев Дромангоргов закончена, юный Трагадур бросился туда же, чтобы увидеть своих командиров. Видимо, дел были не очень хороши - слишком уж хмурыми они выглядели.  

- Собирайте лагерь. Мы отчаливаем, - бросил Дромангорг, никому ничего не объяснив. 

Ну, тут уж ничего не поделаешь, раз не хотят говорить, то и не скажут. Остаётся лишь исполнять приказы да надеяться, что всё же удастся хоть разочек в бою побывать. Что он, зря что ли в такую даль тащился?

Быстро собрав уже больше частью сложенную сумку, Лоин закинул её за спину и заспешил в своё место в строю. Навстречу новым землям, и, надеясь, новым битвам.

 

Переход вместе с отрядом туда, куда идём( а куда идём - то Дромангоргам лишь ведомо).