Перейти к содержанию

"Nam et si ambulavero in Valle umbrae Mortis, non timebo mala, quoniam tu mecum es". Весна 3019 года.


Рекомендуемые сообщения

"Всё, одновременно, суть и конец - и начало".

 

Страшным громом прогремела над Эдорасом весть о смерти великого короля Теодена, сына Тенгела. В последней битве под стенами столицы его не тронула вражеская стрела; не задело орочье копье; тем более непостижимой и несправедливой казалась кончина Теодена в мирное время, от незначительной болезни, с которой организм мужественного, но уже старого человека не сумел справиться. Кое-кто считал, что вовсе не болезнь стала причиной смерти короля, но перенесенные им потери – пропажа Теодреда и похищение Эовин. Впрочем, сейчас уже никто не стал бы точно что-то утверждать. Да и был ли в том толк? Король «сгорел» всего за неделю – и все эти семь дней родственники и друзья, подданные и слуги надеялись на выздоровление, ни на миг не представляя другого исхода. Но надежды и чаяния не совпали с неумолимой реальностью, которая осенила Рохан траурным крылом. Теоден умер на рассвете, его смерть была легкой и спокойной – король ушел во сне. Он был хорошим человеком  и великим правителем – и быстрая, относительно безболезненная кончина была достойным завершением его жизненного пути.

Похороны состоялись весьма скоро. Будь время более спокойным – и тело бы забальзамировали в ожидании делегаций из дальних земель, которые обязательно прибыли бы с выражениями самых искренних соболезнований. Знать съехалась бы отовсюду: из Гондора; из Озерного города, а возможно, учитывая последние обстоятельства – и с Севера, из Ривенделла и земель дунэдайн. Но шла война. Передвигаться по дальним дорогам было смертельно опасно; к тому же, некоторой заменой огромной похоронной процессии, достойной покойного короля, стали следопыты. Их лагерь все еще располагался под стенами Эдораса, и суровые дунаданы пополнили скорбящее людское море, наводнившее роханскую столицу. По приказу своего командира, их лучники стояли наготове, бок о бок с лучниками-рохиррим, готовясь дать последний салют в честь Теодена, сына Тенгела, отходившего сегодня в чертоги к праотцам…

… Медленно, медленно шли гридни, несущие крепкие носилки, укрытые зеленой тканью. На носилках этих, укрытое до груди богатым раззолоченным покрывалом, покоилось тело короля. Застывшие руки владыки Теодена сжимали верный меч Хэругрим – он должен был навек остаться вместе с владельцем в его последнем пристанище.

Людской поток образовывал некое подобие узкого коридора, по которому и двигалась к могиле похоронная процессия. За гриднями следовал Эомер; за ним, отставая на каких-то пару шагов – маршалы и властители разных областей Рохана. Из толпы слышались сдавленные всхлипы, но не было даже намека на перешептывания – народ пришел проститься с любимым королем, и  выказывал ему всяческое уважение и почтение.

Элледель стояла слева от входа в гробницу. Волосы Фородвен были забраны в строгую прическу, лоб охватывал витой серебристый обруч, ничем не украшенный. На деве Севера в кои-то веки было платье – черное, наглухо застегнутое у шеи серебряной брошью; и черный же шерстяной, и очень тяжелый плащ с серебряным шитьем. Обруч, как и платье было собственностью пропавшей княжны, прекрасной Эовин; Элле наряд был узковат в бедрах и длинен, но его ко дню похорон успели подогнать. Плащ некогда принадлежал Теодвин, матери Эомера; то была её траурная накидка, и Элледель, не имевшая с собой никакой приличествующей случаю одежды, с благодарностью приняла от наместника эти вещи. И, сама того не подозревая, вместе с одеждой она взяла на себя те обязанности в похоронной процессии, которые непременно исполнял бы кто-то из упомянутых выше женщин, присутствуй они ныне здесь. В осиротевшей королевской семье не осталось ни одной достаточно знатной молодой родственницы, способной возглавить плач по сыну Тенгела, как того требовал обычай. Обойтись без погребальной песни было попросту невозможно, и потому, молодой наместник Рохана предложил Деве Севера – как героине, гостье и правительнице дружественного народа – взять на себя эту хоть и скорбную, но почетную и сложную обязанность. Начинание Эомера вызвало взрыв недоумения и даже некоторого негодования у маршалов и правителей роханских регионов, однако, наместник был непреклонен, и им, как и дочери Хальбарада, пришлось уступить его воле.

Элле не впервой было брать на себя роль плакальщицы. Нет, не той женщины, что обязана была рыдать и выть над гробом усопшего - этот древний обычай оставался в ходу лишь в глухих деревнях. А вот погребальные песни исполнялись и по сию пору даже среди северян: на вестроне ли, на эльфийских языках или адунаике. И обладавшая сильным, красивым голосом дочь правителя дунаданов не раз уже пела по друзьям, родичам и подданным невыразимо печальные и прекрасные плачи на синдарине; суровые, жестокие дирги на отрывистом старозападном языке и жалостливые погребальные песни на всеобщем. Потому скрепя сердце, из уважения и сердечного расположения к маршалу Эомеру, дева согласилась.

Элле давно уже не пела – если не считать одной северной песенки, однажды спетой ею вполголоса умирающему в лазарете другу. Но хвала Силам, даже при отсутствии тренировки голос девушку не  подвел, не сорвался. Он был так же высок и силен, как прежде, и звенел сталью, когда Элледель первой затянула плач по покойному королю, едва лишь гридни поравнялись с последним поворотом длинного людского «коридора». Слова певучего языка рохиррим будто  сами собой превращались в мелодию:

- Bealocwealm hafað fréone frecan tûrac onsended,
Giedd sculon singan gléomenn sorgiende...

Носилки по-прежнему медленно, но неуклонно, следовали на плечах верных гридней внутрь последнего пристанища Теодена. Элледель изо всех сил старалась не отвести взгляда от тела короля – таковы были требования древнего похоронного обычая, отступать от которого запрещалось.  Фородвен едва сдерживала слезы. Вскоре, её задача стала несколько легче. Песнь подхватили другие женщины, и она, многократно усиленная, поплыла по воздуху скорбным звоном:

- On Meduselde paet he ma no waere,
His sunu dyrest and maega deorost
Bealo..
.

Казавшаяся сперва мучительной длинной, а потом – невероятно короткой, песнь скоро оборвалась. В опустевшем воздухе стали слышны горестные вздохи и рыдания. Внезапно, холодная капля упала на лицо Элледель. Девушка подняла слепые от сдерживаемых слез глаза к небу и тут же поняла: пошел дождь. Сама природа рыдала, провожая в последний путь доблестного роханского вождя. Плакала природа – и Элледель, гордая северная воительница, заплакала вместе с ней, впервые в жизни не стыдясь искреннего проявления своих чувств. Закусив губу,  девушка стояла и смотрела на закрывшийся вход в курган. Лицо воительницы не дрогнуло, но соленые слёзы текли по её щекам, мешаясь с дождевой влагой, и падали вниз, исчезая в высокой зеленой траве. Элле подняла глаза - и её взгляд внезапно встретился с взглядом маршала – теперь уже наместника – Эомера. Они одновременно едва кивнули друг другу – и в другое время, наверняка бы улыбнулись синхронности своего непроизвольного движения. Но Элле лишь поклонилась мужчине, низко склонив голову – а когда выпрямилась, того уже окружили его маршалы. Дева вдруг поняла, что тоже находится в кольце своих людей. Кивнув старому Брандону, стоявшему справа от неё, девушка последовала вместе со своими следопытами за людьми Эомера. Во дворце должна была состояться тризна по покойному королю.

Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

  • 2 месяца спустя...

Рохиррим сидел на стуле, сцепив пальцы и слегка покачиваясь вперёд и назад. За окном едва взошло солнце, слабо пробивающееся сквозь тучи, знаменуя начало нового дня. Дня, полного грусти и скорби. Мужчина глубоко ушёл в свои мысли, не обращая внимания на торопливо носящихся слуг, завершающий последние приготовления к церемонии, на тихо перешёптывающихся вельможей, обсуждающих последние события, качая головами и изредка бросая взгляды на Эомера. Маршалу было абсолютно плевать на них. Эадиг ушёл в себя, закрылся от внешнего мира, словно спасаясь от каскада плохих новостей, сыплющихся градом на него со всех сторон. В голове проносились лица и имена. Лица и имена погибших или пропавших людей. Закрывая глаза, мужчина видел стоящих бок о бок Эовин, Теодреда, Теодена. А за ними стояли десятки, сотни воинов и друзей, так или иначе расставшихся с жизнью. Люди стояли плечом к плечу, образуя живую стену, уходящую вдаль за горизонт, насколько хватало глаз. "Эовин. Теоден. Теодред. Итильнор. О небо, почему, почему же я ещё здесь?! Почему я должен видеть страдания своего народа? Почему это всё свалилось на меня? Холера, где Теодред, когда он так нужен, где сын великого короля? Где моя любимая сестра, чьей заботы и совета мне так сейчас не хватает? Где верный друг, готовый поддержать добрым словом и делом в любую секунду? Где... все?" Невысказанный вопрос раздался эхом в голове, и спустя секунду пришёл тихий ответ, будто кто-то шепнул на ухо. "Никого нет. Все ушли. Ты остался один."

 

Эомер?маршал резко дёрнулся, поднял голову, но это был всего лишь Эльфхельм. Мужчина похлопал Эадига по плечу и кивком головы показал на двери. За стенами чертога собирался народ, готовый отдать последнюю дань уважения почившему королю. Народ ждёт. Церемония готова, друже. Нужно идти.

 

Маршал секунды три тупо смотрел на Эльфхельма, пытаясь понять, что старый друг хочет от него. Наконец, мужчина встал, отряхнулся и на ватных ногах пошёл к дверям. Толчок — и в чертоги Метусельда ворвался свежий ветер. Воздух обдувал Маршала, разметал его волосы, заставил сощуриться, дабы разглядеть толпу на улицах Эдораса, медленно текущую к воротам. И этот же ветер вынес все лишние мысли из головы. Эадиг тряхнул головой, освобождаясь от гнетущих пут неуверенности. Шаг был сделан и отступать было нельзя. Поэтому маршал вдохнул поглубже и пошёл вперёд, высоко держа голову. Народ не должен был видеть страха на лице Наместника, не должен был видеть его неуверенности. И не важно, что душа Эомера рвалась наружу, как птица в клетке, искренне желая рыдать вместе со всеми, убиваться, плакать по человеку, который заменил мужчине отца, который стал для него роднее всех.

 

Эадиг медленно шёл за гриднями, стараясь не отставать, подстраивая свой шаг под шаг процессии. Позади него безмолвным строем шли вельможи, маршалы, высокие чины, но рохиррим вновь не видел никого из них. Люди, стоящие по бокам, были всего лишь коридором — длинным, шевелящимся коридором, состоящим из тысячей рук и ног, всхлипывающий и колыхающийся. Для Эомера в мире сейчас существовали две вещи, два объекта — носилки с лежащим Теоденом и... Эомер поднял голову, глядя на вход в гробницу. Рядом с ним стояла, сцепив пальцы, Элледель. Девушка с грустью в глазах наблюдала за процессией, ожидая своей очереди, своей части в издревле заведённом ритуале. Едва носилки зашли за последний поворот, дева Севера затянула погребальную песню. Голос, первые несколько мгновений звучавший несколько неуверенно и боязливо, разросся, окреп. Звуки песни, столь часто звучавшей в последнее время, разлились над толпой. И не осталось ни одного человека, ни одного рохиррим или дунадана, ни одного простолюдина или вельможи, кого бы не зацепила эта песня, кому она не проникла бы к самому сердцу, затронув душевные струны. В песне была выражена вся скорбь, вся грусть народа, искренне сожалеющая о гибели короля. Эомер едва удержался, дабы не подхватить слова, но это было не его обязанность. Маршал, скрепя сердцем, продолжал следовать за носилками, в то время как песнь усиливалась, подхватываемая женщинами со всей толпы. Гридни медленно входили в гробницу, где суждено было остаться Теодену до скончания веков. Эомер медленно закрыл глаза. Закрылся вход в гробницу, словно отделяя доблестного короля от мира живых, запирая его в царстве мёртвых.

 

Медленно зашуршал дождь. Эадиг, не веря, поднял голову к небу, подставляя лицо под тяжёлые капли. Влага ударялась о кожу, освежая и пробуждая, заставляя вернуться в реальный мир. Маршал в последний раз взглянул на гробницу, тяжело вздохнул, будто отпуская с этим вздохом грусть по королю. Рохиррим в глубине души осознавал, что мысли о погибели его второго отца будут ещё очень долго преследовать его, но самая тяжёлая часть была позади. Взгляд маршала скользнул по толпе и остановился на Элледели. Девушка плакала, не скрывая слёз, но и не ударяясь в рыдания. Слезы стекли по ещё щекам, смешиваясь с дождём, и падали вниз. Рохиррим внезапно отвлечённо заметил, что в первый раз видит девушку в платье. Одеяние Эовин было ей практически впору, а выглядело дева Севера просто восхитительно. Взгляды пересеклись, и дунаданка и рохиррим обменялись короткими кивками. Сердце слегка ёкнуло, и маршал отчётливо вспомнил, с каким боем он выбил для Элледель эту должность, это место, эту почесть. Никто из маршалов так и не смог переубедить Эомера, что упорно стоял на своём, не желая менять решение. Маршал вручил Элледель одеяние своей сестры собственными руками — и этими же руками возложил на неё печальную и ответственную обязанность плакальщицы. "И она справилась на отлично. Спасибо, Элледель. Надеюсь, у меня ещё будет возможность тебя поблагодарить..." 

 

Толпа буквально вынесла его к чертогам. Эомера со всех сторон обступили те самые высшие чины, маршалы и прочие высокие лица. Кто-то сочувственно похлопывал его по плечу, кто-то с одобрением замечал, что свою часть церемонии маршал исполнил на отлично, кто-то пытался отвлечь Эадига от дурных мыслей. Рохиррим же практически никого не слушал, рассеянно кивая. Как только он вошёл под покровы Метусельд, Эомер ужом выскользнул из постоянно сжимающегося кольца на свободу, отошёл в сторонку, к стенке и вновь ушёл в себя. Мысли сбивались, путались, но в тишине и покое постепенно приходили в порядок. Люди ходили по залу, должным образом почитая память усопшего. Эадиг тихо вздохнул и подумал, что, видимо, пора и ему отдать последнюю дань уважения Теодену, присоединившись к пиршеству. Рохиррим отлепился от стены и аккуратно влился в толпу. Видимо, недостаточно аккуратно. Не рассчитав движение, Эомер задел плечом какую-то девушку, и, разворачиваясь, дабы принести извинения, столкнулся лицом к лицу с Элледель.

 

— Извините, что задел вас, ми... О. Кхм... Приветствую Элледель, — рохиррим почувствовал, что потихоньку покрывается краской. Толпа огибала их, как река огибает камень, так что Эомер повернулся в сторону течения, не желая выбиваться из строя людей и надеясь, что Элледель продолжит движение рядом, — Простите, миледи, я... просто задумался, — "Задумаешься тут, да..." — Знаете, я хотел поблагодарить вас за... вашу песню. Вы поете просто прекрасно, будто созданы для того, чтобы быть плакальщи... — мужчина понял, какую только что глупость сморозил, и закашлялся.

 

— Простите. Сегодня у меня явно проблемы с красноречием. Надеюсь, речей не предвидится, — Эомер попытался улыбнуться, но улыбка против обыкновения вышла вымученной, натянутой и очень усталой.

Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

Людское море подхватило следопытов и вынесло их от зеленых курганов к воротам столицы; затем – повлекло вверх по улице, к дверям Золотого Чертога. Элледель шагала сквозь волны этого моря почти не разбирая дороги: взгляд девушки был прикован к широкой спине наместника. Тот шел впереди; он то терялся в толпе своих людей, то снова показывался; но будучи высоким, выше остальных мужчин своего народа, не пропадал из виду надолго. Элледель смотрела на его спину – обычно прямую, а сейчас чуть сгорбленную; и чувствовала, как её сердце переполняется острейшей жалостью. Добрую тысячу слов хотела бы сказать девушка Эомеру; и однако же, ни одно из них она не находила ни достойным случая, ни способным хоть мало-мальски утешить мужчину.
 

Наконец, преодолен был нескончаемо долгий путь до дверей Медусельда. Элледель и её самые ближайшие соратники вслед за вельможами Рохана проследовали внутрь дворца. Дочери Хальбарада довелось увидеть жилище роханских королей несколько раз – и никогда оно ещё не было таким мрачным, как сегодня и сейчас. Очаг пылал по-прежнему ярко, но искусные гобелены занавесили плотной черной тканью; та же участь ожидала и трон покойного короля. Он тоже был укрыт, и Элле в первую секунду удивилась сему обстоятельству: разве его не должен был занять наместник? Но потом девушка сообразила. Она уже слышала о подобной традиции: в Минас-Тирите наместники до сих пор сидели на маленьких черных тронах рядом с гигантским каменным троном Короля. Подобный обычай соблюли и здесь. Для Эомера подготовили небольшое кресло, меньше и проще королевского.
 

Продвигаясь к положенному ей месту за одним из длинных столов, расставленных между колоннами и в центре огромного и сумрачного тронного зала, Элледель подумала о человеке, который должен был сейчас занять освободившийся трон Теодена. Дева почти не знала Теодреда, и думала о нём отстраненно; сейчас он интересовал её только как законный наследник престола и брат Эомера, который пропал невесть куда, оставив маршала одного. Элле вдруг с жесточайшей ясностью поняла, насколько тяжело положение наместника: сначала он лишился сестры, затем пропал его брат, а потом умер дядя, заменивший ему отца. И мало того – на плечи мужчины теперь легли заботы о судьбе страны. Элледель не пожелала бы врагу стольких переживаний разом; она не могла себе представить, как справляется с ними Эомер. С головой уйдя в свои раздумья, Элле не заметила, как замедлила шаг. Её люди расселись; она же замешкалась, и столкнулась с кем-то возле одной из колонн. Желая только пробормотать слова извинения и двинуться дальше, девушка подняла голову – и замерла. Перед ней стоял наместник, собственной персоной; однако, Элледель еще не была готова пустить в ход все своё красноречие, дабы попытаться не только выразить мужчине приличествующие слова соболезнования, но и постараться искренне утешить его по мере сил.

 

А в утешении сын Эомунда явно нуждался. Элледель смотрела ему в глаза – и никак не могла поверить, что этот высокий, могучий воин походит сейчас на растерявшегося ребенка. Взгляд его был мало того, что полон неизбывной тоски – он казался совершенно рассеянным и смотрел как будто сквозь Элле, прозревая лишь одному наместнику ведомые дали. Этот пустой взор так напугал Элледель, что та вздрогнула и немножко подалась вперед, напряженно вглядываясь в лицо мужчины. А тот, будто в подтверждение всех самых ужасных опасений северянки, вдруг понес такую несусветную чушь, что девушка омертвела.

«Неужели он повредился рассудком, думала Элле, чувствуя, как бешено колотится от дикого страха её сердце. «Нет, этого не может быть, этого просто не может быть! Он сильный, сильнее всех, кого я когда-либо встречала; он выдюжит, переживет своё горе. Он должен это сделать! А если нет…если нет, то что тогда?»

 

- Пустое, мар…наместник, - поправилась Элледель. – Прошу вас, оставьте благодарности и извинения. И позвольте выразить вам самые искренние соболезнования, от всего моего народа...и от меня. Ваш дядя был великим королем и прекрасным человеком. Я искренне сочувствую вашей утрате.

Она сцепила пальцы в замок, ощущая, как леденеют её руки. Элле отчаянно хотелось уцепиться за любую возможность привести Эомера в чувство; вернуть осмысленность его взгляду, вдохнуть в него хотя бы подобие прежнего огня. У девушки вдруг возникло чувство, что она идет по ветхому мостику над бездонной пропастью, и даже крошечный шаг в сторону может означать окончательный и бесповоротный конец.
 

- К тому же, не так уж вы и неправы, господин, - добавила северянка. – Мы родились в такое время, что нам в два раза чаще приходится брать на себя подобные скорбные обязанности. Так что, может, я и действительно рождена быть плакальщицей. Вот только мы сами творим свою судьбу, и мне покамест, больше по душе ремесло следопыта.

Говоря, Элледель не отрывала взгляда от голубых глаз Эомера. Она думала над тем, что сама стала бы делать на его месте. Да, дочь Хальбарада была сейчас одинока как никогда: все её родичи были далеко, родная земля - тоже; лучший друг ушел, а она осталась здесь, главой большого войска и вождем для своих воинов и сородичей. Но осознание того, что отец, родственники и друзья живы; что родина, скорее всего, еще не попала в лапы общего Врага, придавало девушке сил. Это же знание помогало ей каждый день ни свет ни заря вставать с постели, кидаться в пучину жизненных вызовов и, зачастую, весьма успешно с ними справляться. Но что стало бы с ней, окажись она в той же ситуации, что и Эомер? Элледель не могла сейчас дать ответа на этот вопрос, да и, признаться, не хотела его давать. Она хотела только пожалеть Эомера, снять с его больной души хотя бы часть того неподъемного груза, что он тащил в одиночку. Но, едва замолкнув, девушка осознала с мертвящей ясностью: жалостью помочь делу было нельзя. Слишком одинокий, слишком разбитый и слишком уставший, Эомер сломался бы, если кто-нибудь полез бы к нему со слезной жалостью. Он лишился всех своих опор - так значит, ему нужен был временный костыль. Костыль не из осины, но из дуба. 

Однако, понять как действовать было куда легче, чем решиться на это. Элле до дрожи в коленках не хотелось быть строгой с маршалом. Она скорее желала бы погладить его по щеке, обнять, посоветовать залить тоску вином хотя бы в сегодняшний вечер. Но в итоге, разум возобладал над чувствами, и девушка решила попробовать удержаться на тонкой грани, что пролегала теперь между суровостью и сочувствием. 

 

- Боюсь, вы ошибаетесь, наместник, - ответила Элледель со всей мягкостью в голосе, на какую только была способна. - Вам предстоит еще сказать несколько слов в память о короле. Люди ждут.

И, глубоко поклонившись Эомеру, девушка уже хотела было развернуться и пойти к своему месту. "Дурочка", думала она со злостью на себя. "Он просто рассеян, подавлен; я не должна была сомневаться в силе его духа". Эти мысли, и что-то в лице Эомера заставили её задержаться. Не будучи в силах справиться с этим "чем-то", следопытка тихо сказала, не поднимая глаз на мужчину: 

- Вы явно не смыкали глаз, по меньшей мере, пару суток. Обещайте мне, господин, что как только всё закончится, вы используете любое средство, чтобы заснуть и проспать несколько часов. Вам это необходимо. 

Кажется, никто, кроме наместника, не услышал её слов. И, вновь поклонившись, Элледель все-таки проследовала к своим людям. Она должна была занять место между Брандоном и роханским военачальником, чье имя никак не могла вспомнить. Оглянувшись мимоходом, девушка увидела, как Эомер идет к приготовленному для него креслу-трону. Плечи наместника, кажется, распрямились - или Элле это только показалось?

Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

  • 1 месяц спустя...

Толпа вокруг шумела, беспорядочно и хаотично двигалась от одного края зала к другому, напоминая шумную реку, полную живности. Люди суетились, подыскивали себе подходящие места, сновали без конца, мешая проходу. Рохиррим же без труда прокладывал себе путь сквозь неё, в кои-то веки раудясь своему немаленькому росту. Себе и Элледель, которая, к облегчению Эомера, шла рядом, поддерживая беседу. Речь дунаданки, в отличие от бессвязного бормотания мужчины, лилась стройно и ровно. Девушка с удивительной точностью находила подходящие слова, балансируя на грани сочувственных речей и светской беседы. Эадиг поймал на себе взгляд изумрудных глаз и почувствовал на секунду, как туман над его душой рассеивается. В груди потеплело, а на лицо так и норовила набежать грустная улыбка, совсем не соответствующая ситуации. Мужчина вновь поймал себя на странной, неуместной сейчас мысли, что ему исключительно приятна компания следопытки. "И опять я об этом думаю, и опять не в самый подходящий для этого момент. Но, может быть, мне нужно перестать открещиваться от этого?.." 

 

Додумать мысль до конца рохиррим не успел. Толпа, обтекающая его со всех сторон, внезапно кончилась, словно мужчина достиг таки условного берега Люди аккуратно блюли границу, растянувшись в цепь и не заступая дальше положенного, не подходя слишком близко к трону Короля, затянутого чёрной тканью. Рядом стояло не богато украшенное кресло, выполняющее роль трона Наместника. Эомер внезапно почувствовал к нему странную ненависть. Он не желал и на метр приближаться к трону... вернее, тронам, которые не должны были принадлежать ему. "Не хочу. Просто... не хочу, в пекло. Я с огромным удовольствием посидел бы на лавке с друзьями, на худой конец, на старом стуле где-нибудь в углу... но, во имя предков, только не на трон. Но обычай есть обычай, никуда не денешься".

 

От скептических дум мужчины отвлёк удивительно мягкий и тёплый голос Элледель. Эомер повернулся к девушке, на секунду перехватив её взгляд и заметив в нём нечто... необычное, чего раньше не видел. Не успел рохиррим осознать увиденное, как дунаданка поклонилась, прервав краткий зрительный контакт. Эадиг учтиво склонил голову в ответ, раздосадованный тем, что не смог уловить нечёткое послание, адресованное ему в изумрудных глазах. И только это помогло ему разобрать едва слышный шёпот. Губы Элледель изрекли короткий совет, пропитанный сочуствием и заботой, прежде чем следопытка развернулась и отошла к своему положенному месту между Эльфхельмом и каким-то дунаданом. Эомер пару раз качнулся с мысков на пят, бросил задумчивый взгляд на девушку и сделал шаг вперёд. Толпа практически мгновенно затихла. Всё внимание было сконцентрировано на мужчине, словно скрещенные лучи. Под абсолютную тишину, прерываемую лишь треском огня в каминах, Эадиг тяжело поднялся по ступеням, чеканя шаг, и развернулся на месте. Его взору предстала широкая толпа, битком набившаяся в зал и занявшая всё место от одного края помещения до другого. Чернели фигуры суровых следопытов, что со с уважением склонили головы в честь траура, золотились в отблесках пламени кудри рохирримов. Эомер набрал в грудь побольше воздуха и приготовился говорить.

 

— Я рад приветствовать всех вас в Чертогах Метусельда, дорогие друзья, в этот отнюдь недобрый час. Рад каждому из вас: и нашим добрым друзьям с Севера, и жителям славного Эдораса, и рохирримам, приехавшим издалека. Всех нас сегодня собрало одно горестное известие — смерть нашего Короля, славного Теодена. Каждый из вас знает, что он был мудрым и справедливым правителем. К сожалению, у всего есть конец. Наш Король не смог вынести цепочку тяжёлых событий, что одно за одним обрушились на него лично и на нашу страну. Нападения извне, пропажа дорогих его сердцу людей... — Эомер почувствовал, как его голос дрогнул на мгновение. Перед глазами вновь встали Теодред и Эовин. Мужчина усилием воли прогнал слабость и продолжил, — ...его чуткое сердце не выдержало этого напора. Давайте же воздадим ему честь и вспомним его заслуги, почтив его память как подобает сынам и гостям Рохана. Я уверен, что Теоден не хотел бы, чтобы мы предавались унынию.

 

Толпа одобрительно зашумела, но Эомер этого уже не видел. Он не видел более ничего. Мужчина сделал несколько шагов назад, нащупал ладонями кресло и опустился в него. Взор вновь расплылся, в голове зашумело. Словно сквозь пелену, до него долетали песни менестрелей, шум толпы, иногда пробивались отдельные слова. Эомер сидел ровно, с окаменевшей спиной, рассеянно и бесцельно глядя в никуда, ожидая, когда же наконец всё это кончится. Церемония тяготила его, сковывала. Оказавшись один, бывший маршал вновь очутился с глазу на глаз со своими страхами и мыслями. Отчаянно хотелось вырваться и убежать, ускользнуть, скрыться сквозь полуоткрытую дверь, выйти на улицу и полной грудью вдохнуть свежий воздух, подставить лицо тяжёлым каплям дождя, смывающим грусть, уныние и тоску по прошлому, оставляя место для настоящего...

 

На секунду мужчине почудилось, что в зале вспыхнуло зелёное пламя. Рохиррим мотнул головой, приходя в себя, но не увидел ничего странного. Кроме мелькнувшего в толпе до боли знакомого чёрного рукава. "Элледель?.. Да нет, брось. В конце концов, не одна она сегодня в траурном чёрном наряде. Правда, далеко не каждая носит одежду моей сестры. Вообще-то только одна. Боги, что я несу?!" Убедившись, что гости сосредоточены на пении менестрелей и поглощении яств, Эомер встал и боком проскользнул в зал. Затеряться в толпе было нетрудно. Стоило лишь чуть пригнуться, вжать голову в плечи и опустить взор на пол. Чтобы не выделяться. пришлось сделать пару остановок у столов. Вино, вопреки ожиданиям, боль ничуть не приглушило, если не наоборот. Скривившись, Эадиг прижался к стене, пропуская мимо себя Эльфхельма, выждал пару секунд и проскочил между двумя дунаданами в тонкий зазор между дверями. 

 

Свежий воздух и впрямь опьянял похлеще вина. Наместник, не торопясь, седлал несколько шагов, сопровождая их глубокими вдохами. Воздух, особенно свежий после дождя, наполнял лёгкие и прогонял дурные мысли из головы. Рохиррим подошёл к краю лестницы, оглядывая замеревший город. Над стенами чуть возвышались верхушки курганов, поросших белыми цветами. Чуть дальше колосилась степь, покачивалась на ветру трава. "Что... происходит? Я не понимаю. Я чувствую себя ужасно глупо, странно и пусто. Так не должно быть. Просто не должно. Нужно отпустить Теодена, не нужно держать его здесь с собой, это всё равно ничего не изменит. Дядя, что заменил мне отца, ушёл. Пусть он и ушёл, оставив мня одного, но нужно жить дальше, верно? Верно. Он бы не хотел, чтобы я предавался унынию. Я сам это сказал. Я знаю это. Но противоречу сам себе, в который раз. Значит, дело всё же не в нём?" Мужчина оглянулся, вздохнул и устало осел на холодные каменные стуепни. Сердце медленно успокаивалось, возвращаясь в нормальный ритм. "В чём же дело? Я уже не чувствую той тоски по родным. Да, мне их недостаёт. Боги, как мне нужна сейчас Эовин! Вот кто бы меня понял! Но... всё-таки дело не в этом. А в чём? Или в ком?.." Рохиррим был так увлечён собственными думами, что не услышал, как тихо скрипнули двери Чертогов. Эомер сидел к ним на краю лестницы, погружённый в странную дрёму, граничащую с бредом больного и снов безмерно уставшего человека, задумчиво разглядывая рукоять собственного меча, упёртого острием в землю.

 

Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

Он взял себя в руки. В другое время Фородвен сочла бы это своей небольшой победой, хвастливо поздравила бы себя со столь высокими успехами в деле увещевания ослабших духом. Но сейчас Элледель даже близко не думала ни о чем подобном. Девушка просто вздохнула немного свободнее, услышав, как четко Эомер произнес положенную речь; как ясно и громко звучал его голос. Несомненно, каждое слово давалось ему очень тяжело; но мужчина справился. Он действительно взял себя в руки. Когда же наместник закончил говорить, зашепталась толпа; однако, вскоре в зале снова наступило молчание. Вперед выступил менестрель покойного короля, Глеовин. Он, хоть и не был еще дряхл годами, сейчас выглядел древним старцем. Глеовин запел песнь, что сочинил в память о Теодене, сыне Тенгела; и была эта песнь невероятно длинной – целая жизнь, полная горестей и радостей, поражений и триумфов, уместилась в ней. Элледель вновь почувствовала, как слезы предательски выступают у неё на глазах – скорбь Глеовина, простота мелодии и тягучий напев, казалось, могли потрясти своей силой даже бездушный неживой камень. Элле, несмотря на обыкновенную внешнюю суровость, отнюдь не была бездушна; и удержать слезы ей стоило серьезных моральных усилий. Но вот странность: в песне звучала не только скорбь. Светлая грусть сопровождала торжественное прославление деяний Теодена, и эта грусть заставляла девушку немного воспрять духом, забыть о собственных потерях, память о которых вновь ожила под влиянием скоропостижной кончины короля.

Элледель сразу не заметила завершения песни. Печальные последние ноты ещё витали в воздухе, когда Глеовин, распрямив плечи, направился к своему месту. Арфу его унес короткостриженный юноша.
- Он больше никогда не будет петь, - сказал рохиррим, что сидел справа от девушки. Элледель встретилась с ним глазами, и он пояснил: - Глеовин был менестрелем Теодена, им и останется до конца своих дней. Это не обычай, это веление его сердца.

- У него большое сердце, господин, - только и смогла сказать Элле.
 

Тризна началась. Выходили еще менестрели, прославлять подвиги королей Рохана, начиная от Эорла Юного; пели они и о прошедших войнах, и один спел даже о грядущей войне. Люди поглощали яства и переговаривались между собой. Элледель из приличия поела немного, но ей кусок не лез в горло. Девушка сидела, занятая только своими мыслями, да отрывистым разговором с сидящим рядом маршалом. Элле довольно быстро вспомнила его имя - Эльфхельм. Он вскоре покинул стол, ушел к Эомеру, и рядом с Элле осталась только какая-то знатная старуха, что сидела напротив; да Брандон, за два часа проронивший едва ли три слова. Северянка выпила немного вина, не чувствуя его вкуса; зато напиток помог ей окончательно согреться. Её промокший от дождя тяжелый плащ давно высох, но девушку продолжала пронизывать странная дрожь. Машинально потерев ладонью о ладонь, дабы разогнать кровь и согреть никак не желавшие теплеть пальцы, Элле в сотый, наверное, раз взглянула туда, где сейчас сидел Эомер – и быстро отвернулась. Будто бы подметив этот маневр, с ней внезапно заговорил до этого угрюмо молчавший сородич:

 

- Неплохо, госпожа, - сказал он тихо. - Ты справилась с тем, что от тебя требовалось.

Поначалу, погруженная в свои мысли Элле даже не поняла, что Бран обращается к ней. Она вздрогнула и непонимающе уставилась на старика:

- Благодарю, - пробормотала она через пару секунд, когда смысл сказанных слов дошел до неё.

- Вот только я не понимаю… зачем маршалу понадобилось упрашивать петь именно тебя? И зачем ты согласилась? - Бран, как оказалось, решил развивать свою мысль. Он говорил очень тихо, наклонившись к девушке, но каждое слово громом отдавалось в ушах дочери Хальбарада. – Не слишком дальновидно с вашей стороны. Мы едва сдружились с роханцами, и видит Эру – из-за их своеволия и отношения к эльфам и их друзьям это было тяжело. Некоторые могут взорваться, увидев, какое предпочтение оказывает Эомер северянке…

- Наместник был убит горем, - так же тихо и твердо сказала Элледель. – Как я могла отказать ему в такой просьбе? А что до хулящих Эомера… я убеждена, что поддержавших его было больше. Своим шагом он просто показал, что дружба рохиррим и северян  - отныне не пустой звук.

- Хорошо, если так, Фородвен, - покачал головой старый следопыт. – Но дружба дружбой, а все видали, как вы с маршалом не единожды носились по полям, словно два демона! В любом случае, помни: отец вряд ли отпустит тебя навсегда так далеко от дома. У тебя, как и у него, есть обязанности перед народом; особенно пока Арагорн еще дальше от родины, чем мы все.

- Я не понимаю, о чем ты говоришь, - вскинула голову девушка. "А точнее - не желаю понимать".
Разговор, который столь некстати затеял старик, не нравился Элледели все больше и больше. Неприятное чувство посетило девушку с самых первых слов Брандона, и теперь прочно обосновалось где-то в солнечном сплетении. Элле с каким-то непонятным страхом ждала следующих слов следопыта. Он будто читал...нет, даже не её мысли; а те странные и дикие предположения и чаяния, что изредка мелькали у девушки, после чего та старалась гнать их от себя любыми способами. Элледели, пожалуй, даже хотелось, чтобы старик их озвучил - он тем самым снял бы с неё ответственность, позволил бы ей отговориться и оправдаться. Перед самой собой у Элле оправданий за подобные мысли не было. Надо сказать, что сами похороны, тяжелый непривычный наряд, разговор со старым следопытом и ощущение недосказанности совершенно лишили Элледель душевных сил. Все, чего ей бы сейчас хотелось – это развернуться и уйти из этого огромного, душного и мрачного зала на свежий воздух. Что она вскоре и решила предпринять. Женщины в Рохане редко присутствовали на тризнах до конца, ибо подобные собрания нередко из простого памятного прославления превращались в…ну, если сказать мягче, то с помощью крепких напитков приобретали несколько более безудержный характер, чем должно. Несколько знатных женщин с их служанками уже ушли в покои, приготовленные для них во дворце; некоторые – как догадалась Элледель, имевшие дом в столице – в последний раз выразили свои соболезнования наместнику и покинули дворец. Решение родилось у девушки довольно быстро.

- Я устала, Брандон, - мягко сказала Элледель. - Прошу тебя, давай договорим вечером в лагере. Скоро нам придется созывать совет и думать, каким путем двигаться домой. Я хочу уйти и попробовать сообразить что-то уже сейчас...

- Мудро, хоть и странно слышать от тебя подобное именно сейчас, - одобрил Брандон, когда Элле договорила. – Возьмешь провожатого?

Дочь Хальбарада лишь безучастно взглянула на старика и покачала головой:

- Незачем, - и коротко кивнув, девушка поднялась со своего места. Она поискала взглядом Эомера - и тут же поняла, что его нет. Он, наверное, вышел из зала во время разговора Элледели с Браном. Его отсутствие стало неприятным открытием и подарило острое чувство разочарования - девушка хотела вновь высказать слова соболезнования и попрощаться с Эомером лично; но пришлось довольствоваться обменом поклонами с Эльфхельмом. 

 

Стражник толкнул двери, и Элле, едва не фыркнув от нетерпения, вылетела на крыльцо. Дождь закончился, небо прояснилось и поголубело: обычная переменчивая майская погода. Солнце уже перевалило далеко за полдень - скоро оно склонится к закату. Свежий ветер сразу же обдал девушку холодным потоком, и она почувствовала, что начинает потихоньку оживать. Элледели хотелось бежать прочь, от душного зала, от черного цвета; хотелось влететь в свой шатер, вытряхнуться из тяжелого платья... но слова Брана вдруг пришли девушке на ум. Она вздохнула, подобрала подол, и уже шагнула вперед, как...

Сполох золотистых волос, то самое "качество, приобретшее пугающее постоянство" - и Элледель вновь замерла как вкопанная, будто её ударило молнией. На правой стороне крыльца сидел наместник собственной персоной. Он не ушел в свои покои, как подумала Элле сначала. И ещё: он явно не до конца пришел в себя. Сгорбленный, словно бы под гнетом тяжкого груза на плечах, Эомер сидел, опустив голову.

Сердце заныло, заметалось. "Не надо было быть с ним такой строгой. Лучше б я смолчала со своими советами. Может, я вообще все испортила", запоздало спохватилась Элле. 

Она сама не заметила, как неслышно поравнялась с Эомером, повернулась к нему и сказала:

- Простите, я... должна идти. Лагерь ждет. Я пришлю вещи. И ещё...спасибо за оказанную мне честь. Это ценно - выражение вашей дружбы в столь темные времена. Я только могу подтвердить лишний раз слова моего отца, данные королю Теодену: дунэдайн и народ Рохана отныне друзья и союзники. 

Нет, не продраться было северянке сквозь дебри собственной вежливости и сурового нрава, который заставлял её держать свои истинные чувства в жесточайшей узде. Впрочем, чувства девушки были в последние пару месяцев настолько противоречивыми, что она даже радовалась своему умению сохранять лицо. Но не сейчас. Пересилив себя, Элле сделала шаг к наместнику. Она ощущала необходимость сказать что-то ещё.

- Я не мастерица говорить слова утешения, но...темные времена пройдут. Есть надежда на то, что Тьма снова падет, - тихо и сбивчиво говорила Элле. - Может, эта надежда слаба и безумна, но она есть, и была всегда. Мой народ живет ею уже сотни лет. Воспряньте духом, отпустите дядю и...надейтесь на возвращение сестры. Она наверняка жива, иначе...да не может быть иначе. Хоть я и не провидец, но сердце моё прозревает, что вы еще встретитесь.

Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

  • 2 недели спустя...

Тихо шуршал ветер, колыхая бело-зелёные стяги. Над Чертогами Метусельда кружили тёмные, грозные тучи, словно хищные птицы сжимая кольцо над добычей. "Будет дождь. Опять," — отрешённо подумал Наместник, бездумно поглаживая навершие меча пальцем. Мужчина невидящим взором глядел вдаль, отдавшись на растерзания собственным воспоминаниям. Практически всё, на что падал взгляд, заставляло вспоминать какие-то моменты из прошлого. Вон там проезжал Теоден с процессией, вон там они с Эовин детьми бегали наперегонки... Даже меч, чья сталь приятно холодила руку, напоминал о Теодене. Эадиг ясно помнил тот светлый день, когда Король торжественно вручил ему меч Гутвин. "Боевой друг... забавно. Один из немногих, что у меня осталось. И, наверное, последнее, что осталось мне от Ярла," — Эомер взмахнул клинком, со свистом рассекая воздух, и убрал его в ножны. Сталь тихо зашуршала о кожу, и именно поэтому мужчина не услышал другой шорох. Шорох тяжелого платья, скользящего по каменным плитам.

 

Элледель подкралась совсем незаметно. Это было, в общем-то, очень легко — погружённый в себя рохиррим не услышал бы и топот конницы над ухом. Эомер дёрнулся, услышав её голос, мягкий, тёплый но одновременно слишком... чужой. Слова, произнесённые девушкой, были правильными, вежливыми, идеально удовлетворяли этикету и всем нормам поведения. Но Эомер почему-то почувствовал себя раздосадованным, разочарованным. Маршал отряхнулся и встал, поворачиваясь к дунаданке, перехватил на мгновенье взгляд изумрудных глаз... и тут же невольно отвёл взор, словно испугавшись того, что девушка могла в нём прочитать.

 

— Нет нужды благодарить меня, миледи. Это должен я благодарить вас, вы оказали мне честь, помогли в трудную и тяжёлую минуту. И я этого не забуду, уж поверьте. Надеюсь, наша дружба будет долгой и плодотворной, — Эомер слегка склонил голову в учтивом полупоклоне. Ровно настолько, насколько предписывали правила хорошего тона. Элледель внезапно сделала шаг вперёд, неловко, осторожно. И также заговорила. Сбивчиво, тихо, но живо и с душой.И Эадиг почувствовал огромную разницу, словно с ним до этого говорила совсем другая девушка. К горлу подкатывал комок от её слов, от упоминания Эовин, от горячего и искреннего порыва девушки. Маршал лишь смог выдавить из себя тихое хриплое "Спасибо", прежде чем дунаданка развернулась и чёрной птицею устремилась вниз по ступеням, мелькая шлейфом платья, некогда принадлежавшего его сестре. И только когда северная дева скрылась за углом ближайшего дома, растворившись в алом зареве заката, Эомер понял, какую глупость он только что совершил.

 

"Ох... Идиот! Дуралей! Безмозглый вояка, олух белобрысый... предки, как же я сглупил! Я бы лучше провалился на этом месте, чем... чем... а, в пекло! Как, как можно было так себя повести? Так холодно, так отстранённо, так неприступно. Недоволен, когда к тебе обращаются подобным образом, а сам?.. Ох глупец! Мог бы догадаться, увидеть, что она скрывает под маской вежливости, ведь ты..." Эадиг осёкся. Он был знаком с Элледель всего несколько недель, но на какое-то мгновение ему почудилось, будто он знал девушку уже очень давно. Маршал покачнулся на мысках, зло сплюнул на мокрые от дождя ступени и поднялся обратно наверх. Рохиррим с мрачной ясностью осознал, что ему ужасно хочется выпить. Никто не заметил пропажи бутылки вина со стола в зале, как никто и не заметил пропажи Наместника. Бывший Маршал прикрыл за собой дверь покоев, тяжело опёрся на неё затылком и приложился к только что откупоренной бутылке, не удосужившись даже взять бокал.

 

...Следующая ночь и утро после неё слились для нового Наместника в одно целое, переплелись в странном стечении обстоятельств, расплылись во времени. Эомер не мог найти этому объяснения. Вернее, мог, но количество выпитого не могло объяснить всего произошедшего. Эадиг попробовал пошевелить головой, повернуть её на жёсткой подушке. Зря. Под закрытыми веками вспыхнули каскады ярких огней, падающих звёзд и взмывающих в небо шутих. Мужчина услышал тихий стон и только через несколько секунд понял, что эти звуки издаёт он сам. Попытка пошевелить ногами и руками не вызвала новых иллюминаций, но отозвалась ноющей болью в суставах и тупой в висках. Эомер чувствовал, как пульсируют сосуды на шее и на запястье. Скрипнув зубами, рохиррим разлепил глаза и мутным взором различил хрустальный графин у прикроватного столика. В окутанном солнечным светом графине переливалась всеми цветами радуги живительная влага. Мужчина был готов дать руку на отсечение, что она прохладная и ломит зубы. Пальцы скребнули по деревянной крышке столика. Эомер напрягся, слегка повернулся... Раздался грохот падающего тела, под веками вновь расцвели яркие искры. А затем мир погрузился во тьму.

 

Очнувшись, Наместник не смог определить, сколько прошло времени с момента его падения. Голова его вновь лежала на подушке, но боли уже не было. Рохиррим легко сел на кровати, оглянулся. Окна в комнате исчезли. Да и сама комната здорово видоизменилась. Стол был перевёрнут, стулья были раскиданы и поломаны. В центре комнаты горел костёр. Пламя ровно трещало и лениво облизывало торчащий из центра костра меч. Золотые переливы освещали комнату, и в их отблесках Эадиг узнал свой клинок. Бывший Маршал соскочил с кровати, подошёл к горящему пламени, раскидывая носком ботинок бутылки, что чуть ли не ровным ковром покрывали комнату. Протянул руку не глядя, норовя прикоснуться к навершию меча. Пламя внезапно вспыхнуло ярче, языки взлетели высоко вверх, сноп искр ударил в потолок. Доски задымились, закурились. а потом в один миг занялись ярко-алым огнём. В комнате резко стало очень светло и очень тепло. Превозмогая жар, Эомер вновь протянул руку к мечу, упал на колено, словно подстёгнутый сзади кнутом. Пальцы, обтянутые серой потрескавшейся кожей скользнули по рукояти, обвили эфес, дёрнули... Гутвин остался неподвижен. Из дыма, заволакивающего комнату, выступили поочерёдно три фигуры. Эомер молча проводил их взглядом. Теоден. Теодред. Эовин. Троица утерянных им людей встала в полукруг напротив него, осуждающе покосилась. Глаза Эовин горели странным рыжим огнём, а зрачки будто расширились и стали вертикальными. Теоден был тёмен лицом, закутан в чёрную, непроницаемую мантиую, сотворённую, казалось, прямо из дыма. Теоден стоял, легонько покачиваясь и дрожа. Руки, обтянутые серой кожей, протянулись к племяннику... Рохиррима окружали тени, монотонно и угнетающе скандирующие какое-то странное слово. Речь становилась всё громче и громче, быстрее и быстрее. Вспышка. Стены увешаны картинами, с каждой из них на него смотрит лицо — мёртвое лицо. По лицам бегают муравьи и жучки, а рядом приближается, увеличиваясь, тень ворона... Вспышка. Длинный коридор, у которого нет ни начала ни конца, ни стен ни потолка. По бокам — живая цепь из теней, раскачивающихся в странном, синкопированном ритме. Впереди — холм, покрытый мёртвыми цветами, у его основания мерцает, притягивая взор, круглая дыра. Из дыри тянутся руки, появляется лицо. Губы складываются в одно слово. Старик, опираясь на ржавый меч, манит рукой и шепчет: "Эомер!"

 

— Эомер!

 

Наместник лежит на жесткой подушке, в своей кровати. Рядом на прикроватном столике стоит хрустальный графин, переливающийся всеми цветами радуги. Рядом же лежит мокрое полотенце. Эльфхельм скептически покосился на тряпицу, но сменил полотенце. От прикосновения к холодной тяжёлой ткани Эомер слегка дёрнулся. Глаза под закрытыми веками беспокойно мечутся из стороны в сторону, ладони то и дело сжимаются в кулак, а на шее пульсирует спутанным ритмом жилка. Маршал Рохана покачал головой и вышел из покоев нового Наместника, коротко кивнув дежурящему у двери слуге. Мальчишка молча вбежал внутрь и закрыл дверь. "Хороший мальчик. Услужливый и не проболтается. Хороший слуга," — отстранённо подумал Эльфхельм, спускаясь вниз по лестнице. "Если что, он поможет. Мне. А вот кто поможет Эомеру?.. Это не горячка, не запой, и даже не какая-то простуда. Эта странная, необъяснимая лихорадка. Значит, нужно искать лекаря. Знахаря. Целителя." Маршал толкнул двери Чертогов, выходя на свежий воздух. Шёл третий день после тризны по Теодеду. И Эльфхельм всерьёз опасался, как бы не пришлось устраивать ещё одну.

Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

  • 3 недели спустя...

Эомер продолжал сидеть и молчать, уставившись на свои руки. Наместник лишь сухим «спасибо» удостоил девушку после её горячих речей, что выплеснулись, казалось, из самой глубины сердца. Ни единого взгляда, ни одного искреннего слова не получила северянка в ответ на свой порыв. И внутри у неё всё перевернулось. Осекшись, не договорив всего, что хотела, Элледель пробормотала неразборчиво слова прощания и опрометью бросилась вниз по лестнице. В десятый, наверное, раз за этот проклятый день на глаза северянки навернулись жгучие слезы, но сейчас для них нашелся другой повод. Однако касался он совсем не тех, кто уже умер.

"Дура! Кошка драная! Чего я ждала?", хлестала себя оскорблениями Фородвен. "В пекло меня с моими проклятыми утешениями и тупыми словами сочувствия; в пекло эти степи, я больше не могу ни дня тут оставаться, я хочу домой!". Умом северянка еще понимала, что несправедливо и строго отнеслась к горюющему маршалу; она и сама толком не сознавала, каких слов ожидала от него в ответ. Но сердце её ныло так, будто он руками оттолкнул её от себя, и вдобавок оскорбил. Трезвый рассудок тонул в эмоциях как хоббит в Великом Море, и Элледель злилась на себя ещё и за это. "В лагерь. Надо бежать в лагерь, а там уже можно будет подумать обо всем спокойно..."
 

Спустя несколько дней.

Повседневные дела не оставили дочери Хальбарада ни времени, ни сил на какие-либо размышления, споры или выяснения отношений. Однако, дня через три после тризны, Брандон изъявил желание поговорить со своей молодой подопечной. И вскоре, с непередаваемым изяществом, он свел тему их похода домой к склоке по поводу её, Элледели, поведения. Подберись к шатру кто-нибудь с отменным слухом - и он бы много нового узнал о предводительнице следопытов, а также о том, как её воспринимали некоторые соратники. Но хвала Создателю, некому было следить за северянами и строить козни против них; никому они не сдались, а значит, Элледель и старый Брандон могли на повышенных тонах продолжать свой спор, начатый ими пару дней назад.
 

... - Тем лучше было бы для тебя, - говорил Бран. – Смотри, не зарвись; тебе прощаются твои выходки потому, что ты дочь нашего предводителя, и мы все знаем тебя с младых лет. То, что ты не отказалась петь – было выходкой, но продиктованной голосом сердца. А вот то, что ты ни дня не носила траур по жениху было уже натуральным попранием приличий!

- Только не говори мне, что вы все были расстроены смертью Рундагора! – воскликнула в ответ донельзя взбешенная Элле. Она сощурилась, глядя на Брана, и тот даже отшатнулся – такое  сердитое выражение появилось в кошачьих глазах его собеседницы. –  Тебе доставило удовольствие отводить свои отряды, когда тот приказал трубить отступление? А потом возвращаться, когда ему вдруг взбрело в голову, что он поступил плохо? По лицу твоему вижу, что нет! Так радуйся, что мой отец теперь принял командование и в отсутствие Арагорна единолично правит нашим народом; и не вини меня в том, что я не надела траур по человеку, которого даже войско быстро перестало любить!
- Любовь мимолетна, а правила живут веками, - ответил старик на слова Элледели. – И ты обошлась с ними наплевательски, как всегда. Но ты теперь не только дочь своего отца, и не просто воин и следопыт, помни об этом. В остальном, ты достойно ведешь себя, и руководишь мудро, но в случае с трауром, и с этой песней…ты просто боишься смотреть правде в глаза. Так гляди же, как бы какая-нибудь из этих диких роханских девок не выцарапала тебе их!

Дочь Хальбарада держалась из последних сил, чтобы ненароком не обидеть старика, который сам уже давно перешел все границы и сильно обидел её саму. В одном он был прав – власть её отца до сих пор держалась на поддержке и любви военачальников и народа. И пусть Хальбарад был родичем Арагорна; в хаотичном устройстве управления народа дунэдайн не было почти никаких четких правил, и уж кровное право точно не являлось главным аргументом в притязаниях на любой пост. В этом северяне походили на эльфов – и это же нередко вносило в их жизнь те распри, которые не возникли бы у вечноживущего народа. А еще это однажды помогло довести великий Арнор до бесславной гибели.

- Ты оскорбил своими речами всех, кого только мог оскорбить, - покачала головой Элледель. Она обессиленно опустилась на стул, и закрыла лицо руками. Бран был единственным человеком, способным довести её до бешенства во мгновение ока; он знал, куда бить, и иногда девушка смутно подозревала, что старик её таким образом учит. Учит не открываться, не снимать никогда броню со своей души и не давать никому повода даже на секунду подумать, что она может в чем-то дать слабину. И если это было действительно так, то Элледель жалела, что он раньше не проучил её подобным способом.
- Только я в силу возраста и отношений с твоей семьей способен высказать правду прямо тебе в глаза, - парировал Брандон. - Другого смельчака ты, пожалуй, со свету сживешь. 
Элле подняла голову, и увидела в серо-зеленых глазах старика не презрение и не суровость. Во взгляде его плескалась странная жалость - наверное, так он смотрел бы на свою маленькую внучку, в очередной раз разбившую до крови свои несчастные коленки. Элледель хотела было что-то сказать, но не успела. Кто-то споро стукнул несколько раз ладонью по тяжелой ткани, занавешивавшей вход. 
- Войдите, - сказала Элледель, оборачиваясь. В шатер вступил юноша, один из тех, что несли в этот вечер стражу. 

- К вам маршал Эльфхельм, госпожа, - отрапортовал молодой следопыт. Дева кинула быстрый взгляд на вытянувшееся лицо Брандона. Лицо его явно выражало желание громко вспомнить вслух поговорку "Вспомнишь нечистого - а он тут как тут". Элле предупреждающе покачала головой: мол, ссор по поводу роханцев на сегодня хватит – больно много чести они уже оказали им своими бесконечными препирательствами. Старик лишь коротко кивнул, словно давая добро Элледели поступать так, как ей вздумается.

- Зови, - отрезала дочь Хальбарада, вставая из-за стола и поворачиваясь лицом к стражнику, который тут же выбежал вон. Тысяча мыслей и догадок, одна невероятнее другой, успели возникнуть в голове северянки, прежде чем полог шатра снова отдернулся. Ветер ворвался вслед за вошедшим мужчиной и немного сбил пламя в очаге на сторону. Незваный гость, казалось, принес с собой в теплый освещенный шатер пропахшую степью и дождем ночную темень. Элледель сразу же узнала стоящего перед нею светловолосого мужчину – с ним она бок о бок сидела за столом на тризне по королю Теодену. Мысль о том скорбном дне вытащила на свет божий другие воспоминания, столь безысходные, что дева едва не завыла в голос. Стремясь отогнать черную тень, душным бархатом накрывшую сердце, северянка поспешила обратиться к  Эльфхельму:

- Приветствую, маршал. Что привело вас к нам в такой глухой час? – Элле старалась говорить ровно и спокойно, чтобы ни усталость, ни любопытство не просквозили в её голосе. Прежде чем ответить, Эльфхельм помолчал секунды две-три. Склонив голову набок, он изучающе смотрел на северянку. Девушка не подала виду, но ей сразу же стало очень неуютно под взглядом серых глаз, которые даже в полумраке скудно освещенного шатра не казались темными – их цвет был светел почти до прозрачности.

- Привет вам, северяне, - голос Эльфхельма прозвучал так устало, что сердце дочери Хальбарада невольно ёкнуло. – И простите за позднее вторжение. Я пришел просить вас о помощи.

- Мы окажем вам любую помощь, какая только будет в наших силах, - отвечала Элледель. Эльфхельм явно старался держаться молодцом, но вымотанный вид, тревожный пристальный взгляд и глухой голос выдавали его смятение. – В чем дело?

Роханец бросил на Брандона мимолетный взгляд. Девушка едва нахмурила брови в недоумении – кажется, маршал не желал разговаривать с ней при посторонних. Однако, Элле сделала вид, что не замечает его полунамеков. В конце концов, на территории своего собственного лагеря она была вольна поступать как ей вздумается и вести разговор так, как ей то было удобно. Потому, девушка решила немного поторопить Эльфхельма.

- Ну же? Дело, похоже, не терпит отлагательств, - сказала она. – Если же терпит – то прошу вас, присаживайтесь и расскажите всё спокойно.

Эльфхельм отрицательно покачал головой на её приглашающий жест. В шатре снова воцарилось напряженное молчание, изводившее всех участников разговора больше, чем висящая в воздухе вежливая неопределенность слов. Маршал какое-то время собирался с мыслями, но затем все-таки сказал:

- Я наслышан о чудесном мастерстве северных лекарей. Мне необходима помощь одного из них.
"И только-то?!"

- Чудесно или не чудесно их мастерство, но помочь вам они будут рады. Я искренне надеюсь, что ваши проблемы со здоровьем не так уж серьезны,  - тут Элле позволила себе улыбнуться. Одна странность, впрочем, продолжала мучить следопытку: неужто, из-за одной простой просьбы роханцу стоило городить огород и так тушеваться?

- Я провожу вас к лучшему из оставшихся травников, - подхватил слова Элледели Брандон, тяжело поднимаясь из-за стола. В голосе старика слышалось облегчение, которое он и не думал скрывать. – Дело в том, что некоторые уже ушли с отрядами, и...

- Нет-нет, мне необходимо, чтобы кто-то из ваших лекарей пошел со мной во дворец. Вы не поняли. Помощь нужна не мне, - яростно замотал головой рохиррим.

Нехорошее предчувствие, донельзя обострившись, холодной змейкой заворочалось где-то посередине груди. Элле, конечно, не могла отказать маршалу, да и ни за что не стала бы отказывать ему в услугах своих лекарей; но и удержаться от вопросов девушка теперь не была способна.

- Раз уж вы... Могу я знать… - голос Элледели вдруг охрип, и ей пришлось кашлянуть, дабы прочистить горло. – Могу ли я знать, кому именно во дворце потребовалась помощь?

В шатре вновь установилась звонкая тишина. На сером от усталости лице Эльфхельма появилось измученное выражение. Еще до того, как роханец заговорил, Элле уже знала ответ на свой вопрос. Несложные ли размышления, сердечное ли предчувствие подсказали ей его – северянка не представляла. Но догадка оказалась верной.

- Госпожа… наместнику совсем худо. Он не спал несколько ночей до похорон, и потом тоже; а в ночь на сегодня его стала бить лихорадка…

Девушка продолжала стоять как вкопанная на одном месте, и её неверящий взгляд был устремлен на Эльфхельма в упор. Маршал говорил горячо, быстро; его невероятно взволнованный вид вызывал у северянки желание одновременно запаниковать и впасть в уныние. Очевидно, всё было очень плохо. Нет, всё было куда хуже, чем плохо – иначе, роханец бы не пришел, и не  проговорился фактически постороннему человеку о состоянии здоровья Эомера. Нет, конечно, она не была совсем уж чужачкой захворавшему наместнику… Или всё-таки была?

- Господин, пошли стража за лекарем, - обратилась Элледель к Брандону. Тот воздержался от каких-либо замечаний, за что Элле была ему безмерно благодарна; кивнул и вышел. Эльфхельм глубоко вздохнул, лицо его немного прояснилось, и это не укрылось от быстроглазой следопытки. Та машинально ответила как подобает на все благодарности; но мысли её уже сосредоточились на другом. Впрочем, поделилась она ими только по возвращении Брандона, позади которого шел лекарь – высокий и худой человек с хмурым лицом и небольшим сундучком в руках. После взаимных представлений, Элле, которая не в силах была и дальше терпеть томительное ожидание, сдернула с крышки сундука свой плащ и, надевая его, быстро сказала:

- Со всеми вопросами, ежели таковые будут, пусть сегодня идут к тебе. Я дойду с маршалом Эльфхельмом до дворца. Я должна знать, насколько серьезно положение...

Её тон не терпел возражений; взгляд, направленный попеременно то на роханца, то на Брандона, с вызовом говорил: "Ты, рохиррим, мне не запретишь повидать его, ибо неизвестно, что с ним будет. А ты старик - отыгрывайся на мне сколько хочешь, когда я вернусь. Твоя наука запоздала - броня уже пробита".

***
Ни Брандон, ни Эльфхельм не попытались остановить Элле от похода во дворец, а та не стала никому ничего объяснять и не собиралась ни за что оправдываться. Теперь девушка стояла справа от кровати, скрестив руки на груди, и напряженно вглядывалась в мокрое от пота лицо наместника. Он изредка, медленно поворачивал голову из стороны в сторону, глаза его были закрыты; а руки, лежавшие поверх покрывала, то и дело сжимались в кулаки. Элледель была в замешательстве: как такой сильный организм мог свалиться с лихорадкой...не пойми из-за чего? Уж не начало ли это какого-нибудь поветрия? Но тогда, балрог побери, почему не с низов? Почему первым слег наместник?
- Он пил? - спросил Эзра, разворачивая тряпочку, в которой лежали какие-то странные засушенные стебли с кисловатым запахом.

- Премного. И не спал, - добавил Эльфхельм. Он примостился на стуле возле кровати. Эльфхельм, казалось, был полон надежды на мастерство лекаря, тогда как Элледель плохо пыталась скрыть свой испуг. Болезни всегда повергали её в ступор; а болезни дорогих её сердцу людей могли даже заставить запаниковать. 

- Это видно, - бормотнул лекарь. - Он сам ослабил себя этим. 
Элле хотелось долго и крепко ругаться, но она продолжала держать себя в руках. Выпросив у Азрахила позволения, девушка, насколько могла, развернула бурную деятельность: помогала толочь травы для приготовления нужного отвара; по указанию лекаря гоняла мальчишку слугу за всем необходимым; сама, стесняясь своих деревянных неуклюжих рук, вытирала пот с лица, шеи и груди Эомера, который в бреду все продолжал стонать и метаться. Целебный отвар готовился, и чем больше проходило времени, чем глуше становилась ночь - тем больше отчаяние завладевало сердцем Элледели, хоть та этого и не показывала.

Изменено пользователем Элледель (смотреть историю редактирования)
Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

  • 3 недели спустя...

Степь горела, и горела страшно. Чёрный непроглядный дым поднимался от горящей сухой травы и столпом поднимался вверх. Ветра почти не было совсем, и из-за этого всё вокруг казалось погружённым в ночной мрак. Среди объятых пламенем холмов, между полосами чёрной выжженной земли, щурясь от разъедающего глаза смога стоял одинокий мужчина. Рохиррим медленно поворачивал голову, оглядываясь. Он помнил эту степь. Помнил этот огонь, помнил это необычно сухое лето, за которое не пролилось ни единого дождя. Вот только в воспоминаниях пламя было выше. "Или же это я был меньше?.." — подумал Эомер, спускаясь с холма. Отчего-то он не боялся ни капли. Он знал, что вот-вот придёт отец, пробиваясь сквозь дым и пламя, возьмёт его за руку и уведет домой. Вот-вот придёт... Дым становился всё гуще, затягивая небо и устилая землю ковром. Вскоре рохиррим уже стоял в абсолютной темноте, в которой изредка вспыхивали вспышки искр. Вокруг не было ни души.

 

И вот тогда Эомер наконец почувствовал страх. Он клещами сжал его душу, заставил метаться в исступлении, кричать, звать на помощь. Невидимое кольцо огня медленно, но верно сжималось. Маршал чувствовал жар, исходящий от пламени. И вот тогда, когда отдельные искры уже начали пощипывать пальцы и обжигать волосы, всё померкло, погрузившись в настоящую тьму. Тьму, в которой не было ничего, кроме голосов. Смутных, далёких, неразборчивых, но всё-таки неуловимо знакомых. Рохиррим, едва переставляя ноги, зашагал по направлению к ним. Ноги что-то словно сковывало, связывало. Маршал медленно, но верно увязал в болоте. Этот момент из детства он тоже помнил. Тогда он заехал слишком далеко от знакомых мест, задремав в седле. Эадиг вдруг резко встал. Ровная болотистая гладь заколебалась, пошла волнами. Над трясиной эхом раздалось кваканье жаб, перемежаемое с треском кузнечиков. Всё было не так, рохиррим был уверен. Он уже видел это всё, но тогда, в далёком прошлом, всё было совсем не так. Мужчина не мог отделаться от эфемерности, нереальности происходящего. Над головой мерцали звёзды, притягивая взор.

 

"Всё не так. Я что-то забыл. Что-то упустил. Что? Что?!"

 

Сны сменялись, видения шли своим чередом. Разум рохиррима, порабощённый лихорадкой, сплетал воедино впечатления и воспоминания, мечты и помысли, страхи и желания, а полученную странную кашу выдавал мужчине под видом зыбкой реальности. Эомер шёл. И ехал. И вновь шёл. И плыл, плыл неведомо куда, навстречу непонятной цели, которой Маршал не видел. Он просто знал, что должен идти. И шёл, шёл по пояс в траве, обильно усеянной росой, шёл, перешагивая через тела орков, эльфов, восточан, рохиррим, шёл, огибая кроваво-красные ручейки, сливавшиеся в бурные маленькие речки. Сначала Эомер шёл наедине со своими мыслями, силясь продраться сквозь спутанный комок эмоций. А затем пришли они.

 

Отец и мать. Брат и сестра. Названный отец и названные братья, один за одним, сливаясь в толпу, которой не было конца. И каждый из них привносил свой голос в ужасающий, страшный хор, сопровождающий Эадига на всём его пути. Монотонный гул раздражал, дезориентировал, мешал, а ледяные руки с крючковатыми пальцами цеплялись за плечи, разворачивая и стараясь втянуть в толпу. Наконец, Эомер побежал, надеясь таким образом оставить медлительную толпу позади. Побежал вначале тяжело, едва переставляя задеревеневшие ноги, но вскоре ветер засвистел, а со лба градом потёк пот. Шум позади затих, толпа, неспособная развить скорость больше черепашьей, осталась на горизонте тёмной линией. Маршал обернулся, торжествующе закричал... и, не заметив камня под ногой, на всей скорости распластался по земле.

 

***

 

— Эомер?

 

Эомер разлепил глаза и тут же сощурился. Яркий дневной свет бил прямо в глаза, ослепляя, но мужчина был ему несказанно рад. Он не видел солнца... сколько? Он потерял счёт времени, бродя по бесконечным пустырям и болотам. Рохиррим сел, рефлекторно стряхивая с плеча сухую траву. Рядом с ним, гарцуя, восседала на непроницаемо-вороной кобыле девушка. Всадница была облачено в красивое чёрное платье. Кудри цвета вороного крыла развевались на ветру, а изумрудные глаза глядели c нежностью и добротой. Маршал медленно встал, оглядываясь. Вокруг раскинулась бескрайняя роханская степь, над головой светило яркое солнце, а в небе не было ни облачка. Эомер, не в силах поверить своим глазам, ошеломлённо выдохнул, вложив всё своё удивление и надежды в одно-единственное слово.

 

***

 

— Что? — Эльфхельм разлепил глаза, очнулся от дремоты и оглянулся. В комнате, помимо него, находилось ещё трое: двое следопытов и мальчишка-рохиррим. Все трое ошарашенно переглядывались, а в неверном свете свечи маршалу показалось, что девушка ещё и слегка зарумянилась. Мальчишка помялся и с надеждой посмотрел на мужчину.

 

— Что произошло? — маршал протёр глаза напустил грозную мину и сделал вид, что просто глубоко задумался, а вовсе не заснул.

 

— Эомер, господин... Он... заговорил.

 

— Что? — Эльфхельм сорвался с места, подлетел к кровати и всмотрелся в лицо друга. Наместник почти не изменился, но, казалось, стал не таким бледным.

 

— Что он сказал? Что?! — маршал хищной птицей развернулся к мальчишке с горящими глазами. Слуга аж попятился, увидев в глазах старшего рохиррима нечто страшное и тёмное, напоминающее пламя.

 

— Он сказал... Я не уверен, господин. Кажется, это имя... — мальчишка огляделся, ища помощи в следопытах. Бесполезно. Наконец, поборов нерешительность, он выпалил, Он сказал... Элледель.

Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

  • 2 месяца спустя...

Тупая, ноющая боль железным обручем сдавила голову. Элледель ожесточенно потерла виски руками, но сие телодвижение нисколько девушке не помогло. Неудивительно, что у неё заболела голова – в натопленной комнате стояла жуткая, изматывающая жара. Она доканывала и здоровых; что уж говорить о несчастном сыне Эомунда, который продолжал метаться в лихорадке!

- С твоего позволения, Эзра, я открою ставни, - буркнула Элле. – Иначе мы все тут задохнемся.

Лекарь коротко кивнул, не отрывая напряженного взгляда от лица Эомера. Травник только что влил в горло наместника порцию очередного лекарства и теперь дожидался начала его действия. Элледель прошла мимо Эльфхельма, прикорнувшего на стуле неподалеку от кровати; подошла к окну и резким движением распахнула тяжелые ставни, украшенные причудливой резьбой. В комнату ворвался свежий воздух; ночной весенний ветерок споро развеял факельный чад, давно уже перемешавшийся с запахом пота и горьким ароматом лекарственных трав. Приятное прохладное дуновение возымело благотворное воздействие, по крайней мере, на саму Элледель:  сильная головная боль прошла, будто её и не было. Какое неимоверное облегчение! Вздохнув, девушка прислонилась щекой к чуть шершавой поверхности ставня и прикрыла глаза, отрезая от своего взора ярко горевшие в небе звезды. Девушке казалось, что ещё несколько секунд – и она заснёт стоя, прямо как лошадь, ибо огромное количество душевных и физических сил отняла у северянки сегодняшняя ночь, которая никак не думала заканчиваться.
 

Шум прервал бездумное полузабытье следопытки, в самом деле начавшей клевать носом. Девушка успела только понять, что за её спиной раздалось чье-то неразборчивое бормотание, затем – вскрик мальчика-слуги и грохот упавшего на каменный пол стула. Элледель резко развернулась и увидела довольно странную картину:

- Что он сказал? Что?! – это Эльфхельм, подобно грозовой туче, навис над мальчишкой и требовал от него ответа. Получается, Элледель не услышала, как Эомер заговорил? Что за невнимательность, и что за... добрая весть! Сонливость Элле как рукой сняло. Дочь Хальбарада опрометью бросилась к постели наместника, ожидая увидеть, как тот уже открыл глаза, но её постигло жестокое разочарование: Эомер продолжал пребывать в плену собственных кошмаров, и только губы его шевелились, будто желая повторить то, что было произнесено несколько мгновений назад. А кстати, что он сказал?
 

- Элледель, - трясясь от страха, выдавил мальчик. Кажется, девушка задумалась и выпалила свой вопрос вслух, одновременно с Эльфхельмом. Осознание пришло не сразу, а придя, оно залило лицо и шею жаркой волной. Эомер назвал её имя. Что бы это ни значило, он назвал её имя. Элледель смотрела на Эльфхельма, в глазах которого загоралось понимание; и всей душой ненавидела себя. Она желала бы, чтобы ей снесли башку мечом на поле боя, нежели чтобы кто-то, кроме всевидящего и всезнающего Брандона, догадался о её чувствах.

- Будучи в таком состоянии, он позвал именно тебя, - проговорил Азрахил задумчиво, и Элле воспользовалась моментом чтобы отвернуться от Эльфхельма. Лекарь-дунадан вообще был человеком малоэмоциональным, но сейчас его лицо будто бы озарилось некой идеей. И ему явно не терпелось её высказать присутствующим. Однако, Азрахил не торопился.

- Балрог тебя подери, Эзра, я не знаю, почему он это сделал,  - не выдержала молчания дочь Хальбарада, раздраженно отмахиваясь от товарища. – Хорошо, что он вообще заговорил!

- То, чем болеет наместник, похоже на «черную немочь», как её называют в Гондоре, - неторопливо ответил Азрахил, пропуская слова Элледели мимо ушей. – Её приносят назгулы одним своим присутствием. Здесь их нет, и я не знаю, как Эомер мог такое схватить; возможно, тоска по родным, похороны дяди, крепкий алкоголь повлияли...

- Тьма нависла над Роханом уже давно, с тех самых пор, как исчезла Эовин, - пробормотал Эльфхельм, садясь на постель наместника с другой стороны. – Вы, северяне, этого не знаете, вам не с чем сравнивать; но наши края раньше были краше и теплее, и люди не были такими подавленными. Может быть, наместника подкосила эта странная Тень?

- Возможно, - согласился Азрахил. – Дунэдайн слишком близко соседствуют с Ангмаром и с тварями, что старше и отчасти страшнее самого Саурона, дабы ощущать лишь небольшое дуновение Тьмы, принесенной черным ветром с восточных пределов.

В речи Эзры явно слышался отголосок надменности. Элледель тяжело вздохнула, хотя ей больше хотелось кричать и бросаться в лекаря тяжелыми предметами. Нет, когда-нибудь некоторые её спесивые земляки переменят отношение к смелым и гордым роханцам; когда-нибудь точно – но только не сегодня. Северянка вряд ли отдавала себе отчет в том, что сама ещё недавно посматривала на рохиррим немного свысока; и только отношение к одному-единственному человеку заставило её пересмотреть свои взгляды.

- Так что ты хотел сказать, Азрахил? – нетерпеливо спросила Элле, пытаясь предотвратить даже самую малейшую возможность начала словесной пикировки. Хвала Единому, Эзра опомнился довольно быстро:

- При таком недуге Арагорн бы попробовал омыть лицо Эомера отваром ацеласа, и дозваться его. Рука Короля возвращает к жизни, и ты это знаешь. Но Короля нет у нас под боком, а потому, попробуем обойтись тем, что имеем. Все-таки, ты родственница ему; может, в тебе хоть на мгновение заговорит нужная часть твоей крови, и ты интуитивно сумеешь понять, как вызвать наместника из Тьмы. Но важнее то, что ты значимый для Эомера человек и на твой зов он вполне может откликнуться...и очнуться.

- Бред какой, - слова Элле были брошены ею словно горсть камешков.

- Не бред, - отбрил Эзра. – Пока не попробуем, не узнаем.

Элле не пришлось долго уговаривать. Она омыла Эомеру лицо, шею, грудь и руки резко пахнущим отваром ацеласа. Приятный запах заполнил всю комнату и взбодрил всех, кто в ней находился. Однако, со второй частью плана возникли проблемы, причем, проблемы эти существовали скорее не в реальности, а только в голове самой Элледели. Отложив тряпицу, насквозь пропитанную отваром, девушка осторожно села на край кровати и взяла Эомера за руку. Волосы из растрепавшейся косы упали на лицо, но северянка нетерпеливым движением отбросила тяжелые пряди назад. Она была поглощена осознанием своей неуклюжести и полным отсутствием понимания того, что нужно делать дальше. Взгляд девушки остановился на её собственных пальцах, обхвативших запястье наместника. Это было не слишком красивое зрелище. Тяжелая работа и война давным-давно лишили ладони Элледели даже жалких остатков нежной девичьей красоты; да и схватилась дунаданка за руку Эомера как воин за меч. Или как утопающий за последнюю соломинку.  
Больной вдруг громко застонал. Северянка дернулась от неожиданности и едва не разжала пальцы; но усилием воли она заставила себя усидеть на месте и вновь склониться над Эомером, пристально глядя ему в лицо. Глаза мужчины беспокойно вертелись под плотно закрытыми веками, словно наместник, явно пребывавший в плену каких-то кошмаров, судорожно пытался отыскать во мраке своего сознания что-то ...или кого-то.
 

- Ну, Фородвен, позови его, - подбодрил её Эзра. Северянка почти физически ощущала нетерпение и раздражение лекаря, а ещё - надежду, что исходила от Эльфхельма. Не слишком ли большие ожидания возложили на её плечи травник и маршал?

- Арагорна бы сюда, - в смятении выдохнула Элледель. – Он возвращал людей из неизбывной тьмы, он учился этому у Элронда, я же...
 

Почему-то доселе ни одна битва, ни одна сложная стратегическая задача не вызывала у северянки подобных затруднений и не требовала от неё стольких душевных усилий. Дочь Хальбарада так часто сталкивалась с кровью и смертью, что привыкла к ним как к неизменным спутникам своей судьбы; однако, спутники эти продолжали пугать её своей могущественной загадочностью. Деве за свою недолгую жизнь довелось побывать даже убийцей, но она никогда не выступала в роли целительницы (если не считать криво сделанных перевязок да примитивных травяных настоев, некогда приготовленных ею). В любом случае, грубые руки Элледели были прежде всего руками воина, а звенящий сталью голос не умел говорить с кем-то по-настоящему нежно и сострадательно. Элледель попросту боялась, что у неё, такой лихой на поле боя, и такой никчемной и бесполезной у ложа больного, ничего не выйдет и что Эомер так и останется блуждать по полям муторного и страшного забытья; и в итоге, потеряется на мрачных полях самой Смерти. Однако, вообразив лишь на какую-то долю секунды подобную возможность, Элле вдруг преисполнилась смелости взглянуть судьбе в глаза. Она не могла из-за внезапной вспышки трусости позволить навеки угаснуть тому солнечному огню, что горел в груди этого вспыльчивого, доброго, храброго и великодушного человека. Элледель решила: она поверит в свои силы и сможет достучаться до сына Эомунда, пусть даже ей придется просидеть не одну ночь у его постели без сна и отдыха.
 

- Эомер, послушай, - сказала девушка тихо, сильнее сжав руку наместника. – Я не знаю, слышишь ли ты меня, но... Я прошу тебя очнуться. Ты должен бороться с болезнью, с отчаянием...

Элле осеклась. Ничего не произошло. Да ничего, наверное, и не могло произойти. Подавленная, но не удивленная, Элледель обуздала желание беспомощно оглянуться на Эзру и тем самым признать, что его идея потерпела крах. Северянка вновь заговорила, только сейчас её голос звучал надрывнее и громче. Самой девушке казалось, что он вот-вот сорвется на плач:

- Очнись, Эомер! Я прошу тебя, вернись к нам...вернись ко мне! Вспомни что я говорила – тьма уйдет, твои родные вернутся домой, ты больше никогда не будешь один. Так очнись! Очнись, ну пожалуйста!
 

Последние слова девушке пришлось договаривать уже сдавленным от слёз голосом. Элледели все равно было, что подумают  о ней Эльфхельм или Азрахил. Во всём целом мире единственно важными для девушки теперь были только спутанные золотые волосы, мокрый бледный лоб и белые отметины на смугловатой ладони, оставшиеся от судорожно сведенных пальцев. Глаза северянки наполнились слезами, и та быстро подняла голову. Факелы и гобелены на стенах заплясали, преломляясь в соленых каплях, которые так и не сорвались с век. А когда слезы чуть высохли, девушка вновь посмотрела на Эомера. Его золотистые ресницы, казалось, тоже слабо затрепыхались, подобно крыльям бабочки, зажатой пальцами какого-нибудь жестокого мальчишки. Что за причудливые, обманчивые игры света и воображения. Или же...
 

- Эй! – вскрикнула Элледель, когда поняла, что веки Эомера распахнулись, и что его бессмысленный взор попытался сфокусироваться на её лице. – Эй, - повторила девушка тихо, уже не чувствуя, как слезы катятся по её лицу. 

Изменено пользователем Элледель (смотреть историю редактирования)
Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

Присоединяйтесь к обсуждению

Вы можете написать сейчас и зарегистрироваться позже. Если у вас есть аккаунт, авторизуйтесь, чтобы опубликовать от имени своего аккаунта.
Примечание: Ваш пост будет проверен модератором, прежде чем станет видимым.

Гость
Ответить в этой теме...

×   Вставлено с форматированием.   Вставить как обычный текст

  Разрешено использовать не более 75 эмодзи.

×   Ваша ссылка была автоматически встроена.   Отображать как обычную ссылку

×   Ваш предыдущий контент был восстановлен.   Очистить редактор

×   Вы не можете вставлять изображения напрямую. Загружайте или вставляйте изображения по ссылке.

Загрузка...
  • Последние посетители   0 пользователей онлайн

    Ни одного зарегистрированного пользователя не просматривает данную страницу

×
×
  • Создать...