Инас

[spoiler=Зафар]
 

Полог шатра отогнулся, и вышел Эомер, болезненно щурясь. Солнце успело уже подняться высоко, озаряя своими лучами стремительно сворачивающийся лагерь. Рохиррим прикрылся рукой от слишком яркого после шатрового полумрака света и пошёл к костру. Проход стал значительно шире, многие шатры уже были убраны. У практически остывшего кострища виднелась лишь палатка Маршала, возле которой пасся конь, пощипывая ту редкую травку, что ещё не была прикрыта снегом. Эадиг запоздало понял, что ехать ему с Эовин придётся на одном жеребце. "Холера... этого я не предусмотрел. У вастаков коня выпрашивать смысла нет, да и не дадут они. Ну, придётся трястись вдвоём. Огненог и не такое выдерживал, потерпим* 
 
Вещи были практически собраны. Их было и не так много, вся утварь поместилась в два больших тюка, что аккуратно примостились на боках коня. Эомер похлопал Огненога по бокам и уже собрался позвать Эовин, как позади раздался шорох. Развернувшись мягким плавным движением, Маршал с удивлением обнаружил перед собой харадримского воина. Зафар хмуро оглянулся, странно покосился на сестру рохиррима и, сделав шаг вперёд, тихо заговорил. То, о чём повёл речь харадрим, заставило волосы Эадига подняться дыбом. 
 
"Нет, невозможно... Он же это не серьёзно?! Неужели он думает, что я способен на такое? Пекло, он не понимает, о чём говорит! Мы и восточане не такие разные, ага. Конечно! Вот она, разница! Вот оно, восточное коварство! Кривой нож, словно зуб странного зверя, к тому же ядовитого..." Но Эомер, удивляясь самому себе, принял дар Зафара. Нож был сделан из какого-то странного сплава, отливал тёмным и блестел странным, мрачным блеском. Длинный прямой пузырёк с ядом, прикреплённый к ножнам, притягивал взгляд, светло-зелёная жидкость переливалась за стеклом. На вид она напоминала обычный сок, но рохиррима пробрала дрожь от одного прикосновения к пузырьку. В руках он держал самую натуральную смерть. И что самое страшное — у него не было желания выкинуть нож подальше, закинуть в глубокий овраг, растоптать яд и забыть о нём навсегда. Нет. Что-то удержало Маршала от этого. Эомер покачал ножны на ладони и аккуратно, бережно убрал в самый дальний край мешка. Когда он развернулся, Зафар уже был в седле и собирался уезжать. 
 
— Мы ещё встретимся, Эомер, ярл Рохана, —харадрим развернул коня и поскакал прочь, не дождавшись ответа Эомера. Мужчина пробормотал себе под нос: "Надеюсь, что не на поле боя, Зафар, вождь харадрим.", взял Огненога под уздцы и повёл к сестре. "Надеюсь, она не слышала нашего разговора. Очень надеюсь. И надеюсь, что она не найдёт этот небольшой... подарок. Боги, почему я его не выкинул? Что меня удержало и удерживает до сих пор? А Зафар... Он назвал меня ярлом. Странно. Оговорился, наверное. Он ненавидит Теодреда. желает ему смерти, считает его конкурентом, пусть и твердит иначе. А что же делать в таком случае мне?" Поравнявшись с сестрой, мужчина тихо откашлялся. 
 
— Пора в путь, Эовин. Пора домой. Позволь, я тебе помогу...
 
Спустя несколько минут лагерь гномов опустел окончательно. Люди, что вошли единым строем, переночевали и разошлись, разбились на несколько неравноценных групп. Эомер в последний раз проехался по лагерю, поблагодарил приветливых хозяев и поскакал вперёд, не быстро, помня о Эовин. Двое рохиррим держали путь домой, и путь этот обещал быть далеко не лёгким и не быстрым.  
 
Переход в Бурые Земли.

Голову мягко склонила, к руке ласковой ластится, улыбается сонно, тепло – и ничего больше не нужно, так бы и сидела – но в ночь, холодом разом объявшую, вышла послушно, - на рохиррима, что с Вождём переговорить остался, взгляд любопытный бросила; пожалуй, единственная из степных так на него глядела Инас - к одному из редких, оставленных покуда зиму белозубую отгонять, костров подсела ненадолго, парой слов с племенем – родным уже – перекинулась да подсоблять стала, чем могла – где лошадь попридержать, где сор какой подобрать, где поклажу в тюк уложить.
 
❖  : ◈ : ❖
 
Племя солнцу навстречу поднялось, свет его в пути встретило; мчится, течёт река великая, разноголосая, пёстрая прямо в рассвет, в золото его негреющее, по снегам, по небесам лазорево-голубым разливающееся щедро – точно бы орёл крылья свои распростёр над степью, обнимая своих детей, что с запада домой возвращались. И она, Инас, тоже возвращалась – в дом, где никогда не бывала.
 
Но даже сейчас – она почти дома, потому что она – средь племени своего, семьи и родины. Частица их дома – в их груди, она ответно горит златокрылому солнцу жарким пламенем ночных костров.
 
Кони тянут узду, кони чуют ветер – и люди не сдерживают, дают порезвиться – только бы домой несли, а близость земли родной сил даст. Копыта взрывают снег, пар вырывается из раздувающихся ноздрей, знамёна и гривы плещутся по ветру – и эта скачка на грани полёта охватывает всё племя, даже маленькую Инас, вытянувшуюся на облучке, жадно вдыхающую морозное утро, ловящую взор светила небесного, дрожащую не от холода – от барабанного боя общего пульса, общего сердцебиения её стаи.

Гоу в Харад 
 

И чаша небесная еще не перевернулась, не пролила на детей своих, на землю сок золотистый, вкуса медвяного, прикосновения ласкового, а вокруг уже шум, сумятица, сборы, лошадиный клич, говор людской, перекрики, ругань, звон посуды. Кто песню походную запевать начинает, чтобы споро работа велась, кто процессом руководит, сам помогать не забывая. В пестрый ковер все снова вплелось, закрутилось, закружилось, и вот уж словно снег топится под ногами, и будто весна дохнула в лицо, но лишь мгновение. Зима вокруг царит, хоть путь их и на юг сейчас, в сторону дома, родины.
Задумчиво гриву коня сквозь пальцы пропустил. Внутри какая-то струна натянулась. Что будет с ним дома? И правильно ли он делает, вновь в племя вливаясь, пусть и твердя самому себе, что ненадолго, не навсегда? Конь всхрапнул, голову вскинув. Улыбнулся Дамир ему, по щеке похлопал, легко в седло вскочил, поводья натянув. Заливистое ржание разнеслось по сонному лагерю.
Пусть никто не спит, пусть солнцу скорому глаза откроют. Глядишь, увидят что дальше носа.
А волна конная потянулась, в стрелу вытягиваясь. Конь вастака с ноги на ногу переступал, нетерпеливо, ушами прядая. Легко тронул пятками бока, и пусть его: ветер сейчас под ним и как встарь несет, бежит вперед, задорным ручейком в общую реку вливаясь, а с сердца словно камни вниз срываются. Уходят, уходят из этих земель. Больше не будут жеманиться перед теми, кто из другой тени на небо глядит. Не подошла маска под лицо, так выкинул ее прочь, разбив на тысячи осколков. И клич пронесся над головами и подхвачен был племенем, что сейчас вперед на крыльях орла неслось.

Голову мягко склонила, к руке ласковой ластится, улыбается сонно, тепло – и ничего больше не нужно, так бы и сидела – но в ночь, холодом разом объявшую, вышла послушно, - на рохиррима, что с Вождём переговорить остался, взгляд любопытный бросила; пожалуй, единственная из степных так на него глядела Инас - к одному из редких, оставленных покуда зиму белозубую отгонять, костров подсела ненадолго, парой слов с племенем – родным уже – перекинулась да подсоблять стала, чем могла – где лошадь попридержать, где сор какой подобрать, где поклажу в тюк уложить.
 
❖  : ◈ : ❖
 
Племя солнцу навстречу поднялось, свет его в пути встретило; мчится, течёт река великая, разноголосая, пёстрая прямо в рассвет, в золото его негреющее, по снегам, по небесам лазорево-голубым разливающееся щедро – точно бы орёл крылья свои распростёр над степью, обнимая своих детей, что с запада домой возвращались. И она, Инас, тоже возвращалась – в дом, где никогда не бывала.
 
Но даже сейчас – она почти дома, потому что она – средь племени своего, семьи и родины. Частица их дома – в их груди, она ответно горит златокрылому солнцу жарким пламенем ночных костров.
 
Кони тянут узду, кони чуют ветер – и люди не сдерживают, дают порезвиться – только бы домой несли, а близость земли родной сил даст. Копыта взрывают снег, пар вырывается из раздувающихся ноздрей, знамёна и гривы плещутся по ветру – и эта скачка на грани полёта охватывает всё племя, даже маленькую Инас, вытянувшуюся на облучке, жадно вдыхающую морозное утро, ловящую взор светила небесного, дрожащую не от холода – от барабанного боя общего пульса, общего сердцебиения её стаи.

Давно знал эту группу, здоровская. Продолжая тематику европейских фолк-рокеров, отправлю я вот это:

Зафар удивленно приподнял бровь на слова Милдред о Теодреде. Западные дикари были в сто крат хуже, как же заблуждался он... Ранил ее, а потом убежал не дождавшись пока ей не станет лучше. Ну что же, если собралась ехать...
 
- Я давал тебе неделю не зная, как твой муж умеет дни сокращать, - генерал кивнул вошедшему Эомеру, что хоть и не стеснялся в выражениях на весь лагерь, но был честен. Этим он похож на Фэнэка, тот тоже говорит все как думает, не заботясь о последствиях. Это послужило причиной его прозвища. Зафару было интересно, как его Арда накажет за откровенность со всеми? Отрежет руку, лишит глаз, и тоже сожжет?
- Хорошо, тогда я собираю и твоих людей, выезжаем как только они будут готовы, итак светает, а время дорого - он поднялся на ноги. Больше сказать ему было нечего. Предстояло подумать над многим. Хлопнув Дамира по плечу, харадрим тем самым намекнул вастаку, что лучше бы тому следить за сестрой. Выходя, Зафар бросил через плечо: "Не волнуйся, твое племя не пропадет".
 
Харадрим помогали вастакам собираться, Милдред аккуратно погрузили на носилках в хорошую телегу с тентом, которую выкупили у гномов, ибо она, везя припасы, опустела после пиршества. Один из вастаков, что был на страже у тележки, помог Инас забраться в нее поближе к вождю. Перед отъездом Зафар нашел Эомера.
 
- Дело есть, многословный, - харадец угрожающе полез рукой к поясу с кривым мечом и извлек из ножен маленький кривой нож, вложив его в руку рохиррима.
- Я знаю ты не из того теста, что мы, он твой брат и все такое, но он не тот кто должен быть у власти. Такие люди губят державы. Я для твоей сестры дикий зверь, которого она хотела бы удушить за деяния предков, а мои предки не прочь были бы... Но не об этом. Мы другие. Я другой. И я видел что может безумие правителя. Если Теодред будет обузой Рохану, сделай это моим ножом, - он передал Эомеру ножны к которым была привязан стеклянный пузырек с ядом на случай если ярл нашкодит по серьезному и его придется травить, - Сделай это этим ножом, не порти меч. Фэнэк считает, что у оружия есть душа, так не дай своему мечу братской крови. Но надеюсь до этого не дойдет.  
Мужчина соврал. Он хотел смерти Теодреда. Зафар вскочил в седло словно ему было двадцать лет, с такой легкостью и непринужденностью, тоже был всадником как и рохиррим.
- Мы еще встретимся, Эомер, ярл Рохана.
 
Ватага вастаков и харадим двинулась дальше в путь. 
 
[AVA]s-media-cache-ak0.pinimg.com/236x/c5/98/ff/c598ff1a15f3c8d22205d37d7b51a773.jpg[/AVA][NIC]Зафар[/NIC][sTA]Последний кого стоит злить[/sTA]

- У меня был только один муж, Зафар. И он мертв. Повторять этот опыт я не намереваюсь. - Лицо - спокойное, вежливое, ни следа прежнего почти истерического смеха. Собранная, отодвинувшая чувства на задний план - пусть, будет время еще напиться болью. Зафара взглядом проводила и вздохнула. И он туда же - как будто она не знает, что её люди справятся и без неё. Да, это так, но это не значит что она не нужна им. Как разум. Как общая цель.
 
Эомеру она не улыбнулась, и попривествовала его лишь кивком, жестами попросив у брата еще воды - слов было много, слишком горьких, слишком гневных. Нельзя что бы они все выплескивались сразу, сначала - ответить на любезность любезностью, не заметить руки на мече, и не проявить вражды. Дамира с Инас она попросила уйти, что бы не мешать беседе - с глазу на глаз собеседник искреннее, пусть и нечего ей было от брата и дитя скрывать. Да и вот он - еще один жест доверия.
Прошлых оскорблений будто бы и не было - "девкой" она Эомера не завала больше и вообще, в беседе этой говорила негромко, но спокойно и взвешенно. А потом передала что-то военачальнику Рохана, и попросила духов благословить его, прощаясь.
Возможно, навсегда, да и жалеть об этом она не станет. Пора было домой.
 
Отнести себя в телегу она позволила, хоть и хмурилась - и устроили её-там как какую-нибудь кхандскую царевну - для Милдред, способной и без сознания на коне усидеть это было дикостью, но раздавать указания убрать шкуры и подушки она не стала - во-первых, и вправду удобно, во-вторых - рану всяко растрясет, но чем меньше, тем лучше - тем быстрее она встанет на ноги, а это необходимо. 
 
На Запад она вернется. Однажды. К эльфийскому королю - своему другу, но больше для неё здесь не было никого. Кровь её матери, наконец, окончательно сдалась, уступая востоку.
 
[spoiler=офф]Фень, нарисуй мне переход, куда мы там идем.
 
Беседа с Эомером будет отыгрываться в Иной Игре
 

Лагерь медленно оживал. Меж улочек деловито забегали восточане, без лишней спешки и шума пакуя вещи. Палатки и шатры сворачивались и убирались, тюки вновь навьючивались на лошадей, что тихо похрапывали и били копытами. Харадримы и рунцы бодро расхаживали, ежась от утреннего холода, но готовые выезжать по первому зову своего Вождя. Эомер очнулся от оцепенения и подумал, что неплохо бы и ему сворачивать свой шатёр. Рохиррим не собирался задерживаться в лагере дольше, чем требовалось. Сейчас Маршал ожидал лишь пробуждения своей сестры. "Проснётся, может, перекусит чего, и уедем тотчас. Нет, ничего меня здесь больше не держит. И никто. Если выедем сейчас, вместе с Эовин мы вполне можем нагнать Теодреда... если он не решил загнать лошадей. Пекло, куда вообще понесло Ярла на ночь глядя?! Забыл у эльфов платочек или решил, что государственные дела важнее... любви? О предки, чем он думал, бросая свою якобы возлюбленную?! Нет, уезжать надо, срочно, пока этой восточанке ещё что-нибудь в голову не взбрело!"
 
Позади раздался тихий шорох. Эомер обернулся и увидел, как к нему от шатра медленно идёт заспанная сестра. Мужчина выдавил из себя слабую улыбку, приветствуя девушку. Внезапно рохиррим понял, что сам глаз так и не сомкнул, а ведь поездка обещала быть долгой.
 
— И тебе доброго утра, Эовин. Да... много чего, сестрёнка. Даже не знаю, с чего начать. С того, что Теодред, наш Теодред, которого мы помнили с детства, теперь Ярл. Но какой? Якшающийся с вастаками и даже умудрившийся влюбиться в их вождя. Или она в него... неважно. Неважно, потому что этой ночью наш братец учудил очередную глупость, под шумок уехав из лагеря прочь. В неизвестном направлении, никому ничего не сказав, оставив меня одного... прости, сестрёнка, нас двоих наедине с вражеским племенем! 
 
Эомер оглянулся, не шпионит за ними кто. Маршал не боялся вастаков, не сдерживал себя в словах, предпочитая говорить открыто. Но если раньше он мог себе позволить некоторую вольность, не желая юлить и готовый понести ответственность, то теперь в случае чего опасности могла подвергнуться и Эовин. Этого рохиррим позволить не мог. 
 
— А, пустое, Эовин, я уже смирился с этим, — Эомер махнул рукой и тяжело вздохнул, — Ты права. Слишком много всего произошло, слишком много нужно обсудить, но... не здесь и не сейчас. И нам действительно пора домой. Пусть Теодред едет, пусть. Нам тоже пора, меня теперь ничего тут не держит, я же его сопровождал. Надеюсь, ты успела хоть чуток отдохнуть, сестрёнка, ибо дорога предстоит нелёгкая. А что до твоего предчувствия... я искренне надеюсь, что оно тебя обманывает, Эовин. Иначе... эх, возможно, придётся поторопиться да нагнать братца. В любом случае, ты со мной, вместе переживём, сестрёнка.
 
Маршал с теплой улыбкой сжал руку Эовин, утешающее глядя ей в глаза. Сестра сказала, что на его лице лежала тень сомнений, но и её взор был отягощен грустью. Рохиррим представил, через что пришлось пройти девушке и содрогнулся. "Много ужасов повидала она, ой много... и не факт, что дальше будет лучше. Ничего. Прорвёмся, Эовин, найдём верную дорогу. Теперь точно найдём, вместе." Мужчина встал, разминая затёкшую спину, стуча окоченевшими ногами, разгоняя кровь по телу. Нужно было собираться. 
 
Но собраться ему не дали. К костру подошёл один из вастаков, смерил тяжелым недовольным взглядом светловолосых родственников и мрачно сообщил, что Эомера желает видеть Вождь. Маршал ответил слуге не менее холодным взглядом и сухо поблагодарил его за донесённое послание. Хмыкнув, гонец развернулся и, бряцая оружием, скрылся между шатров. Эадиг несколько мгновений посверлил взглядом его спину, затем вздохнул и ободряюще обратился к сестре. 
 
— Всё в порядке, Эовин. Я скоро вернусь. Собери пока вещи, ладно? По моему возвращению отправимся в путь. Там уж и поговорим.
 
Маршал отогнул полог и шагнул внутрь шатра, пригнувшись, чтоб не задеть слишком низкий для него потолок. Внутри, словно в ожидании чего-то, сидела вся племенная верхушка — от хмурого харадримца Зафара до брата Вождя. Была тут и та маленькая девочка, что косилась на всех словно дикая кошка, прижимаясь поближе к вастачке и поблёскивая глазками в полумраке.
 
— Приветствую обитателей этого шатра, — рохиррим прищурился, выпрямился и положил руку на оголовье меча. В голове прокручивались причины столь неожиданного вызова. Эомер решил не испытывать терпение вспыльчивой вастачки, поэтому пришёл сразу же. Ещё один конфликт ему был ни к чему. 
 
— Гонец известил меня, что ты желаешь видеть меня... Милдред. Как твоё самочувствие, Вождь? Надеюсь, тебе полегчало, — Эадиг был вполне искренен. Может быть, он и не любил вастаков, но глумиться над ранеными не привык. 

Древен в обличьи хакана
 
 
Нурия

 
Эрувен

 
Таури
 
 

- Небо только смотрит, Дамир. Небо только молча наблюдает за нами, и за нашей болью.
 
Руку протянула, и по волосам Инас провела, заметила печаль её и волнение, утешить попыталась - не должно детям так глядеть, им мир в ноги стелиться должен и улыбаться вечно. Особенно этой - из крови в кровь, из рабства- в свободу, и нигде нет ни покоя, ни тепла. Как бы хотела Милдред даровать ей его - и дарует. Однажды, если выживет - а коли нет, так брат её, верный, изменчивый как море, старший брат. Быть может, синева знамени - не только лишь небо, может - еще и вода, вот и летает орел меж тем и другим, сплетает воедино - может, и ей удастся сплести...
 
И только мысль пришла эта - Вождь вздрогнула, на кровь родную взгляд подняла. Нет, ни за что - сплетать тут, что связывать, сковывать. И не с ним такое, даже зная - легче живется, когда он рядом, поддерживает, спокойный, за спиной стоит, насмешник, вперед не лезет - хотя мог бы, тысячу раз - и его-то, да назад, откуда бежал?
Дамира украло море - всего лишь соленая вода, ни коней напоить, ни на золото не обменять, но этот разговор пройден уже - и рано или поздно мысли эти перестанут приходить. Тогда, быть может, она научится ждать...
А, быть может, клан её станет жить у моря и тогда... Все изменится.
 
Зафар вошел, отвлекая её от мыслей - правильно сделал, нечего блуждать в бесконечном лабиринте, да еще пребывая в легкой лихорадке от ранения, и умудрился в одной фразе разгневать её - а после сразу рассмешить до истерики. Смеялась она действительно громко, морщась от боли и до слез. "Теодред позаботится". Сбежал её золотоволосый Ярл, видение и рассвета не дождалось - расстаяло. Жаль, нельзя вырвать сердца из груди и ему послать отравленным - пусть взглянет, что сотворил,  посмеется пусть.
Пустое это - мстить, а рана на сердце заживет с раной на груди - она хоронила своих братьев  - а это не больнее, ох не больнее смерти Тургэна, эхо боли от которой она иногда замечала и в глазах Дамира, и в глазах её племени.
 
- Теодред, дорогой мой генерал, давно уже покинул лагерь в неизвестном направлении, не дождавшись ни своего брата, ни своих людей, ни даже прощания со мной. А ты тоже любитель слово свое нарушать? Ты давал мне неделю, или это уже стерлось из твоей памяти? Все мужчины, говорящие мне о любви так скоры?
 
И снова засмеялась Вождь, хоть уже слезы на глазах выступили, а после застонала от боли, продолжая посмеиваться.
- Ох, рассмешил меня ты, Зафар. Но тем не менее - слово свое сдержи. Скоро отправимся. К предкам этот дурацкий союз. Вот странно - мать моя возможно, была из этих мест, - не говорила она об этом особо - а человеком была все одно - честным и порядочным. А тут... Ладно. Через пару часов поедем - ничего потрясусь в повозке пару дней, а там уж как новенькая буду. Позовите сюда этого.. Эомера что ли. Есть что ему передать для его Ярла.

Типипичный Феня:
- Я хочу упарвлять Харадом.
- Бери перса, иди управляй.
- Нет, я лучше буду сижеть в Эсгароте и ловить каких-то призрачных орков, лмбо хидеть в Шатре еще 100500 лет, пока все нахрен не вымрут.

Ассоциируем Ихчерат с каноничной Ихчерат)

"Сахри", "Азшаз", "Митримас"... 

Просто не могу не. По-моему очень зачетно.
 

Транди
 


Ну и этот вдогонку. Когда безумным становится.
 


Есть что-то от Дамира во времена его странствий х)
 

А я все равно не знаю, кто это и где) Чисто ассоциация.

Дамир пришел бить Меднотазого
 


А это Эогарт уже заманался искать Ярла х)
 

[spoiler=Вдохновение и атмосфера]
 
 
Звание капитана лесной стражи подразумевает не только умение мастерски владеть оружием, разрабатывать маршруты патрулей, раскидывать нити их путей внутри огромного живого организма – леса, распределять воинов, определять, кто с кем лучше сработается, и чьи навыки найдут наилучшее применение на том или ином квадрате дома. Настоящий капитан должен был обладать не только необходимым набором личностных качеств. Он должен был знать всех своих воинов, помнить, пусть вкратце, летопись каждого из них, ведь от этого во многом зависел результат их работы, от этого зависела безопасность их семей и костров. Тауриэль помнила своих воинов: знала как капитан, как страж, воин, разведчица, лучница, как старшая сестра, как наставник. И сейчас она лишь с толикой затаенной грусти взглянула на Эрувэн. Потому что знала ее историю. И сейчас в своем затворничестве, отгородившись от окружающего поволокой одиночества и отшельничества, та теряла свой профессионализм, субординацию. Она становилась менее полезной лесу и их общей цели.
Препятствовать подготовке Эрувэн к походу капитан не стала. Те несколько часов глухой темной ночи она провела у затихающего костра, неотрывно глядя в тлеющие угли, будто стремилась найти в них ответ на только ей одной известный вопрос. Сполохи пламени ярко отражались в застывших глазах, но не смягчали их, а наоборот, делали резче, заостряя черты лица и делая и без того настороженный образ лесной воительницы еще более хищным.
 
Огненные твари сцепились перед ее взором. Они были похожи на драконов, воплотивших в себя чистейшую суть своего бытия. С их клыков и когтей спадали яркие капли магмы, жидким огнем были покрыты кожистые крылья и тела. Они сражались, сталкивались друг с другом и падали вниз, жутко ревя. Они палили все, чего касалась их чешуя. Они убивали ее лес. Над ним развернулась небесная битва, и именно он страдал больше всего от ее последствий. Почему? За что? Резкий треск лопнувшей от жара коры. Запах пепла забивает ноздри. Лес не горел, но чернел, отпуская квинтэссенцию жизни.
 
Сухая веточка хрустнула в побледневших пальцах. Звук оглушительный, но словно чья-та могущественная рука стирает смрадную дымку. Тауриэль на миг прикрыла глаза… и, вновь открыв, подняла взор на эльфа со страшным шрамом. Она молча выслушала его, превратившись в каменное изваяние.
Каждый из них несет свою боль и свою загадку. В конце концов, каждый из них гонится за своим светом. Как бы кто это не отрицал, но у каждого есть своя нить, которую он ищет, порой безуспешно, в дикой пляске теней вокруг. Таков замкнутый круг каждого. А у некоторых этот незаживающий шрам есть и на коже.
- Elbereth adh len1.
Это напутствие, данное от чистого сердца, отнюдь не из жалости, ведь она давно разучилась по-настоящему жалеть, услышал, наверное, лишь ветер, что подхватил сверкающие нити и вознес их высоко, сквозь облака, к звездам.
Времени у нее практически не оставалось. Оказав возможную помощь отправляющемуся в далекий и опасный пути отряду с ранеными и пополнив запас воды, она на мгновение задержала свой взгляд на Рунваре. Тот сидел в окружении слушателей, одной рукой обхватив наполовину пустой бочонок, а другую воздев вверх для того, чтобы особо экспрессивно подчеркнуть нужное в повествовании место. Тихо улыбнувшись своим мыслям, она накинула капюшон на голову. Завтра певец даже не вспомнит имя рыжей эльфийки.
Еще до первых лучей солнца капитан вместе с разведчицей исчезли из лагеря.
 
1. Elbereth adh len - Эльберет пребудет с тобой. (синд.)
 
Границы Северного Лихолесья

Вьётся песня трав седым дымом, вьётся говор, вьётся шёпот шаманов, и ночь пряна и терпка от костров, напоенных вином, молоком и сухоцветом: племя шепчет в темноту, племя поднимает руки – браслеты бренчат в такт бубну шамана – и немо обращается к звёздам. Но это – там, снаружи, там жгут клевер и вереск, там воздух тяжёл и наполнен дурманом; здесь, под цветастыми сводами, – Инас видит, как бегут волки и мустанги степные, как сплетаются узоры дорог, как жёлтое солнце и белая луна перемежаются путями – гораздо тише, здесь таинство вершится, ей недоступное, но она всё равно подсобляет – над ступкой склоняется, толчет соцветия и стебли, под солнцем благодатным высушенные, воды подаёт, что паром жарким веет в лицо, но всё на рану, на рану смотрит, хоть и страшно это для ребёнка – кровь видеть, кровь своего божества, кровь той, кто не может быть ранена, кровь той, кто сама орлице вольной подобна, – никому не подвластна, никому не послушна – кровь Вождя.
 
Но хоть и пустили богу кровь – она верит всё равно. Пусть лежит её Вождь на шкурах, бледна, холодна – она верит. И ждёт, ждёт терпеливо, ждёт спокойно – когда же восточный ветер ворвётся в недвижимую грудь, когда же вздох сорвётся с уст, когда распахнутся очи, чтобы пожаром заняться.
 
Вперёд подалась – радостно, неосознанно, потому что с головой солнце, в груди поднявшееся, захлестнуло – и в чёрных очах огоньки, всполохи света заплясали, и лицо детское – так серьёзно, так хмуро оно было мгновение назад, точно бы взрослая уже – улыбкой чистой, ничем не омрачённой, озарилось.
 
И сама сжалась, когда Вождь, замерев, чашу с водой обронила – пусть не может до конца понять, пусть и дитя – а всё же больно, когда видишь, как поверх раны незатянувшейся новую наносят.
 
На месте сидит Инас – не знает, чем полезна может быть, а отсюда и не гонят – и теплом родным сталь кольца, солнце в себе запрятавшего, наливается, греет грудь, по ключицам, по лопаткам, по позвоночнику нежной волной проходит, смывая печаль и тревогу – теперь для неё, для маленькой девочки, всё уже позади.

[spoiler=люди в броне]
 
 
[spoiler=заброшенные страшности]
 

[spoiler=харадская жэнщинэ]
 

Чуточку повзрослевшая Инас.

Когда теплые руки брата сомкнулись вокруг нее и оторвали от земли, Эовин пронзила такая боль, какой она не помнила и в Мордоре. Казалось вся ее истерзанная душа вдруг раскрылась, и словно огнем окатило все старые раны. На глаза навернулись жгучие слезы, но Эовин не дала им пролиться. Не должно дочери королей плакать в стане врагов. А то что кругом вастаки - а значит враги - Эовин не сомневалась.
Но Эомер был так рад. И эта его светлая искрящаяся искренняя радость согревали ее. Пусть не сразу, но она крепко обхватила брата за широкие плечи и спрятала лицо на его груди. Эомер - это был еще не дом, но уже гарантия, что хотя бы еще раз она увидит степи Рохана.
 - Да... Да, Эомер, это я... - прошептала девушка, позволяя отстранить себя и осмотреть. Хотя вид ее оставлял желать много лучшего. А потом Эомер бросился благодарить ее спасителей. И пусть Эовин не испытывала благодарности к своим случайным попутчикам, они смогли вывести ее к брату. Так пусть получают от него заслуженные похвалы. А сама Эовин чувствовала бесконечную опустошенность и усталость. Проделанный путь отнял у нее много сил. И потому, когда Эомер позвал ее отдыхать, она с радостью пошла за ним.
В шатре, лежа на одеяле и завернувшись в шерстяной плащ, Эовин ненадолго провалилась в мутный и тяжелый сон. Ей снился гниющий лес и красные глаза, неотрывно глядящие ей в спину. И чувство страха, что гнало вперед не зная пощады и не ведая жалости.
Проснулась девушка тяжело дыша и вздрагивая от пережитого ужаса и отвращения. Наскоро сполоснув лицо она выбралась из шатра и пошла искать Эомера.
Эадиг сидел у костра и лицо его было омрачено тяжелыми мыслями.
 
 - Солнце приветствует нас светом надежды, Эомер, - она подошла и осторожно опустилась рядом с братом. - Но на твоем лице я вижу тень и совсем не вижу надежды. Что тяготит тебя, брат? И почему маршал марки спокойно сидит у одного костра с мерзавцами с востока?
Она помолчала. Мысль, что и до любимого Рохана, дотянулась когтистая рука сауроновой тьмы разрывала ей сердце.
 - Меня так долго не было дома... и нам о столь многом нужно поговорить... Но говорить среди этих, - она позволила всему испытываемому отвращению и презрению прозвучать в голосе, - я не хочу. Не пора ли нам повернуть к дому, брат мой? Хотя если взор моего сердца мне не врет.... дорога домой нам теперь закрыта. Ибо между нами и Роханскими степями лежит тьма, которой нам не превозмочь.

!Я вскрываю закрома!
Глорфи