Мирра

— Мирра, — проговорил харадец, словно бы пробуя слово на вкус. 
 "Мирра... Красиво и угрожающе", — подумал он, заглядевшись куда-то в стену. Слова драконицы отвлекли от мыслей, Мирра улеглась подле него и сомкнула веки. И правда, перевязка исчезла. 
— Сейчас. 
Поднялся, подошел к своему мешку и извлек оттуда ткань, отрезал нужное количество и вновь обмакнул в последнюю оставшуюся мазь. Оглядел рану: поверхность покрылась тонкой корочкой, и теперь жжения не должно было быть. Харадрим осторожно поместил туда шарик, чуть расширив его, дабы он не выпал до поры, и сделал шаг назад.
— Готово, можешь открыть глаза.
Уму непостижимо. Тот, кто недавно мог погибнуть по воле алчных до злата гномов, сейчас лечил дракона, да не жалкую пародию, а настоящего огромного дракона, свободного и сильного. Рханна отошел еще немного. Все-таки это его впечатляло. По сравнению с ним Мирра была горой. Впрочем, сравнивать человека и дракона глупо и незачем. 
Знал бы ты, отец, что мне доведется увидеть, позавидовал бы в свое время... — подумал про себя харадрим. Легенда оживала и жила прямо перед ним, от этого возникало странное чувство легкости. Хотелось всё забыть и смотреть, смотреть на это совершенное существо. Изящный стан, плавные изгибы драконьего тела, мощные челюсти, обжигающе горячий, проникающий в самую душу взгляд, голос, сравнимый лишь с голосом богов. Но нет, она не была холодной, как лед, она тоже умела бояться и страдать, Рханна видел это в её взгляде в некоторые моменты. 
— У меня кончилось дезинфицирующее средство... Мирра. Для того, чтобы приготовить новое, мне понадобятся некоторые ингредиенты. Корень акламенны, которая чаще всего растет на пологих горных склонах, несколько веток ивового красноцвета и еще одно, цветок озерной луначарки. Ты знаешь, где их можно найти? Местные территории знакомы тебе больше, чем мне... — Взгляд харадца застыл на очах драконицы. 

Ничего не ответила она на слова человека приветственные – только крыльями повела, взглядом опалила – вновь смотрит жгуче, испытующе – да к еде вернулась, жадно, оголодало заглатывая ещё тёплое мясо, мощными челюстями кости дробя, сухожилия разрывая; и чешуя в цвет ночи тёмною кровью окрасилась, и упали капли алые на золото, на драгоценности выделки тонкой, на кубки и доспехи – а дракон рычит утробно, дракон глотает горячую кровь, скалит клыки.
 
И смотрит на пламя, - сытая, успокоенная, очи щурит, аки кошка сонная – что человеку маленькому подвластно, что послушно горит в его руках, отсветами рыже-охристыми по волнам золотым перебрасывается, пожаром занимается слепящим, и мечется огонь в драконьих очах таинственным, тёмным, штормовым полыханием.
 
И на вопрос отвечает не сразу, точно бы думает, какое из имён своих назвать, какой язык подобрать, как сказать; голову набок клонит, смотрит искоса из-под полуприкрытых век, смотрит оценивающе, смотрит задумчиво – не с подобострастием говоришь, человек, не со страхом, говоришь, как с королевой, и глядишь так странно – отчего же ты не такой, как прочие, человек?..
 
- Мирра, - коротко, резко прорычала драконица, с золота поднимаясь – звенящим, переливающимся пламенем каскадом, разбивающимся угольями да искрами, сыпется с атласа её чешуи. – Перевяжи мою рану, человек. Я потеряла ту тряпицу, - пренебрежительно плечами передёрнула, вновь опускаясь за землю подле костра Рханны, голову укладывая на монеты, холодом отрезвляющие, жгущие, и – уже без напряжения, только с бурею какою-то затаённой во взоре янтарном – взглянула на харадрима, прежде чем смежить веки.

Сон, вопреки желанию харадрима, был недолгим, хотя и очень мирным. Он видел еще много разных картин, но быстро забылись те, когда проснулся. Огляделся в поисках драконицы и увидел её, когда та пожинала плоды своей, очевидно, утренней охоты.  Рядом с ним лежал средних размеров кусок сырого мяса, под которым натекло немного крови. Не зная зачем, Рханна сказал:
— Доброе утро. 
Затем снова перевел взгляд на мясо. Есть в сыром виде харадрим бы не рискнул, а посему спросил у драконицы, можно ли ему развести костер, чтобы приготовить его. Чешуйчатое создание махнуло крылом, и мужчина принял это за положительный ответ. Он насобирал в пещере немного веток, сложил их в подобие конуса, затем нашел в своей походной сумке нужные вещи для разведения огня и благополучно подпалил костер  По бокам костра он поставил между камней две палки-рогатины, продел мясо в заостренный кол и повесил над огнем. Готовка не заняла много времени, и вскоре харадец тихо ел, отрезая по небольшому ломтю. 
— Я благодарен тебе за пищу. Каково твое имя, владычица гор и небес? — неожиданно сам для себя спросил Рханна. Он не знал, почему обратился к ней так, будто бы это произошло само по себе. 

Вздрогнул дракон – и задрожало внутри всё, валами огромными схлестнулось, зашумело, заголосило, обрушилось снежной лавиною, пронеслось метелью белозубой – но впервые – не от гнева.
 
К ней, к жестокой, кровью сотен невинных душ умытой, к ней, одинокой владычице небесных дворцов и горных чертогов, к ней, мрака дочери, прижимался враг всего её рода, тот, чьи предки жаждали выжечь, вытравить, выжить крылатых королей из их земель, тот, кого братья названные алчны, безумны в своей неуёмной жажде золота – он мирно спал, как дитя, утомившееся за день, свернувшееся, подобно котёнку, в своей постели.
 
И то, как он смотрел на неё, этот Рханна, этот пахнущий терпким вином и пыльным солнцем человек с чёрными, как враньи перья, очами – он смотрел на неё с восхищением, почти с трепетом. Да, Мирра знала, что её королевская стать и стройное, сильное тело прекрасны в своём подобии первородной ночи, но разве для людей она – не монстр, не порождение зла, не та, кого надо убить, удушить, прострелить стрелою крепкою во имя их светлого бога?..
 
«Кто же ты, Рханна из Южных Пустынь?.. – молча вопрошает она, склоняясь над лицом харадрима, всматриваясь в умиротворённые, спокойные черты. – Что такого неправильного в твоём маленьком человечьем сердце, что ты не хочешь заполучить все богатства севера и спасаешь ту, кого ненавидит и боится весь твой многочисленный род?..»
 
✦   ✦   ✦
 
Едва ли уснуть сумела: мысли тяжёлые сон отгоняют стаей воронья, да только сильнее усталость, и провалилась драконица в сон тёмный, пустой, без сновидений. И с первыми лучами солнца позднего очи раскрыла, хоть и не достигал свет тусклый её взора: скорее ощутила, скорее почувствовала ночи уход, дня начало, и, мягко высвободившись из людских объятий – глядит хмуро, глядит со страхом, в тёмно-янтарной глуби драконьих очей затаённым – и чрез золота горы пошла, неслышима.
 
Пещеру покинула, утро ясное вдохнула вместе с воздухом морозным – и взрезала чёрными крыльями рассвет алмазно-голубой, чистый, ясный – купается в скованном холодом небе, окунается в облака, отдаётся ветра порывам.
 
Но возвратилась вскоре, да с добычей богатой: двух крупных горных баранов и веток сосновых, грубо обломанных, принесла, на скалу, из золота полого возвышающуюся, бросила и с шелестом тихим на монет и камней россыпи опустилась, за трапезу принялась, заведомо кусок человеку оставив.

Видел Рханна страдание от боли драконицы, но не мог эту боль утихомирить, не в его силах это было. Он сумел вытащить болт и очистить рану, дальше все предоставлялось её организму. И снова чешуйчатый зверь заговорил, да не просто заговорил, а отблагодарил. Мало того, еще и позволил... даже приказал остаться на некоторое время. Подобного харадрим никак не ожидал, поэтому на время у него перехватило дыхание, но отвечать и не надо было. Драконица сама подхватила его мощными челюстями. Странное ощущение, когда "летаешь" без крыльев... Мужчина чувствовал горячее дыхание спиной. Жарящий огонь, могильный холод, веяние смерти, все сразу. Но страшно не было. Опустила на землю, а сама свернулась вокруг....
— Спи, Рханна из Южных Пустынь. 

Некоторое время харадец стоял в исступлении, но довольно быстро опомнился. Сперва присел, глядя в пламенно-холодные очи, а затем прислонился спиной к чешуе, прикрыв глаза. Тело драконицы было теплым и грело, поэтому человек быстро ушел в мир сна, где ему приснилась она же, черная на фоне голубого неба и белой вершины, тучи разгоняющая, и рев её был подобен грому. Будто искала что-то, кругами летая. А он стоял в самом низу, глядя на драконицу, и тянул к ней руку, пытаясь достать до небес и коснуться чешуи. 

За такие слова – руку бы откусить, коей осмелился он к ней прикоснуться, к камню бы пригвоздить да зарычать в лицо; но сейчас, покуда тебе нужен этот человек – знаешь, что нужен, не отрицай, упрямая - гордыню смири, пламя убаюкай, морозного воздуха в лёгкие набери и ляг покойно, не мешай этим озябшим осторожным пальцам, что мягким касанием к твоей растравленной ране, что почти нежностью к изорванной чешуе; он, этот человек с юга, не боится, и драконица позволяет себе ослабить внимание и бдительность – только по-прежнему вьётся в пыли сильный хвост.
 
И лишь челюсти мощные сжала, когтями по камню скрежетнула против воли, когда харадрим начал болт арбалетный выуживать дюйм за дюймом, когда огнём – по глазу незащищённому раз за разом, когда всё тело бесконтрольно в агонии извивается, когда молнии разрядом по хребту, но голову недвижимо держит, через рык, через боль; и тяжело, шумно дышит полною грудью, пар выпуская из узких ноздрей, и лежит, слепая, уязвлённая, но по-прежнему завораживающая в своей животной красе, по-прежнему венценосная и великая, даже сейчас, в этом странном подобии поклона пред человеком.
 
Успокаивающим холодом – снадобье людское, и слабый стон вместе с холодным драконьим дыханием в черноту; тень улеглась, крылья сложив, подрагивая, с силами собираясь.
 
Медленно, точно боясь, точно бы уже ощущая, как резануло по взору сталью калёной, веки раскрыла, вниз, на скованный льдом и инеем пол смотрит, и вдруг – взгляд подняла, и опалило человека пламенем неистовым, и зарделось в ночи пламя драконьего ока – яростью и гневом вперемешку с затаённым непониманием, – отчего помог, отчего не оставил умирать медленно и мучительно, умирать жалкой голодной смертью под ликом безразличной луны? – и непокорен, мятежен, невзнуздан драконий огонь, что в груди мощной и взоре диком горит светом ярым.
 
С пола поднялась – без слов, в молчании холодном и отстранённом, - отошла, хвостом поводя задумчиво, крылья расслабив, мантией за спиною раскрыв, – пологом ночи за нею стелется – и голову высоко, гордо вскинула, слушая ночь, ощущая живую темноту вокруг; снова она сильна, снова она – могущественная и безжалостная правительница Севера, и снова за нею выбор – у кого жизнь отнимать, кого миловать.
 
- Я благодарю тебя, Рханна из Южных Пустынь, - обронила она – почти нехотя, - и я не убью тебя, потому что ты не позволил умереть мне.
 
Голову набок склонила, взглядом вновь обожгла – внимательным, цепким, пристальным, и глаз не отводит, смотрит испытующе, точно бы в душу человеческую смотрит ночи жестокая дочь, и молвит она – а голос сталью звенит:
 
- Ты останешься здесь, пока моя рана не заживёт, - не просьба – приказ. – Держи свою поклажу.
 
И только успел Рханна мешок свой руками обхватить – склонилась, человека обойдя, клыки сцепила на ремнях кожаных, что крест-накрест через грудь и спину его проходили, подняла ношу свою – не так уж и тяжела для неё – и мерно, скоро, тягуче-плавно, аки ладья луны, что ход свой вершит по небесам ночным, – а крыла чёрные парусам подобны – поплыла через тьму, через океанические волны злата, янтарём и пламенем переливающегося, дробящегося на осколки солнца – прекрасная королевна ступает по богатым россыпям моря сокровищ несметных.
 
Рханна чувствует дыхание дитя мрака на своём затылке, – точно бы гончие быстрые след его взяли – чувствует шаги драконицы, ритм её бесшумного танца в ночи, ритм её сердцебиения.
 
Мягко опустила человека на землю, вокруг него кольцом широким обвилась, во всю длину своего стройного, в броню чешуи закованного тела, крылья свободно разостлала, голову на Рханну повернула – напускное безразличие и льда мерцание холодное во взгляде драконьем.
 
- Спи, Рханна из Южных Пустынь.

Молча Рханна ждал, пока драконица примет решение. Её хвост плетью резал воздух, крылья вздрагивали. Не хотелось ей показать свою слабость перед человеком, но — показала. Легла смиренно, напомнив о своем происхождении и силе чрез слова. Чешуйчатое создание сильно нервничало, быть может, боялось своей беспомощности в этот миг?
Харадрим медленно приблизился к самой голове той, что недавно могла не задумываясь откусить ему голову, как тем гномам, что были живы минутами назад. Правда, мыслей о них сейчас совсем не было. Мужчина решил сконцентрироваться на ране. Но тело дитя ночи было так напряжено, что это буквально передавалось по воздуху.
— Расслабься, так мне будет проще сделать всё. Я не причиню тебе вреда. — И вблизи оглядел рану на глазу. Болт вошел под углом. Одной рукой зафиксировав его, чтобы не повредить глаз, другой Рханна осторожно прикоснулся к кожистому веку и чуть приподнял его. Само глазное яблоко было целым, это радовало. Теперь стоило подумать, как извлечь болт. На арбалетные болты никогда не ставили широких наконечников, чаще всего это были просто заостренные куски стали, чтобы иметь мощную пробивную силу и их легко можно было вытащить из добычи. Взгляд харадца переместился туда, где сталь пронзала плоть. Рука мягко легла на кожу, но пальцами нащупать порез не удалось, значит, его ожидания на счет такой жестокости гномов не подтвердились: они хотели убить её несколькими меткими выстрелами. 
— Терпи, сейчас я вытащу его, это может быть болезненно. — И положил руку на сталь. Рука не дрожала, да и какой же ты лекарь, если у тебя дрожат руки? Миллиметр за миллиметром Рханна осторожно выводил болт наружу. Крови было немного, а значит, харадец был прав. Кивнув себе, он продолжил извлечение. Прикинув длину снаряда, мужчина понял, что осталось не так много. Держа веко закрытым одной рукой, чтобы не двигалось, он сделал еще несколько легких движений. С неприятным чавкающим звуком плоть и металл разъединились. По морщинистой коже стекла тонкая струйка крови.
— Почти всё. Подожди немного, надо обработать рану. — И побежал к выходу. Мешок с припасами лежал недалеко от побоища, харадрим без труда нашел всё, что было нужно, и вернулся обратно. Первым делом он взял небольшой кусок ткани и обвел ей вокруг отверстия от болта. Затем в ход пошла мазь, снимающая боль и убивающая грязь. Он купил этот пузырек буквально перед тем, как его схватили. Хотел вернуться домой и помочь вождю, страдающему кровавыми язвами. Сейчас он абсолютно забыл об этом, да и не хотел вспоминать, пожалуй. Харадрим свернул марлевый квадрат в трубочку, обрезал по длине чуть больше, чем наполовину, а потом, обмакнув этот кусок ткани в мазь, поднес его к веку.
— Некоторое время будет жечь так как рана свежая, но это помешает возможному заражению и поможет ране быстро зарасти. — и точным коротким движением поместил "шарик" в отверстии так, чтобы он оттуда не выпал при движении и не попал на глаз. 

Вслушивается в звук человеческого голоса, вся напряжена - мышцы туго перекатываются под чешуёй в цвет воронова крыла, и пляшет, пляшет гибкий хвост, - силится понять, силится выявить в этом голосе страх, ложь, ненависть к роду своему, змеиному; голос этот – шёпот суховея да бури песчаной, шелест песка и пряность ночи южной, напоенной прогорклым дымом костров, запахом которых пропитана одежда человека. Но страха нет. Нет ужаса, нет злобы, нет двуличности.
 
Этот человек не боялся её.
 
Монеты звон по камню – как ответ: забирай, дракон, забирай и не скалься – не трону злата, не прикоснусь к каменьям драгоценным.
 
И всё равно не верит: скалится его словам почти с презрением, и в обозлённом танце бренчат саблями гребни на хребте, и голову надменно вскидывает, но только слепота, тьма треклятая, что, точно цепями, опутала её крылья, её сильные лапы, весь её поджарый стан, - мешает, не даёт всю мощь свою показать, и сейчас Северная королевна, владычица гор, та, кто повелевает ветрами и бурями, та, в чьём взоре – грани острого льда, та, у кого грудь оледенела и загрубела от норда жестокого – она почти бессильна, почти уязвима перед этим южанином.
 
И вздрогнула драконица, слова человека о помощи услышав, и всё поднялось в ней холодной волной океана дикого, древнего, и зарычал зверь, голову низко склонив, клыки ощерив: чтобы двуногое отродье касалось стали её чешуи, чтобы он, этот Рханна из неведомой ей пустыни, врачевал рану дочери ночи, чтобы она сподобилась до того, чтобы помощь эту принять!
 
Злоба в груди теснится, во взгляде невидящем полыхает, и всё распаляется, изнутри гложет, выжигает, в пожар разрастаясь, и дракон раздражённо меряет шагами пещеру, хлещет себя по бокам хвостом длинным, головой, рогами увенчанной, качает, рыча глухо сквозь клыки стиснутые, - а металл жжёт, металл наконечником острым плоть разрывает, ослепляет сознание болью.
 
- Хорошо.
 
Рывком – к человеку подошла, на камень холодный легла, голову положила покорно – но тихая, улёгшаяся, аки пламя от ветра, ненависть в оке слепом, и хмуры брови, и обнажены клыки, – помни, человек, к кому прикасаешься, помни, кто пред тобою – а когти за камня неровности цепляются, и хвост о пол заиндевелый ударяет кнутом.
 
Но там, где все затаённые страхи, там, где самые сокровенные чувства, там, глубоко в драконьей груди – боли боится, новой пытки, новых истязаний, и рычит сдавленно сквозь челюсти сжатые, и по крыльям, что по земле разостланы полотном ночным – судорога.

*смущённо прикрыла пасть лапой* Горячительного нельзя, но хоть нюхнуть, пахнет же 

Завороженно глядел харадрим, как черное пятно оживилось, поднялось, несмотря на боль. Страх почти ушел, шипя в дальних уголках души и корчась в предсмертных муках. Драконица заметила его, но не бросилась и не порвала на куски, как сделала это с гномами. Это вселило надежду. Безумную надежду, которая почти умерла. Значит, она не просто зверь, о чем Рханна уже давно догадывался. Она умнее многих двуногих...  Резкий выпад всколыхнул волосы южанина, глаза непроизвольно моргнули, но сам он не сделал ни шагу против.  Жаркое дыхание, запах крови и смерти... Окровавленные зубы, скользящий в пасти язык, белое око, не видящее, но открытое. из другого глаза, закрытого, торчал болт арбалета, который харадец заметил раньше. Карие глаза его недолго смотрели на несущую страдания рану.

Слова слетели с губ тихо, но четко:
— Моё имя Рханна. У меня нет сообщников и никогда их не было. Богатства... — Мужчина подобрал лежащую под его ногой монетку, посмотрел на неё, а затем бросил в кучу к остальным. — Бесполезный металл, который не стоит убийств, что совершают в его имя. 
Замолчал, глядя в приоткрытый глаз.  Взгляд лекаря, некогда лечившего соотечественников в Хараде и вытаскивающего их с того света, дал понять, что рана пусть и жутко смотрится, но не так серьезна. Кожа века из-за узкого наконечника не разрезалась сильно. 

Желания бежать уже и вовсе не было. Человеческое, гуманное в душе кричало, требуя помочь страдающему существу, несмотря на угрозу. Сглотнув ком в горле, Рханна указал драконице на её глаз:
— Я могу его вытащить. Если оставить всё так, ты лишишься последнего глаза и точно попадешь в руки очередной шайке охотников. Там, внизу, множество людей жаждет заполучить тебя в качестве трофея. — Сказанные слова почему-то заставили душу самого же харадца сжаться от мыслей о возможном исходе. 

Не вздрогнула, не зарычала – только крыла распахнула – предостерегающе, настороженно, выжидающе – и медленно, единой чёрной волной, горящей звёздным серебром и златом манящим, поднялась, напряжённо вглядываясь в мутную толщу темноты незрячим оком – перламутром и сизым туманом вперемешку с дымом седым слепое бельмо; чуток драконий сон, тонок слух – и с холодной ясностью пробуждение, и сразу же – неприятный, железом разящий запах страха, запах…человека.
 
Ночи хищной ипостасью – гибко и мягко идёт по волнам, блеском ярым танцующим, голову низко опустив, осторожно прощупывая путь, силясь увидеть то, что мрак непроглядный застилает, и крылья вторым ночным шатром раскрываются, сквозь рванины и царапины просвечивая обледенелый свод, и пляшет плетью хвост, по монетам, каменьям стелясь, ударяя по жилистым лапам, по воздуху морозному.
 
- Я чую тебя, человек, - молвит королева, танец свой притягивающий, гипнотически-змеиный, завораживающий верша вслепую. – От тебя пахнет гномами, этими уродливыми выродками-карликами, от тебя пахнет пылью, горячим песком и безжалостным солнцем… - всего в нескольких метрах от харадрима стоит, головой поводит, клыки оголяет – не может, не может она понять, где человек спрятался, и притупляет драконье чутьё боль, сознание клеймом раскалённым выжигая. - …ты из пустыни, человек, я знаю, хоть никогда и не ласкало южное солнце моей чешуи…
 
И вдруг – вся вперёд подалась, пасть ощерив, гребни железные, что хребет украшали лезвиями вострыми, вздыбив – и сомкнулись с металлическим лязгом челюсти драконьи в дюймах от лица Рханны; но уже разочарованно отступила на шаг, ошибку приняв, и с досадой злой – рык низкий, утробный.
 
- Назови своё имя, человек, - говорит властно, обозлённо. – Отвечай, остались у тебя сообщники, алчущие моих богатств?.. И знай: - харадрима обожгло, опалило слепым, но полным дикой, неуёмной ненависти взглядом, - я почую ложь.
 
[spoiler=рекомендуется к прослушиванию]
 

Ихчерат. Хотя тут луна символом, но образ похож, на жрицу кровавого культа, как по мне)
 

- Да, вы правы, госпожа моя, положение наипрекраснейшее... И, как бы мне не нравилась та своя выходка, вынужден согласиться. Сейчас ты так же прекрасна, как и тогда, когда узрел я твой статный силуэт во мраке пещеры... - негромко прорычал Албусангуис, будто не желая, чтобы стены слышали его слов, а после, склонив голову и взглянув на свою возлюбленную полуприкрытыми от удовольствия глазами, нежно лизнул её в нос и поднялся, сложив крылья за спиной и оказав помощь Мирре.
- Кое-чего здесь не хватает, любовь моя... - пройдя немного вперёд и поворошив когтем небольшую кучку обледенелых костей, порычал Змей, оглянувшись назад на драконицу, - Но скоро мы его отыщем...
По пещере прокатился громкий хруст, испугангым эхом забившийся в дальних ходах лабиринта - это дракон, резко опустив лапу на груду костей, превратил её в мелкие черепки и костную муку, покрытую замёрзшей пылью.
- Что же, дорогая, осмотрись, отдохни, а я добуду нам еды. Небось, дичь в этих краях вовсе распоясалась, пока я отсутствовал по важным делам... - подмигнув Мирре, белый направился к открытому крутому уступу, который являлся вторым входом в его логово и расправив крылья, на миг задержался, вдохнув полной грудью морозный воздух. Солнце уже село, от чего где-то вдали на равнине отчётливо были видны огоньки из жилищ мелких людских деревень. Скоро придёт и их время, но не сейчас... Сейчас он охотился. Спрыгнув с уступа и расправив крылья, белый тут же пропал из видимости своей королевы, направившись к известным ему с прошлых времён местам ночёвки различных животных.
 
- Эти мохнатые твари вовсе потеряли разум... - "с порога" заявил Албусангуис, влетев в логово, словно белый снежный призрак, принеся с собой поток свежего морозного воздуха. Уложив у лап драконицы две туши горных козлов, которых поймал у подножия приютившей их горы, Змей улёгся рядом с Миррой и облизнув окровавленные губы, потёрся челюстью об основание гибкой шеи возлюбленной, с интересом глядя в её манящие очи.
- Эту ночь люди могут считать себя в безопасности, но по восходу солнца это заблуждение окажется опровергнутым... - прорычал дракон и вздохнув полной грудью, наградил чёрную ободряющей улыбкой и закрыл веки, укрыв драконицу своим испещрёным рубцами и порезами крылом, словно снежным покрывалом.

Улыбка на устах – почти оскалом, но мягким, сонно-тёплым огоньком озарены очи драконьи, - и она тоже вступает в эту игру, тоже голову склоняет, и двумя ветрами, двумя лентами атласными – гибкими, невесомыми, танцующими в солнце зимнем, низком, разливающем янтарь и охру по горизонту – драконы в алмазных небесах, тихо, почти шепча – глаза в глаза, крыло к крылу – переговариваются меж собою, отдаваясь этому нежному ощущению солнечного света в груди.
 
- Я не боюсь потеряться, - отвечает она, - потому что вы уже не можете потерять меня, сир.
 
Шаг вперёд, два назад, - не оступись, верно иди, мягко ступай - крыльев взмах – так, чтобы вспыхнуло солнце плавленым золотом - тихий рык, исподлобья взгляд – кто кого поймает? - и смех неслышимый – это танец драконий, это путы крепче любой людской клятвы пред алтарём, это цепь желанней всех прочих сокровищ мира – это тот огонь, что охватывает душу целиком, и либо силы даёт, либо дотла выжигает, это тот ритм, в котором бешено бьются сердца.
 
- Великолепный дворец для великолепного короля, - пророкотала Мирра, под своды высокие входя, по камню, костьми выстланному, ступая. – Скоро люди узнают, что не пусты эти чертоги, и о том пожалеют…
 
Дальше прошла, голову к потолку – в вышине теряется, эхом гулким вторит её словам – подняла, но ничего сказать более не успела – к земле прижали, за загривок куснули, на ухо слова прошептали, и ответом – улыбка снисходительная.
 
- Что-то знакомое нахожу я в этом своём положении, сир, - негромко промурлыкала Мирра, покорно укладывая голову на вытянутые вперёд лапы и глядя на Белого Змея снизу вверх, чуть изогнувшись. – Помнится, наша первая встреча сопровождалась примерно таким же раскладом сил…

[spoiler=пожалуй, это будет в тему]
 
 

Ну ладно 
 
   
 
Я тебя люблю больше, чем не люблю, так что ты по-прежнему мой любимый Богун  *затискала варга до жалобного скулёжа*

Уря-я! *стала гонять по всему кабаку огромный пыльный клубок, сшибая столы, кидаясь на игрушку и кувырком катясь куда-то в сторону кладовой*
 
Ну одного, ну Богуняшечка 
 
*оставила клубок, стала, как ошалелая, гонять волка, путаясь в собственных лапах*
 
Уа-а-а-а-а-а 
 
Ась? 
 

Подойдя на почтительное расстояние, Рханна заметил, что драконица не замечает его. Быть может... погибла? Нет, вздымается тело, значит есть еще в нем огонь. Зверь свернулся в клубок, как обычная кошка, и картина эта была настолько чудной, что харадриму хотелось подойти еще ближе, чтобы рассмотреть создание со всех сторон. Влекла его чешуя чернее ночи, крылья, большие и мощные, пускай и не без шрамов. Боль, волнами исходящая от драконицы, обжигала все пять чувств, данных человеку.  Рханна сделал несколько шагов в сторону, дабы приблизиться к голове ночного дитя, но нога его попала в нечто мягкое, и противный чавкающий звук заставил перевести взгляд. Одной ногой человек находился в немного затвердевших, но все еще мягких внутренностях туши какого-то животного. Звук получился настолько громким, что харадец мысленно попрощался с жизнью и закрыл глаза, набрав воздуха в грудь. 

Тихо лежит дракон, только судорога по хребту, по позвонкам, гребнями острыми выступающим, проходит импульсом болезненным, только вздрагивают остовы крыльев, и почти жалок сейчас бог Севера – точно бы в путах, точно бы цепь вокруг шеи взлететь не даёт.
 
И зазвучала в темноте песня – не гневная, не мятежная, не злобы исполненная – без слов напев, льющийся звёздным молоком по ночи пологу, звенящий серебром светил небесных, переливающийся, вспыхивающий, подобно сиянию северному, - но человеку песня эта неведома, иная она, не такая, как та, что матери поют своим детям – так поёт луна своей дочери, так баюкают королевну звёзды, такой колыбелью небеса встречают своё единственное дитя.
 
Мирра едва различимо, почти неслышно пела в ночи – лишь бы боль обмануть, лишь бы не жгло так железо ненавистное, - а созвездий огни вершили свой путь, и кралась темнота, всего сущего мать, меж хребтов горных, меж звёзд, и утихала драконица, засыпала сном нездоровым, прерывистым, в клубок свернувшись и крылья распростав чёрными полотнищами.
 
[spoiler=для настроения]
 

Переход из Серых Гор.
 
Путь, пролегающий по негостепреимным землям царств льда и снега, который занимал обычно у отчаянных смельчаков, либо просто крайне уверенных в своих силах торговцев, чуть ли не несколько недель, уложился для двух крылатых ящеров в одну ночь и два дня. Прожив с Миррой довольно долгое время, Албусангуис уже привык к холодным температурам и постоянно завывающим злым ветрам, которые чувствовали себя очень свободно в северных горах.
Но вот путь подходил к концу и ландшафт заметно изменился. Нет, снег никуда не делся, и даже появившиеся на горизонте пики гор были почти такими же, как дома... Дракон усмехнулся про себя и покосился на парящую в стороне драконицу, на миг залюбовавшись её грацией. Как мало времени потребовалось для того, чтобы назвать домом логово Мирры, променяв его на своё... Как бы не были похожи эти горы и равнины с северными собратьями, но у них было некоторое преимущество - как никак, Змей провёл здесь почти всю свою жизнь и знал Рованион, как свои когти.
- Ну... Здесь я уже не владыка, но никогда не поздно вернуть себе оставленные земли... - скривив пасть в ухмылке, прорычал белый, повернув голову в сторону своей королевы и еле заметно кивнул, - Но я готов показать вам дорогу, статная незнакомка. Следуйте за мной...
Негромко усмехнувшись и с усилием взмахнув крылами, по которым прокатились лучи заходящего светила, Албусангуис рванул вперёд, взглядом, полным ностальгии, окинув горные хребты. Прошло столь мало времени, но и уже возвращение к своим бывшим владениям не приносило в душу дракона никаких эмоций. Какой толк от этих холодных скал, ежели в них он, как узник, томился без своей любви? Оглянувшись на вышеупомянутую, Змей с улыбкой кивнул головой вниз и заложив простой вираж, стал снижаться, сразу приметив тот самый зияющий чернотой вход, в котором ещё можно было заблудиться, не зная точной дороги... Забавные были времена, когда он находил в том лабиринте окоченевшие тела неудачливых любителей лёгкой наживы. Приземлившись, дракон развернулся и с загадочной улыбкой стал ожидать свою пару, которая в быстро сгущающихся сумерках представляла из себя лишь тень.
- Прошу, госпожа, идёмьте дальше. Только не отставайте, иначе можете потеряться... - прорычал Змей, хитро подмигнув драконице и направившись в тоннель, в котором два дракона точно бы не развернулись. Албусангуис находился в прекрасном расположении духа, причиной которого было не столько возвращение в своё старое жилище, нет... Он чувствовал, что близок к цели. Близок к своему отпрыску. Это придавало ему сил и зажигало огонь уверенности ещё сильнее.
- Вот мы и прибыли, моя госпожа... - пройдя в большую пустую, не считая гор костей, пещеру, прорычал белый всё тем же странным заговорщицким тоном, будто разбойник в подворотне. Дождавшись, когда Мирра пройдёт чуть дальше, разглядывая ворохи кристально прозрачных сосулек на своде, Албусангуис неожиданно напрыгнул на драконицу сзади, прижав её своим телом к земле и слегка прикусив её шею.
- А теперь я тебя съем... - запоздало добавил Змей и негромко засмеявшись, разжал челюсть, вскинув голову вверх и тоже пробежавшись взглядом по обледенелому своду, - Чувствую я, цель наших поисков близка, дорогая... Стоит после отдыха оглядеть окрестности...

Глорфиндель сидел в трех футах от костра и доедал полного, сочного, пахучего кролика, добро присыпанного приправами. Эта часть земель беорнингов была оставлена жителями из-за выросшей угрозы от тьмы полдюжины лет назад. Повсюду попадались заброшенные, стремительно зарастающие лесом хутора, в избытке бегали злобные волчьи стаи, вылавливающие неспокойное этой зимой зверье.
Сзади послышался хруст снега, сопение и легкое порыкивание. Эльф обернулся и глаза его угасли. Стояла зима и мишка давным давно уже должен впасть в спячку, ворочаться в берлоге и сосать свою сладкую лапу. Неужто разлившаяся по округе черная воля Мерзеннейшего остановила естественные процессы живой природы?
Бурый зверь опасливо кружил вокруг костра, подходя все ближе и ближе. Медведь не замечал Лаурэфина, укрытого эльфийским плащом и сливавшегося с сугробами, усеявшими подступы к лесу. Топтыгин подобрался совсем близко к танцующему пламени, поэтично уставился в него, начал подставлять морду и бока под жар, попробовал поворошить лапой угли и тут же обжегся. Зарычал и затоптал, разметая снег. Со всей силы ударился в Глорфинделя и отшатнулся. Конечно, бурый ждал появления человека, но вряд ли мог предположить, что двуногий окажется на расстоянии ярда от него.
Зверь заревел и бросился на эльфа. Убийство ни в чем не повинного животного никак не входило в планы воеводы Имладриса и он отскочил в сторону, увеличивая дистанцию до пяти , затем десяти ярдов. Хозяин леса не отставал и широкими прыжками, кряхтя и гудя, бросался к эльфу. Глорфиндель раскинул руки, выпрямился во весь свой огромный рост и засвистел. Мишка от неожиданности остановился и дернул мордой. Лаурэфин, не теряя времени, запел:
Раз морозною зимой
Вдоль опушки лесной
Шёл медведь к себе домой
В тёплой шубе меховой.
Шёл он, шёл к своей берлоге
По просёлочной дороге
И, шагая через мост,
Наступил лисе на хвост.
Подняла лисица крик -
Зашумел тёмный лес.
И медведь с испугу вмиг
На сосну большую влез.
На сосне весёлый дятел
Белке домик конопатил
И промолвил: "Ты, медведь,
Должен под ноги смотреть!"
С той поры медведь решил,
Что зимой надо спать,
По тропинкам не гулять,
На хвосты не наступать.
Он зимою безмятежно
Спит теперь под крышей снежной,
И доволен неспроста,
Что родился без хвоста.
Косолапый совсем успокоился и осторожно подошел к нолдо. Лаурэфин мягко погладил мишку за ухом, провел ладонью по спине и похлопал по бокам. Облезлый и плешивый, худая шкура болталась на острых ребрах. Медведь совсем не производил впечатление хозяина леса. За лето бедный зверь умудрился не сделать никаких запасов. При этом, в остальном тело бурого было абсолютно здоровым, ни ран, ни даже застаревших переломов. Топтыгин проявлял здоровую (учитывая его печальное физическое состояние) активность. Лишь злобная воля Гортаура вредила и мешала зверю вернуться к нормальному образу жизни.
Тревога коснулась фэа Глорфинделя. Он свистом подозвал Асфалота и стремительно помчался назад к лагерю. Там царило нездоровое оживление. Жажда крови витала в воздухе. От глаз эльфа не укрылось появление новых действующих лиц и пропажа некоторых своих старых знакомцев. Не теряя зря времени, Лаурэфин решительно шагнул к шатру.
[AVA]samlib.ru/img/s/suworkina_m/voin/returning_to_camp___speed_by_krazykrista.jpg[/AVA]

» переход из Драконьих гор
 
Долог путь, труден путь – через пургу, взыгравшуюся слепяще-белым штормом, через ветер и мелкое крошево льда; но божества Севера неумолимы в своей вечно горящей ярости, – огнём ненависти вокруг неестественно узких зрачков - и день за днём, ночь за ночью, позволяя себе лишь кратковременный сон, они летели чрез буран, за спиной оставляя земли льда и холода безжалостного.
 
И ни словом о сокровищах, что в пещере их остались, не обмолвились: некому отныне алкать их золотого сияния, огнём разливающимся по насыпям, что валы морские, огромным, некому жаждать их несметных, необъятных, великолепных в своём разнообразии и утончённой красоте богатств.
 
И вот в танце снега – прекрасном и отталкивающе-холодном, секущим по броне чешуи ледяными осколками – очертания начали проступать, незнакомые дотоле драконице: иные хребты, иные вершины, по-иному горы вздымаются под небеса самые, но для неё место это – почти как дом: и здесь скалы безразличные, и здесь просторы дикие, вольные, и здесь ветер поёт для неё.
 
И здесь правит её возлюбленный Король.
 
- В твоих владениях мы теперь, Албусангуис, - прорычала она, замедляя свой полёт, взор направляя на Белого Змея. – Веди меня, мой владыка.
 
[spoiler=Туфуру]i see you      
 
 
» совместный переход в пещеры в Серых горах

Шикарный Король-Чародей

[spoiler=Сархи ^^]
 

Почему это какому-то? *угрожающе надвинулась на следопыта*
 

 
 
Всё так хорошо у них в Кханде сложилось. И тут заявляется Ананас...