Мирра

Отчего-то вспомнилась встреча Сархи и Транди в иной игре, где эльфяша спасал принцессу. [spoiler=тык]
 
 
[spoiler=боевая Айняша!]
 
 
[spoiler=боевая Айняша и я ^_____^]
 
 
[spoiler=боевая Сархи!]
 
 
[spoiler=боевая Гиль! (не Милдред, ибо лук)]
 
 
[spoiler=вероятно, повзрослевшая Инас]
 
 
[spoiler=прекрасная Нурия :з]
 

Отчего-то вспомнилась встреча Сархи и Транди в иной игре, где эльфяша спасал принцессу. [spoiler=тык]
 
 
[spoiler=боевая Айняша!]
 
 
[spoiler=боевая Айняша и я ^_____^]
 
 
[spoiler=боевая Сархи!]
 
 
[spoiler=боевая Гиль! (не Милдред, ибо лук)]
 
 
[spoiler=вероятно, повзрослевшая Инас]
 
 
[spoiler=прекрасная Нурия :з]
 

[spoiler=Ананас!]
 

Буду дома, мидали раздам ;3

Прошу извинить, забегалась с делами. Итак.
1 место - Ихчерат.
2 место - Рханна.
3 место - Сархи, Фэнэк, Гортхаур, Денетор, Элледель, Трандуил, Мирра.
Поздравляю всех участников и благодарю за замечательные посты. Творческих успехов и вдохновения. 

- Нужны. Они нужны мне, человек.
 
Внутри, там, где раньше стылая глыбища льда, айсберг океанический вмерзал в драконью грудь – там саднящая, сладостная боль, там трепет и пламя, там – пожар, волнами пробегающий по сильной спине, и дракон жмурится, дракон упивается этим чувством, ибо сейчас весь он – огонь, он – страсть, он – неуёмная буря.
 
Кругом человека обошла, неслышно ступая в полумраке, сызнова танец заводя, но танец иной – теперь оба знают, оба почти произнесли – и теперь только сказать, только ответить, и повьётся узор, и звёзд сребро калёное по-иному на бархат чёрный ляжет, и песня будет не его, не её – их песня зазвучит в полыхающих северными огнями небесах, льдом скованных, холодно-недвижных.
 
И она вызов бросает ночи – рьяно, дерзко – я не боюсь, я в темноту вступаю, я шагаю в пропасть, отрекаясь от крыльев.
 
- Ты - моё маленькое солнце, ты - мой огонь. Ты – моё небо.
 
Мирра перешла почти на шёпот – точно бы спугнуть не желает, точно бы ещё сомневается; шею гибкую изогнув, голову положила человеку своему на ключицы, лбом прижимаясь к его подбородку, вдыхая прогорклый дым, жжёный сухоцвет, пепел и жаркое солнце.
 
- Ты укротил, ты усмирил меня, человек.
 
Она слышит его сердце – оно сбивчиво, гулко бьётся в его груди, она слышит его рваное дыхание – и успокоенно прикрывает глаза.
 
- Я сдаюсь, человек. В этой пляске ты победил.

Отчего-то вспомнилась встреча Сархи и Транди в иной игре, где эльфяша спасал принцессу. [spoiler=тык]
 
 
[spoiler=боевая Айняша!]
 
 
[spoiler=боевая Айняша и я ^_____^]
 
 
[spoiler=боевая Сархи!]
 
 
[spoiler=боевая Гиль! (не Милдред, ибо лук)]
 
 
[spoiler=вероятно, повзрослевшая Инас]
 
 
[spoiler=прекрасная Нурия :з]
 

Отчего-то вспомнилась встреча Сархи и Транди в иной игре, где эльфяша спасал принцессу. [spoiler=тык]
 
 
[spoiler=боевая Айняша!]
 
 
[spoiler=боевая Айняша и я ^_____^]
 
 
[spoiler=боевая Сархи!]
 
 
[spoiler=боевая Гиль! (не Милдред, ибо лук)]
 
 
[spoiler=вероятно, повзрослевшая Инас]
 
 
[spoiler=прекрасная Нурия :з]
 

Отчего-то вспомнилась встреча Сархи и Транди в иной игре, где эльфяша спасал принцессу. [spoiler=тык]
 
 
[spoiler=боевая Айняша!]
 
 
[spoiler=боевая Айняша и я ^_____^]
 
 
[spoiler=боевая Сархи!]
 
 
[spoiler=боевая Гиль! (не Милдред, ибо лук)]
 
 
[spoiler=вероятно, повзрослевшая Инас]
 
 
[spoiler=прекрасная Нурия :з]
 

Черной тенью растянулась пред ним Мирра, и нет больше той напряженности, отторжения, лишь искренность. То, что поселилось теперь не только в сердце харадрима. Ласкает рукой чешую черную, словно сталь твердую, чувствует дрожь, что волнами расходится по её телу и передается на руки, отзываясь где-то в подсознании. Рханна чувствует её всю. Тяжесть крыльев, легкое дыхание, еле заметная дрожь в хвосте, стук сердца — спокойный и размеренный. Но прервала драконица эту немую связь. Смотрит на него, заставляя увязнуть в этом бесконечном взгляде, янтарном океане из желтых звезд без конца и края, откуда нет пути назад; взгляде особенном, который доселе не видел никто. 
— Говори. 

Он впал в ступор. Мысли некоторое время метались из стороны в сторону, разбегаясь под выжидающим и выжигающим взглядом. И снова сердце забилось, как бешеное, будто боялось расплавиться, если не будет работать активнее. Ком застрял в горле, стараясь пробиться вниз.  
— Нужны ли слова, Мирра? — И взгляд харадца красноречиво выражал всё, что Рханна хотел бы сказать. Сейчас голова наотрез отказывалась выдавать что-либо дельное. 

Расслаблена, не насторожена более, и крылья покоятся на злате широкими атласными полотнищами, охваченными жёлтым заревом, и драконица – темнота, смолою сосновой и инеем опоенная, пряная, тайною покрытая. Человеческие прикосновения дрожью отдаются в позвоночнике, по стану поджарому проходят импульсом, и зверь позволяет себе растянуться на золоте у ног своего человека.
 
Имя её произнёс – и она медленно выдохнула, закрывая глаза, уже не боясь, уже забыв о том, что она – дракон, что она – мрака жестокая наследница, что она властна над смерть и жизнью, что она – ночи оскал, одинокая, вечно сияющая звезда Севера.
 
Если дракон отдаётся – то весь, целиком, без остатка, он живёт этим чувством, оно ему – полёт и небо, оно для него – смысл. Чувство для дракона – жизнь. Без него он гаснет, меркнет, истлевает душой, и выгорает всё внутри, оставляя лишь заиндевелый остов, пустую оболочку.
 
Ночь рокочет, почти урчит тихо, ластится к человеческим рукам, к тёплому прикосновению тонких осторожных пальцев, вдыхает запах пыльного, зноем дышащего солнца пустыни, раскалённого песка, табака, грубой ткани, – запах своего человека – едва ощутимо касается языком горячей бронзы загара; ночь одурманена, ночь слепа, ночь сложила крылья и опустила голову пред своим человеком, она не боится показать свою маленькую слабость.
 
Но она хочет услышать, хочет прочувствовать, хочет ощутить его дыхание на своей чешуе, и она велит человеку, отстраняясь – не достать рукой, но близко, маняще близко, и взгляд – мириады осколков янтарных звёзд.
 
- Говори.

Расслаблена, не насторожена более, и крылья покоятся на злате широкими атласными полотнищами, охваченными жёлтым заревом, и драконица – темнота, смолою сосновой и инеем опоенная, пряная, тайною покрытая. Человеческие прикосновения дрожью отдаются в позвоночнике, по стану поджарому проходят импульсом, и зверь позволяет себе растянуться на золоте у ног своего человека.
 
Имя её произнёс – и она медленно выдохнула, закрывая глаза, уже не боясь, уже забыв о том, что она – дракон, что она – мрака жестокая наследница, что она властна над смерть и жизнью, что она – ночи оскал, одинокая, вечно сияющая звезда Севера.
 
Если дракон отдаётся – то весь, целиком, без остатка, он живёт этим чувством, оно ему – полёт и небо, оно для него – смысл. Чувство для дракона – жизнь. Без него он гаснет, меркнет, истлевает душой, и выгорает всё внутри, оставляя лишь заиндевелый остов, пустую оболочку.
 
Ночь рокочет, почти урчит тихо, ластится к человеческим рукам, к тёплому прикосновению тонких осторожных пальцев, вдыхает запах пыльного, зноем дышащего солнца пустыни, раскалённого песка, табака, грубой ткани, – запах своего человека – едва ощутимо касается языком горячей бронзы загара; ночь одурманена, ночь слепа, ночь сложила крылья и опустила голову пред своим человеком, она не боится показать свою маленькую слабость.
 
Но она хочет услышать, хочет прочувствовать, хочет ощутить его дыхание на своей чешуе, и она велит человеку, отстраняясь – не достать рукой, но близко, маняще близко, и взгляд – мириады осколков янтарных звёзд.
 
- Говори.

А ведь день рождения Профессора сегодня 

Поздравим его, не родись он, мы бы сейчас отыгрывали что-то совсем иное, на различных форумах, затерянных в сети, а возможно, и не отыгрывали бы вообще. 

А ведь день рождения Профессора сегодня 

Рханна не заметил сам, как сон перешел в быль. Вот мгновение назад он видел её, видит и сейчас. И голос её не грозен — тих и спокоен. — Рханна.   Пропал сон, как и не было. Глядит южанин, драконица щурит глаз. Поднялся и сделал несколько шагов, молча проводя рукой по чешуе на пасти изящной. Дрожь по спине. Снова боль поселилась в ней, но на этот раз старая рана. Вопреки ожиданиям, все оказалось проще. Старая корка, не до конца оторванная порывами встречного ветра, мешалась, причиняла боль. Харадрим протянул руку, осматривая. Рана почти зажила. Аккуратно схватив коросту, безболезненно сорвал, после чего вновь сменил перевязь на свежую.  — Всё.    Смотрит опять в глаза, сам не зная того, что хочет в них увидеть. Холодные пальцы прошлись по старой, давно зажившей ране на чешуе, будто зверь какой провел острым когтем. — Мирра... — Что хотел сказать, забыл. Замолчав, прислонился лбом к переносице драконьей, а руки гладят, успокаивают. По шипу на нижней челюсти, вдоль скул, по гладкой чешуе на шее. Чувствует дыхание. Чувствует ритм её сердца. Чувствует её доверие, её мысли, саму её сущность крылатую. Словно бы он сам и есть дракон. Знает, что чувствует она, когда ветер наполняет крылья, когда хлещут ледяные потоки, которых не чувствует, когда боль испытывает. В это бесконечное мгновение единства, тянущееся неизвестно сколько, южанин забылся. Осталось от него лишь хрупкая оболочка, его же дух был в ней. Не смотрел в глаза, но знал всё, как и она.    С древнейших лет гласит закон:
Едины всадник и дракон.
 

Ночь успокоила, приняла, поцеловала по-матерински в лоб, – тише, моя маленькая принцесса, тише – но не дала ответов, не направила на путь верный, потому что пути ещё нет, потому что его надо проложить – меж созвездий, меж льдов, меж обманчивых южных ветров.
 
С рассветом пришла – и разлилось его золото по пещере мягким, тёплым светом, разгоняя тьму – тьму в сердце драконьем, тьму, тяжёлым каменным сводом смыкающуюся над человеком – и высвечивая морозный утренний воздух снопами света, очерчивая драконий силуэт; и так спокойно сейчас, в этот миг, когда лик дневного светила появляется над горами, в этот переломный час между ночью и днём.
 
Она увидела своего человека – он мирно спал средь россыпей монет и драгоценностей, он, её маленький секрет, её маленький южный огонёк – она сбережёт его, она не даст белозубому норду погасить его. Она защитит своего человека, спрячет от всех бед за своими крыльями, спрячет в своей груди.
 
Мирра остановилась, жмуря глаза – снова рана заныла, и так некстати – ей совсем не хотелось будить Рханну теперь, когда солнце нашептало ему свою колыбельную, и в то же время – такая сладостная дрожь по всему телу, незнакомая, чуждая ей – и тянет прижаться к своему человеку, ощутить его руки на своей чешуе, позволить ему чуть больше обычного – до рогов дотронуться, по крыльям провести ладонью…
 
- Рханна.
 
Тихо, едва различимо, прямо в лицо – шёпотом ветра, запахом снега – склонилась над ним, болезненно морщась и едва открывая раненный глаз, хвостом взволнованно подёргивая, крыльями перебирая – всё ж таки пахнет он кровью, пахнет болью, хоть и не видно, и холодом пробегает по хребту мысль о ночной буре её, о ударе, что нанесла, не подумав.

Ночь успокоила, приняла, поцеловала по-матерински в лоб, – тише, моя маленькая принцесса, тише – но не дала ответов, не направила на путь верный, потому что пути ещё нет, потому что его надо проложить – меж созвездий, меж льдов, меж обманчивых южных ветров.
 
С рассветом пришла – и разлилось его золото по пещере мягким, тёплым светом, разгоняя тьму – тьму в сердце драконьем, тьму, тяжёлым каменным сводом смыкающуюся над человеком – и высвечивая морозный утренний воздух снопами света, очерчивая драконий силуэт; и так спокойно сейчас, в этот миг, когда лик дневного светила появляется над горами, в этот переломный час между ночью и днём.
 
Она увидела своего человека – он мирно спал средь россыпей монет и драгоценностей, он, её маленький секрет, её маленький южный огонёк – она сбережёт его, она не даст белозубому норду погасить его. Она защитит своего человека, спрячет от всех бед за своими крыльями, спрячет в своей груди.
 
Мирра остановилась, жмуря глаза – снова рана заныла, и так некстати – ей совсем не хотелось будить Рханну теперь, когда солнце нашептало ему свою колыбельную, и в то же время – такая сладостная дрожь по всему телу, незнакомая, чуждая ей – и тянет прижаться к своему человеку, ощутить его руки на своей чешуе, позволить ему чуть больше обычного – до рогов дотронуться, по крыльям провести ладонью…
 
- Рханна.
 
Тихо, едва различимо, прямо в лицо – шёпотом ветра, запахом снега – склонилась над ним, болезненно морщась и едва открывая раненный глаз, хвостом взволнованно подёргивая, крыльями перебирая – всё ж таки пахнет он кровью, пахнет болью, хоть и не видно, и холодом пробегает по хребту мысль о ночной буре её, о ударе, что нанесла, не подумав.

Закончился полет. Сбросила драконица его со спины, взгляд подарив. Долгий взгляд. Будто сама ночь в душу ему глядела, необузданная, несломленная, вольная, но иная. Не как прежде. Было в очах её янтарных нечто новое. Что-то, что проходило про спине дикой дрожью, отзывалось в груди бешено, кровь леденило в жилах. Леденило, а потом кипятило до бурления. Казалось, под этим бесконечным взглядом бунтует все его хрупкое человеческое тело. Но и он глаз не отводил, поглощал её целиком. На секунду показалось, что он видит её насквозь. Видит, как бешено мечется в ней душа, требуя успокоения. И она улетела. Неведомо куда, молча. Обессиленный, харадец рухнул на золотую гору, тяжело выдохнув, и затих. Глядели глаза его вверх, где между ним и небом была непробиваемая каменная гора. Мириады изломов и линий тонкой паутиной пронизывали всю пещеру.

Она вернется.

Закрыл глаза. А в образах — вновь крылья цвета воронова, вновь глаза. Снова дрожь пробирает, не от холода — от мысли. От безумной, обжигающей сердце мысли. От мысли, которая так долго и так лихорадочно пыталась сформироваться в человеческом сознании.

Я ей не безразличен. 
 
Разум бушует, отказывается принять эту истину. Но сердце не обманывает. Сердце не умеет лгать. 

Не убила. Спасла. 

И вдруг на душе стало спокойно. Будто бы улеглась буря волнений, прекратился шторм противоречий, не хлещут больше волны, болью окатывая вперемешку с надеждой. Ничего. Покой. Ничто не тревожит  водной глади под луной. Словно бы зеркало, одно гигантское зеркало. А там, в небе, сливаясь с темнотой, танцует Она. 
Он закрывал глаза и видел её. Этого было достаточно, чтобы не открывать их более. Сон, прекрасный сон. Он пеленой тепла объял всё тело, будто бы сама Мирра закрыла маленькое человеческое тело могучим крылом. 

До конца.


 

Ветер заламывает крылья, ветер рычит в лицо, ветер хлещет человека девятихвостой плетью, злится, воет, надрывается; и нет уже желания, нет уже сил бороться, и дракон, крен дав резкий, развернулся – звёздами ведом, путь находит во мгле – и стрелою чёрною, небеса разрывающею, понёсся вперёд, исступлённо молчит, упорно рассекает шквалистый, одичавший норд, головы не поворачивает, но чувствует, чувствует – он скользит пальцами по её холодной броне, он неосознанно прижимается губами к её напряжённому хребту, и королевна с трудом удерживает дрожь.
 
Не успела луна и шагу в танце своём небесном, еженощном ступить, как ворвалась Мирра в пещеру, и вновь – стряхнула, как снег с крыльев, как боль, как льда коросту, но теперь – прямо в глаза посмотрела, склонившись над человеком – над своим человеком – и замерев на несколько мгновений, запоминая, пряча в груди, забирая частицу с собой.
 
С собой – в небеса, с собой – в жгучий холод, в убийственно-прекрасный холод, который она никогда не чувствовала, потому что была выношена в нём, потому что он баюкал её в своих объятиях с самого рождения, целовал в закрытые веки, осенял своим таинственным знаком. Она не боялась северного ветра – люди боялись, люди страшились, но она – дракон, она властвует здесь, средь острого льда и безликих скал, здесь, в сиянии одиноких звёзд, в пожаре небесных огней.
 
Я не отрекалась, о мать начала и конца, о тьма, я не забыла.
 
Окунается в ледяные, пахнущие серебром и хвоей волны, окунается в небо, созвездиями расшитое, улыбается грубому, порывистому норду: я по-прежнему с тобою, я здесь, о ветер, я не покину тебя, о ветер. И он смывает всю боль, отбрасывает прочь, уносит в темноту, хоронит во льдах; взор драконий проясняется, зажигается вновь, и ветер нежно скользит по её чешуе, обхватывает её стройный стан.
 
Ничего не бойся, сестрица, ничего не бойся, мой дракон.
 
❖   :  ❖  :  ❖
 
Успокоенная, умиротворённая возвратилась – вступила под своды высоки, в чертоги свои родные, идёт неслышно, голову мягко набок клоня – но не видит человека, не ищет человека, просто идёт, просто вдыхает ночь.

Ветер заламывает крылья, ветер рычит в лицо, ветер хлещет человека девятихвостой плетью, злится, воет, надрывается; и нет уже желания, нет уже сил бороться, и дракон, крен дав резкий, развернулся – звёздами ведом, путь находит во мгле – и стрелою чёрною, небеса разрывающею, понёсся вперёд, исступлённо молчит, упорно рассекает шквалистый, одичавший норд, головы не поворачивает, но чувствует, чувствует – он скользит пальцами по её холодной броне, он неосознанно прижимается губами к её напряжённому хребту, и королевна с трудом удерживает дрожь.
 
Не успела луна и шагу в танце своём небесном, еженощном ступить, как ворвалась Мирра в пещеру, и вновь – стряхнула, как снег с крыльев, как боль, как льда коросту, но теперь – прямо в глаза посмотрела, склонившись над человеком – над своим человеком – и замерев на несколько мгновений, запоминая, пряча в груди, забирая частицу с собой.
 
С собой – в небеса, с собой – в жгучий холод, в убийственно-прекрасный холод, который она никогда не чувствовала, потому что была выношена в нём, потому что он баюкал её в своих объятиях с самого рождения, целовал в закрытые веки, осенял своим таинственным знаком. Она не боялась северного ветра – люди боялись, люди страшились, но она – дракон, она властвует здесь, средь острого льда и безликих скал, здесь, в сиянии одиноких звёзд, в пожаре небесных огней.
 
Я не отрекалась, о мать начала и конца, о тьма, я не забыла.
 
Окунается в ледяные, пахнущие серебром и хвоей волны, окунается в небо, созвездиями расшитое, улыбается грубому, порывистому норду: я по-прежнему с тобою, я здесь, о ветер, я не покину тебя, о ветер. И он смывает всю боль, отбрасывает прочь, уносит в темноту, хоронит во льдах; взор драконий проясняется, зажигается вновь, и ветер нежно скользит по её чешуе, обхватывает её стройный стан.
 
Ничего не бойся, сестрица, ничего не бойся, мой дракон.
 
❖   :  ❖  :  ❖
 
Успокоенная, умиротворённая возвратилась – вступила под своды высоки, в чертоги свои родные, идёт неслышно, голову мягко набок клоня – но не видит человека, не ищет человека, просто идёт, просто вдыхает ночь.

Спи-спи, цыганёнок, пост ещё нескоро будет 

Раздирают сердце драконье противоречия. Он чувствует её боль во всем: в голосе её, в движениях, во взгляде измученном. И молчит. А когда ткнулась лбом, прижимая к земле, лишь вздохнул сдавленно да снова к переносице прикоснулся, успокаивающе, мягко. Драконица взяла его в зубы, как котенка новорожденного, и — в путь. Снова холод пронизывает от головы до пят, хотя дыхание дочери тьмы согревает. Южанин не знает, куда она несет его, но сейчас его мысли не о том. Посмотреть, посмотреть... 
 
Разомкнула челюсти — и ветер будто заполнил все пространство. А Мирра летит наравне с ним, крылья сложены, глаза в глаза. Что ты задумала, крылатая? Ты не должна...
 
И судорога сводит онемевшее тело, страх черным унголом влезает в душу. Трудно смотреть в глаза черные и думать, что случится то, чего он не хочет больше всего на свете — её смерти. Себя ему не жаль, но она жить должна. 
 
— Улетай, — прошептал, только ветер унес слова прочь, не услышала Мирра. Свист в ушах уже привычен. Сглотнул ком в горле и приготовился уйти. Вспомнил всё, что говорил ей, которая заняла все его мысли; ей, которая страдала и которая жила по-настоящему. Ей, ради которой он готов пожертвовать чем угодно, даже собой, не моргнув глазом. 
 
Но что-то в ней сломалось тогда, в момент страшный. Расправила широкие крыла, руки харадца вновь почувствовали холодную гладь чешуи. Всё её напряжение, барабанная дробь сердца, рваное дыхание, все передалось. Не стал говорить, ни слова пока. Лишь закрыл глаза, ткнулся лбом в шею и затих, держась руками. 
 
Почему она передумала? Этот вопрос мучил, убивал, жег невыносимым огнем. Почему? Доселе он видел в её глазах решимость закончить эту игру. Словно бы рухнул барьер льда, вырвалось на волю нечто, заставив её одуматься. Она победила сама себя? Тьму внутри? Победила голос, шепчущий ей страшные тайны ночи? Неизвестность. Молчит, и не видно глаз её, чтобы понять, проникнуться, осознать. Лишь касания рук человеческих будто шептали — ты не одна, дитя ночи Мирра, не одна и не будешь одной, покуда жив человек. 

Вымученный, надтреснутый стон – сквозь клыки, обнажённые в болезненном оскале, и чешуя мокра от плача драконьего, – неужто ночь может рыдать, неужто боги тоже знают скорбь?.. – и ищет судорожно, невидяще что-то в темноте ослепшим взором, и отступает, и пятится от человека монстр огромный, тьмы беззвёздной, безлунной ипостась крылатая, яроокая, жестокое дитя мрака первородного; и ледяной кровью по спине, по лопаткам – липкий чёрный страх, и дыхание – обрывками белёсого пара, дрожью по могучему стану – судорога.
 
Я не знаю.
 
Нет, нет, нет, я не знаю, я не слышу тебя, человек, я убью тебя, человек; ты замолчишь, замолчишь навсегда, и ночь сорвёт с твоих уст последний вздох.
 
- Замолчи. Замолчи, замолчи, замолчи, человек!
 
Рванулась вперёд – и замерла, прижавшись лбом к груди Рханны, вдавливая его в землю, тяжело дыша, крепко зажмурив глаза.
 
- Замолчи.
 
И снова – рывок, рычанье, крыльев, в ночи раскрывающихся, шелест – дракон вновь схватил своего человека, вновь мчится по взбушевавшемуся океану золота, рассыпавшегося в своём великолепии и богатстве по чёрному атласу темноты, и вновь – прыжок в звенящую серебром звёзд и горным хрусталём северного холода мглу, и опять – всё выше и выше, пока не перехватит дыхание, пока не замрёт сердце, пока иней не разошьёт драконьи крыла своим узором – вверх, к звёздам, вверх, к ночи, и штормом бушуют очи драконьи, и огромною небесною гончей - она в небесах; и мечется взгляд по вязи узора костров, разожжённых на небосводе, и вершится сейчас судьба – её судьба, его судьба.
 
Их судьба, не так ли?..
 
Выбирай, королева – выбор только ведь твой, знаешь сама, и никто не осудит, и ничего ветер тебе в упрёк или оправдание не скажет.
 
Дёрнулась, осклабилась – и отпустила.
 
◈     ◈     ◈
 
И падают, падают в рассыпающийся на осколки лёд, в дробящуюся темноту, в неизвестность, – глаза в глаза – и дракон заставляет себя не отводить взора, дракона пробивает крупная дрожь, дракон здесь, и дракона не существует, он – самая ночь, он – лишь призрак, лишь кратковременное, мимолётное обличье – только горит кольцо янтарной радужки, только в лицо человеку – жаркое дыхание зверя.
 
Выбирай. Выбирай – сердце или кусище льда, свет или тьма, человек или ветер.
 
Идёшь по грани, дракон, твоя кровь уже стекает по небесному своду, видишь ли ты, дракон?..
 
Я вижу, о тьма, породившая меня, о тьма, живущая в моей груди. Я сделала свой выбор. Я не смогла принудить себя и дальше следовать твоему вкрадчивому шёпоту, о тьма.
 
◈     ◈     ◈
 
На миг прикрыла усталые глаза – и развернулись крыла чернильные, и разорвало ночь надвое громким свистом; драконица выровняла полёт, а человек сидел на её сильной гибкой спине. Не ведает, куда путь держит – теперь не до того, сейчас – сердца бег унять, дыхание успокоить, принять то, что совершила, то, чего сделать не смогла.
 
Впервые. Впервые дракон не смог убить человека, не умерев сам.
 
Ты преступила черту, королева.