Дамир

Для моей прекрасной девчули я зайду именно с этого профиля и скажу следующее:
что без такого прекрасного, чуткого, самобытного и интересного соигрока невозможно было бы написать все мои посты^^
Ты прелесть, солнышко, спасибо большое за поздравления!
За тебя я готов махать шашкой днями напролет~

Моя любимая Дама и Тау!

Ты знаешь, что я тебя очень-очень люблю, но я не перестану тебе это говорить:

ты замечательная, потрясающая и творческая, я обожать твои посты и, вообще, мяр-мяр-мяр :з

Оставайся такой же волшебной.

Желаю тебе всего самого доброго, светлого, вкусного и тёплого,

чтобы ты писала такие же неподражаемые посты и продолжала со мной играть,

ибо ты - один из моих самых любимых соигроков ^_________________^

Условия кхандцев выслушал и кивнул, немую точку разговору ставя. Достаточно фарса и переговоров, надоели его душе хуже горькой полыни. Сразу видно было, что только лишь за глаза красивые не пропустят, не в правилах это да и не по закону. Каждому шагу своя плата, а уж будет ли она справедливой – вопрос отдельный хоть и не менее насущный да важный. Но проход был разрешен, хоть и золотым выйдет он, коли Вождь дальше идти решит. Коли решит. Особенно после того как монета на солнечный луч попала, и видно стало, что не из золота она, а медяк обычный. Но там уж не ему, Дамиру, решать. Он для себя вывод сделал.
Руки на груди скрестил, чуть задумавшись, слушая торг харадримца и кхандцев. Когда рыночная бюрократия подошла к концу, жеребца под уздцы подхватил и прочь, к племени пошел. Изнутри жгло непреодолимое желание вскочить в седло, стукнуть пятками в бока крутые да в даль умчаться. Там уж никто под ноги лезть не будет, а кто сунется – того вмиг стопчут, с пылью сухой сравняют, места живого не оставят. Не будет там законов, рамок, ограничений. Не будет тварей ползучих, что свои игры ведут. Проклятые интриганы! Шкуру свою больше брата любят. Кошель тугой – больше ветра свежего.
Отдалились друг от друга две стороны, вновь нейтральную территорию очерчивая.
- А неплохо ты себя показал, харад, - не глядя на Зафара, промолвил вастак, когда до кхандцев уже не могли долететь звуки их разговора. – Слово для тебя что грош. Бросил в песок да хвост поджал. «Везет» Милдред на таких… Хорошо хоть кого своими считаешь не бросил пока.
Угрозы не звучало в голосе, если только презрения щепоть. Либо сокрыто оно было пока еще искусно. Не лопнула чешуя брони, не показала тайный яд.
Одно было неплохо во всей той скверноте: волк вовремя показал овечьей шерсти клок под шкурой хищной.

Хан едва сдержал смех, от той ситуации, которая сложилась перед его взором. Два мужика, один умудренный годами, другой полон сил и возможностей, прямо перед его лицом начали выяснять отношения, и разбираться, кто за кем идет и по каким обстоятельствам. Племя же не было сковано обязательствами вождя и достоинства, так что прыснуло со смеху, кое кто даже припал к шее лошади, что бы случайно не упасть с нее.
Эрузин с легкой усмешкой поклонился мужчинам и сказал:
- Хан отойдет, оставит вас наедине, что бы вы могли со спокойной душой обсудить все то, что вдруг вылезло, при нашей встрече. За разом, мы обсудим, какую подать возьмем за проезд. Как будете готовы, мы ждем вас здесь, можете подойти.
Не успели кхандцы сами все обсудить между собой, как послышался голос вастака, который всеми своими действиями, как догадался хан, когда посмотрел на него, хотел показать что это очень важные слова, хотя, почему-то, Эрузину казалось что старый харадец совсем так не думает. - Мы решили, что вы можете пройти, но, - Эрузим сделал паузу, за каждую ногу ступившую на нашу землю, с вастака по мечу, топору либо другому холодному оружию, с каждой ноги харадца по кольчуге либо кожаному нагруднику. С каждого копыта несущего вастака, по пять золотых монет. Лошади несущие ханаттайн могу пройти бесплатно.    [NIC]Эрузин-ар-Марыз[/NIC][AVA]pp.vk.me/c630326/v630326972/d50e/7-M74yUr2Ww.jpg[/AVA]

- Я не терял эти способности, - огрызнулся Зафар, обидевшись не на эти слова Дамира, а на последующие. 
- Не младший я тебе, юнец, - отмахнулся он от похлопываний Дамира, - Я бы на твоем месте держал язык за зубами, ибо не умеешь ты им пользоваться когда надо. Зациклился как и Милдред на родстве со мной. Да что ты о родстве знаешь? Родство заслужить надо, все должны хотеть его, а не вынуждать принимать его от безысходности. Вы навязали нам родство под угрозой смерти. Так не делается. Фэнэк, тот еще поганец, свалил, хотя вы ему руку рассекли. Мне же руку никто не рассекал и даже не думай делать этого, зарежу. Я не считаю вас своей родней, а моих людей обязанных вам.
Зафар закончил, взгляд его был хмурый, а руки скрещены на груди.
- Мне все равно куда вы поедете если вас не пустят. Мы попрощаемся с вами и разойдемся как мумаки в поле. 
 
Зафар вернулся к хану и не обрадовался, хотя воздержался от едких комментариев, которыми любил кидаться так называемый братец. Из-за слов Дамира теперь харадрим должны были заплатить за проход. Замвождя харадрим недовольно посмотрел на вастака. Но все же нужно было решить проблему оплаты.
- Проблема в том, что... Мои харадрим разведчики и налетчики и не у каждого есть защита, она тормозит и делает нас медленнее. Защита нам очень нужна... Я отдам свою кольчугу, она отличной работы, а также вы возьмете не пяток монет, а семь. Это устроит?   
[AVA]//cs629108.vk.me/v629108335/277a9/WvilKMc8iEI.jpg[/AVA][NIC]Зафар[/NIC][sTA]тот кого лучше не злить[/sTA]

Милдред отвернулась от переговорщиков, поднялась плавно и улыбнулась ребенку. О, она научит её слышать песню ветра и песню крови, подведет к величию битвы - лучше бы не быть этому горькому величию, но иное им недоступно, уже очень, очень давно. Трандуил знал об этом, ему-то, другу, она тайну открыла, тайну Вождя и почему это бремя - не честь. Как он там, её верный друг, с которым земли эти мерили, от горизонта до горизонта. ради вспыхнувшей случайно любви?
Дай срок, Небо, вернуться. Там, под сводами лесного дворца вновь быть счастливой - от того, что все тайны вскрыты, от того, что обрела брата. Дай срок, Небо, и ты...
 
- Тебя учили стоять на земле, Инас, голову склонять, ввысь не тянуться. Забудь, тут нужна пляска, ветер подскажет, кровь подскажет, забудь о земле под ногами. Орлы летают высоко, и ты с ними.
 
Приблизилась, показала как стоять, руку правильно выставила, в пляску утянула - сама за спиной, танцует-дерется, руки Инас держит, учит сначала ощутить правильное движение мышц и тела - там, потом, и лук в руки даст, и как глотки с таким ростом вскрывать подскажет, а сначала - лети, орленок, золотом твои перья в солнечном свете, багрянцем заката - клюв и когти.
Остальное - потом, когда поймет собственное тело до конца, не в детской пляске, которой никто не учил - а в настоящей, самой настоящей из всех.
А багряный камень-амулет на груди вождя ловит блики, и словно смеется. Почему бы ему не смеяться, когда детей учат убивать, когда рядом - предают те, что любовью клялись. Смех всяко ярче любых слез, он бьет наотмашь, в грязь, в свет, в тень. Это уже детали.

Забудь.
 
Орёл о золотых крыльях, простирающихся над степью вечным солнцем, научил её забывать. Забывать боль, забывать страх, забывать прошлое, забывать жестокую, подавляющую человека в человеке иерархию каст и крови, денег и душ по цене бурдюка с водой. Она забыла былое – и степь приняла золотую брошь, приняла и похоронила в снегах яропёрую жар-птицу – осколок Кхандского солнца, последний его всполох в её короткой жизни – другой пожар разгорается, иное пламя поднимается из пепелища.
 
Лети вместе с орлами.
 
Отдалась – вся, без остатка, потому что она – на волю пущенный ветер, из клети тесной высвобожденный, она – птица степная, научившаяся расправлять ещё неокрепшие крылья, научившаяся смотреть – не в пыль под когтями – в небеса.
 
И этот танец – в диковинку, нов для неё, никогда ритма этого не слыхала – но поняла, прочувствовала, азартом очи чёрные вспыхнули; это - почти как для огня плясать – бояться не надо, обожжёт, укусит, но ты не отступай раньше времени, тонко, расчётливо танец веди – только так узор совьёшь, только так не оступишься. Помни: ты – на грани, по клинку, но сейчас небо поддержит, сейчас ветер поможет слабым крыльям – учись, орлёнок, учись ведать ветер и слышать песню железа.
 
Клинок солнцем блещет, вспарывает воздух – и плавно чертит дугу, режет наотмашь и замирает в тонких детских пальцах; в этом есть что-то завораживающее, в этих всполохах и резких движениях, в этой босой пляске по песку и одновременно – в объятиях неба, но Инас чувствует – не просто танец, не просто ритм, что-то в нём кроется, какой-то смысл потаённый, что-то, ей пока недоступное.
 
Инас жаждет научиться – чтобы потом, когда окрепнет, когда подрастёт, вместе со стаей – восточным шквалом, диким ветром – по небу, подобно шторму неуёмному.
 
И уже - уверенней шаг, осмотрительней взор – птенец встаёт на крыло, ему пока рано в бурю, но он уже слышит её гневный рокот, чувствует её горячее дыхание на своих крыльях.
 
[spoiler=» рекомендуется к прослушиванию ]
 

Принял флягу из рук Зафара, пригубил безбоязно и с коротки кивком благодарности хозяину в руки протянул, внимательно слушая слова последнего. В корне с ними не согласен был, даже обида глубокая внутри занозой села. Верно старухи-шаманки ввечеру сказывают, хотел ты дескать как лучше да правильней сделать, а вот как всегда и получилось. Несправедливо. Лучше бы и впрямь нахамил да надерзил, хоть за дело речи колкие слушал бы сейчас. Вот же невидаль, ступи на пару шагов в сторону, и по другому совсем слова твои понимают и рассматривают, будто на чужом языке хороводить стал. Поэтому и не любил он речей подобных да слов грузных, что к земле тянули, крылья подрезали, да ноги жеребцу вольному стреноживали. Племя - оно как одно мыслит, а тут совсем дело иное стоит.
Оставил без внимания вастак и следующую колючки парламентеров и смешки их мимо ушей пропустил. На плоские шутки и реагировать желания никакого нет. Пусть гогочат, ежели поводов иных не имеется.
- Мечи - дети наши, товарищи верные, коих не сыскать, - серьезно ответил он на их смех неуместный. - От врагов бежать мы не горазды, но к чему подставляться, притом врагу недостойному? - Гордость сияла в каждом отчеканенном слове, гордость не вычурная, но благородная за племя, любовь к своему народу, давно оставленному, но все такому же дорогому. - Мы взяли оружие, с ним и дальше пойдем, в ножнах неся его как залог добрых намерений и уважения к хозяину. - Рука хлопнула по поясу, рукоятей сабель коснувшись. - Если считаете нужным, следите и охрану выставляйте.
При словах Зафара искра удивления мелькнула в штормовых глазах, и Дамир искренне рассмеялся.
О Небо, только ради этого момента стоило плясать на горячем песке перед кхандцами!
- Ты решил задать этот вопрос только сейчас? Или солнце и южный ветер вернули тебе способность прикидывать и рассуждать? - незлобливо поддел он и вновь к Хану обернулся, не скрывая лукавой улыбки, два пальца левой руки к сердцу приложил, а затем к губам поднес, негласно символизируя об искренности и важности будущих произнесенных слов. - Хан Эрузин-ан-Марыз (надо же, запомнил!), судьба братьями сделала нас, если не по родительской крови, так по крови племени. И хоть нерадив и непоследователен брат младший, - он хлопнул по плечу Зафара, - но часть меня он, часть племени - что самое важное для нас есть. Едиными пришли, одним уйдем. Так с каким решением, хозяин, разойдемся?

Принял флягу из рук Зафара, пригубил безбоязно и с коротки кивком благодарности хозяину в руки протянул, внимательно слушая слова последнего. В корне с ними не согласен был, даже обида глубокая внутри занозой села. Верно старухи-шаманки ввечеру сказывают, хотел ты дескать как лучше да правильней сделать, а вот как всегда и получилось. Несправедливо. Лучше бы и впрямь нахамил да надерзил, хоть за дело речи колкие слушал бы сейчас. Вот же невидаль, ступи на пару шагов в сторону, и по другому совсем слова твои понимают и рассматривают, будто на чужом языке хороводить стал. Поэтому и не любил он речей подобных да слов грузных, что к земле тянули, крылья подрезали, да ноги жеребцу вольному стреноживали. Племя - оно как одно мыслит, а тут совсем дело иное стоит.
Оставил без внимания вастак и следующую колючки парламентеров и смешки их мимо ушей пропустил. На плоские шутки и реагировать желания никакого нет. Пусть гогочат, ежели поводов иных не имеется.
- Мечи - дети наши, товарищи верные, коих не сыскать, - серьезно ответил он на их смех неуместный. - От врагов бежать мы не горазды, но к чему подставляться, притом врагу недостойному? - Гордость сияла в каждом отчеканенном слове, гордость не вычурная, но благородная за племя, любовь к своему народу, давно оставленному, но все такому же дорогому. - Мы взяли оружие, с ним и дальше пойдем, в ножнах неся его как залог добрых намерений и уважения к хозяину. - Рука хлопнула по поясу, рукоятей сабель коснувшись. - Если считаете нужным, следите и охрану выставляйте.
При словах Зафара искра удивления мелькнула в штормовых глазах, и Дамир искренне рассмеялся.
О Небо, только ради этого момента стоило плясать на горячем песке перед кхандцами!
- Ты решил задать этот вопрос только сейчас? Или солнце и южный ветер вернули тебе способность прикидывать и рассуждать? - незлобливо поддел он и вновь к Хану обернулся, не скрывая лукавой улыбки, два пальца левой руки к сердцу приложил, а затем к губам поднес, негласно символизируя об искренности и важности будущих произнесенных слов. - Хан Эрузин-ан-Марыз (надо же, запомнил!), судьба братьями сделала нас, если не по родительской крови, так по крови племени. И хоть нерадив и непоследователен брат младший, - он хлопнул по плечу Зафара, - но часть меня он, часть племени - что самое важное для нас есть. Едиными пришли, одним уйдем. Так с каким решением, хозяин, разойдемся?

Принял флягу из рук Зафара, пригубил безбоязно и с коротки кивком благодарности хозяину в руки протянул, внимательно слушая слова последнего. В корне с ними не согласен был, даже обида глубокая внутри занозой села. Верно старухи-шаманки ввечеру сказывают, хотел ты дескать как лучше да правильней сделать, а вот как всегда и получилось. Несправедливо. Лучше бы и впрямь нахамил да надерзил, хоть за дело речи колкие слушал бы сейчас. Вот же невидаль, ступи на пару шагов в сторону, и по другому совсем слова твои понимают и рассматривают, будто на чужом языке хороводить стал. Поэтому и не любил он речей подобных да слов грузных, что к земле тянули, крылья подрезали, да ноги жеребцу вольному стреноживали. Племя - оно как одно мыслит, а тут совсем дело иное стоит.
Оставил без внимания вастак и следующую колючки парламентеров и смешки их мимо ушей пропустил. На плоские шутки и реагировать желания никакого нет. Пусть гогочат, ежели поводов иных не имеется.
- Мечи - дети наши, товарищи верные, коих не сыскать, - серьезно ответил он на их смех неуместный. - От врагов бежать мы не горазды, но к чему подставляться, притом врагу недостойному? - Гордость сияла в каждом отчеканенном слове, гордость не вычурная, но благородная за племя, любовь к своему народу, давно оставленному, но все такому же дорогому. - Мы взяли оружие, с ним и дальше пойдем, в ножнах неся его как залог добрых намерений и уважения к хозяину. - Рука хлопнула по поясу, рукоятей сабель коснувшись. - Если считаете нужным, следите и охрану выставляйте.
При словах Зафара искра удивления мелькнула в штормовых глазах, и Дамир искренне рассмеялся.
О Небо, только ради этого момента стоило плясать на горячем песке перед кхандцами!
- Ты решил задать этот вопрос только сейчас? Или солнце и южный ветер вернули тебе способность прикидывать и рассуждать? - незлобливо поддел он и вновь к Хану обернулся, не скрывая лукавой улыбки, два пальца левой руки к сердцу приложил, а затем к губам поднес, негласно символизируя об искренности и важности будущих произнесенных слов. - Хан Эрузин-ан-Марыз (надо же, запомнил!), судьба братьями сделала нас, если не по родительской крови, так по крови племени. И хоть нерадив и непоследователен брат младший, - он хлопнул по плечу Зафара, - но часть меня он, часть племени - что самое важное для нас есть. Едиными пришли, одним уйдем. Так с каким решением, хозяин, разойдемся?

- Хана зовут Эрузин-ар-Марыз, а это племя Южной Змеи. 
Хан спешился и подошел к чужакам, протягивая им флягу, как и положенно хозяину.
- Зафар, тебя с радостью примут и, конечно же снабдим необходимыми ресурсами, но, Эрузин надеется, что ты понимаешь, что тебе придется и заплатить дань за перемещение нашими землями, и за предоставленную еду заплатить, мы, все-таки, старана не богатая и еда с неба на нас не сыпется.
Затем хан перевел свой взгляд на Дамира, оценивающе на него смотря. Говорил он хорошо и красиво, когда увидел, что его шутки самую малость неуместны, и это немного обнадеживало, значит можно с ним говорить, но, все-таки, первое впечатление остается неизгладимым, и он его оставил в не лучшем виде.
- Хан согласен, с его рук тянется чаша, но и плевать под ноги хозяина, неуместными замечаниями, пока он готовит чашу, так же не пристало, согласись.
Услышав замечание, оставленное Дамиром Эрузан снова улыбнулся, опять обращаясь к Зафару, как к более мудрому переговорщику в этой ситуации:
- Вот видишь, как они относятся к вам? Даже не довеояют вам свою безопасность, или ваши пути с  границы расходятся, и дорога разойдется в разные стороны? 
Когда флягу ему вернули, он отпил ее, обронив пару первых капель на землю, проговаривая: "предкам моим". А затем повесил её снова на пояс, все с той же легкой играющей улыбкой
- Да и неужели все так плохо стало в Руне, что две сотни здоровых мужчин, в доспехах, и при лошадях не смогут справиться с какой-то бандой? Или доспехи ваши столь плохи, что не выдержаит дубины какого-то пьянчги из подворотни? Хан польщен вашим мнением, что даже наши дуболомы могут такого шороху навести в вашем племени, но обескуражен тем, что вы такого плохого мнения о себе и ваших спутниках.
За спиной хана послышались легкие смешки.
 
[NIC]Эрузин-ар-Марыз[/NIC][AVA]pp.vk.me/c630326/v630326972/d50e/7-M74yUr2Ww.jpg[/AVA]

Первым порывом – от чувств, от боли отречься – только бы слабость не показать перед Вождём, и на ноги уж вскочила, браслетами на лодыжках да запястьях звякнув – но тут же опала вновь, на землю опустилась, как змея, прячущая свой капюшон, послушно ложащаяся на песок.
 
- Да. Да, я тоскую, Милдред, - молвит она, на Вождя взгляд опечаленный, тёмный, что вода потревоженная, обращая; но в очах детских проступает металл, и голос звучит твёрже: - Но я не желаю здесь оставаться, здесь, где я – раб. Кханд – не моя родина. Я здесь родилась, но род мой по пустыне и дальше, по пустошам и до самого горизонта, развеян, точно песок; я не знаю, кто я. Я была Инас-ци-Сархи-ур-Халит. Но восточный ветер налетел шквалом и забрал меня, забрал моё имя, забрал моё прошлое, - сощурились глаза чёрные, пристальней вгляделась Инас в черты Вождя своего, точно гадая, о чём та мыслит сейчас, - и я не жалею.
 
Кинжал для детской руки непривычен, тяжёл – но она принимает, не думая, крепче сжимает рукоять, хранящую прикосновения и силу чужую, из ножен достаёт, на сталь калёную, что солнцем жарким ликует – точно огнём занялась – смотрит внимательно. В оружии не мыслит ничего, но видит – службу хорошую сослужит, и потому ножны поверх кушака широкого застёгивает, примериваясь уже, привыкая к этой странной для ребёнка ноше.
 
- Да. Хочу, Милдред.
 
Клинок в правой руке держит, стоит перед Вождём, смотрит серьёзно, не как дитя – снова изменилась, снова железо поверх детской души.

Ничем не выдал волны горячей внутри. Будь его воля, не стой за ним племя, с которым судьба вновь сплела, не будь там сестры, братьев, девчушки, не будь цели общей, ринулся бы он штормом диким, а там что уж произойдет. Один раз живем, и лучше яркой вспышкой, звездой падающей, к которой весь мир глазами льнет, стать, нежели одним из сотен и тысяч. Но сдержался, а конь ноздри раздул, горячий воздух выдохнув.
Небеса, как дорого ему дается постоянно одергивать себя! Может, поэтому ушел? Там в одиночку лишь за себя ответ держал, в море ласковом и диком купался, мгновением вперед смотрел. Был тем, кем на самом деле являлся.
Молча стоял, пока Зафар суть дела излагал, прядя тонкую нить, связывающую их с кхандцами. Но что толку плести, если кинжал острый вторая сторона сжимает, а не веретено, чтобы в помощь прийти или хотя бы не мешать?
Лишь голову склонил, сим жестом будто показывая, что внял словам "привечающим" и одобрил речи харадримца.
- Для гостя честь не пустой звук, это правда. Но хозяин зачином служит. Из его рук чаша мира протягивается, и уж гостю вырывать ее не следует, а лишь с поклоном и уважением принять.
Неужто пару десятков километров на юг, и люди уже забывают о простых правилах?
Вороные брови чуть на переносице сошлись. Но это же от солнца все, не ярости, не правда ли?
- Пока наши люди вооружены? - удивленно переспросил он, с коня спрыгнув. - Хорошо же гостеприимство хозяина. Не хотите ли вы сказать этим, что окружные земли стали настолько безопасны, что люди голыми по ним ходить могут? Сейчас ходить безоружным, смертный приговор собственноручно подписать. Уверен, вы знаете это не хуже меня. Хотите убить их всех, так и говорите, но не обрекайте на глупую смерть от первой же вшивой банды разбойников.

Ничем не выдал волны горячей внутри. Будь его воля, не стой за ним племя, с которым судьба вновь сплела, не будь там сестры, братьев, девчушки, не будь цели общей, ринулся бы он штормом диким, а там что уж произойдет. Один раз живем, и лучше яркой вспышкой, звездой падающей, к которой весь мир глазами льнет, стать, нежели одним из сотен и тысяч. Но сдержался, а конь ноздри раздул, горячий воздух выдохнув.
Небеса, как дорого ему дается постоянно одергивать себя! Может, поэтому ушел? Там в одиночку лишь за себя ответ держал, в море ласковом и диком купался, мгновением вперед смотрел. Был тем, кем на самом деле являлся.
Молча стоял, пока Зафар суть дела излагал, прядя тонкую нить, связывающую их с кхандцами. Но что толку плести, если кинжал острый вторая сторона сжимает, а не веретено, чтобы в помощь прийти или хотя бы не мешать?
Лишь голову склонил, сим жестом будто показывая, что внял словам "привечающим" и одобрил речи харадримца.
- Для гостя честь не пустой звук, это правда. Но хозяин зачином служит. Из его рук чаша мира протягивается, и уж гостю вырывать ее не следует, а лишь с поклоном и уважением принять.
Неужто пару десятков километров на юг, и люди уже забывают о простых правилах?
Вороные брови чуть на переносице сошлись. Но это же от солнца все, не ярости, не правда ли?
- Пока наши люди вооружены? - удивленно переспросил он, с коня спрыгнув. - Хорошо же гостеприимство хозяина. Не хотите ли вы сказать этим, что окружные земли стали настолько безопасны, что люди голыми по ним ходить могут? Сейчас ходить безоружным, смертный приговор собственноручно подписать. Уверен, вы знаете это не хуже меня. Хотите убить их всех, так и говорите, но не обрекайте на глупую смерть от первой же вшивой банды разбойников.

Ничем не выдал волны горячей внутри. Будь его воля, не стой за ним племя, с которым судьба вновь сплела, не будь там сестры, братьев, девчушки, не будь цели общей, ринулся бы он штормом диким, а там что уж произойдет. Один раз живем, и лучше яркой вспышкой, звездой падающей, к которой весь мир глазами льнет, стать, нежели одним из сотен и тысяч. Но сдержался, а конь ноздри раздул, горячий воздух выдохнув.
Небеса, как дорого ему дается постоянно одергивать себя! Может, поэтому ушел? Там в одиночку лишь за себя ответ держал, в море ласковом и диком купался, мгновением вперед смотрел. Был тем, кем на самом деле являлся.
Молча стоял, пока Зафар суть дела излагал, прядя тонкую нить, связывающую их с кхандцами. Но что толку плести, если кинжал острый вторая сторона сжимает, а не веретено, чтобы в помощь прийти или хотя бы не мешать?
Лишь голову склонил, сим жестом будто показывая, что внял словам "привечающим" и одобрил речи харадримца.
- Для гостя честь не пустой звук, это правда. Но хозяин зачином служит. Из его рук чаша мира протягивается, и уж гостю вырывать ее не следует, а лишь с поклоном и уважением принять.
Неужто пару десятков километров на юг, и люди уже забывают о простых правилах?
Вороные брови чуть на переносице сошлись. Но это же от солнца все, не ярости, не правда ли?
- Пока наши люди вооружены? - удивленно переспросил он, с коня спрыгнув. - Хорошо же гостеприимство хозяина. Не хотите ли вы сказать этим, что окружные земли стали настолько безопасны, что люди голыми по ним ходить могут? Сейчас ходить безоружным, смертный приговор собственноручно подписать. Уверен, вы знаете это не хуже меня. Хотите убить их всех, так и говорите, но не обрекайте на глупую смерть от первой же вшивой банды разбойников.

Ничем не выдал волны горячей внутри. Будь его воля, не стой за ним племя, с которым судьба вновь сплела, не будь там сестры, братьев, девчушки, не будь цели общей, ринулся бы он штормом диким, а там что уж произойдет. Один раз живем, и лучше яркой вспышкой, звездой падающей, к которой весь мир глазами льнет, стать, нежели одним из сотен и тысяч. Но сдержался, а конь ноздри раздул, горячий воздух выдохнув.
Небеса, как дорого ему дается постоянно одергивать себя! Может, поэтому ушел? Там в одиночку лишь за себя ответ держал, в море ласковом и диком купался, мгновением вперед смотрел. Был тем, кем на самом деле являлся.
Молча стоял, пока Зафар суть дела излагал, прядя тонкую нить, связывающую их с кхандцами. Но что толку плести, если кинжал острый вторая сторона сжимает, а не веретено, чтобы в помощь прийти или хотя бы не мешать?
Лишь голову склонил, сим жестом будто показывая, что внял словам "привечающим" и одобрил речи харадримца.
- Для гостя честь не пустой звук, это правда. Но хозяин зачином служит. Из его рук чаша мира протягивается, и уж гостю вырывать ее не следует, а лишь с поклоном и уважением принять.
Неужто пару десятков километров на юг, и люди уже забывают о простых правилах?
Вороные брови чуть на переносице сошлись. Но это же от солнца все, не ярости, не правда ли?
- Пока наши люди вооружены? - удивленно переспросил он, с коня спрыгнув. - Хорошо же гостеприимство хозяина. Не хотите ли вы сказать этим, что окружные земли стали настолько безопасны, что люди голыми по ним ходить могут? Сейчас ходить безоружным, смертный приговор собственноручно подписать. Уверен, вы знаете это не хуже меня. Хотите убить их всех, так и говорите, но не обрекайте на глупую смерть от первой же вшивой банды разбойников.

Зафар спешился, оставив свое оружие на седле. На нем не было даже брони, ибо в походе она не нужна. Харадец немного серчал. Ведь он говорил о том, что в переговорах важна не малая доля обаяния и такта. Но на его слова, что Фэнэк, что Дамир... Ситуация грозила стать плохой.
- Его имя Дамир - произнес Зафар вместо истерлинга, стараясь давать исчерпывающую информацию, - Он и его племя - изгои в Руне. Им некуда идти, поэтому они следуют за мной ко мне на Родину в надежде обрести помощь. Нас связала долгая, но не интересная история. Я и мои люди то что осталось от большой группы наемников-разведчиков, что служили Темной стране. Теперь же Мордор более не нуждается в нашей горстке и мы были отосланы обратно домой, - южанин не умел врать, но зато он мастерски умел недоговаривать некоторых фактов, например того, что он и его люди предали Сауронову власть.  
Харадец стянул с пояса флягу с вином, отхлебнув немного. Капли скатились по бороде и усам, а сам южанин окинул взглядом позади идущую ватагу.
- Я понимаю тебя, хан. Тебе не хочется пропускать тех, кто может угрожать твоей родине. Два десятка с небольшим уставших от войны харадрим не в состоянии причинить столько бед, сколько это может сделать две сотни. Я согласен с твоим условием. Но попрошу об одолжении. Запасы моих людей на исходе, а ведь нам предстоит еще долгий путь в самом Хараде. Позволишь ли ты под присмотром твоих людей пополнить запасы?  
Зафар ожидал подобного расклада дела. Поэтому он и хотел ехать горсткой, а не ватагой. Но кто станет слушать старого полководца, что не первый день хороводит армиями? Конечно, кому это нужно? Харадец бросил свой взгляд на Дамира, а потом на тучу народа, которой руководила упрямица. Он усмехнулся своим мыслям и остывшему сердцу. И все же то было мимолетное желание. Быть может оно к лучшему, разбежаться кто куда. Он и правда устал, а Фэнэк вряд ли вообще объявится.
- А как твое имя? - задал наконец волнующий его вопрос. Человеку без имени сложнее довериться, чем человеку без лица. Имена, считал Зафар, клеймо, они говорят о человеке больше, чем его внешность и поведение.       [AVA]//cs629108.vk.me/v629108335/277a9/WvilKMc8iEI.jpg[/AVA][NIC]Зафар[/NIC][sTA]тот кого лучше не злить[/sTA]

Хан выехал на несколько шагов вперед, и посмотрел на двоих, которые дерзнули выйти для того, что бы переговорить с пограничниками и просить разрешения на переход через земли Кханда. Пограничники не первый день жили на земле, и знали кое что, что творится в мире. В том числе им было известно, что как Рун собирает армию, под своим по приказу молодого правителя, так и Денна, сидя в Хараде не распускал ещё армию, мобилизированную в прошлом году. Так что такие здоровые и готовые к бою мужики здесь попросту смотрелись странно и настораживающе. Принимать такую толпу просто так было слишком опасно. Особенно если они такие самонадеянные, что говорили про одно небо и угрожали.
- Небо одно для всех, земля же наша, и вы её топчете без уважения к нам, даже тут, якобы для того что бы поговорить, вы стоите с оружием. А ты, юнец, - хан обращался к Рунийцу хотя судя по возрасту и голосу был того же возраста, - даже не представился. Харадрим, если объяснишь, как так вышло, что ты с твоими людьми оказался не в армии, а здесь в обществе рунийцев - можешь пройти. Вастаков не пропустим. Пока они вооружены, и их имена слишком важны для оглашения, здесь им нет места. Хозяин должен быть гостеприимен, но и гость должен знать честь. 
 
[NIC]Погранцы[/NIC][AVA]pp.vk.me/c630326/v630326972/d50e/7-M74yUr2Ww.jpg[/AVA]

- Ты хоть понимаешь, с кем говоришь, Зафар?
 
Смешок вырвался у Милдред - голову склонила. Видно, её слабость был неверно истолкована. Как и речи, и действия - и харадримцу взбрело в друг в голову что здесь вожак он. А еще со страстью своей лез - уж не для того ли, что бы получить себе её клан? Нет, вряд ли. Оставь свое горькое веселье, или исключи горечь и просто смейся - не нужно считать свой народ - даже заносчивый - хуже, чем они есть. И выдумывать им грехи. Пусть считает, если желает, что ты не способна к переговорам - хотя мог бы и эльфийского короля попомнить,иного, чужого -и то ставшего мне добрым другом. И меч из ножен я не тянула - моя бы воля, все пиром бы решала.
 
- Не буду говорить тебе в чем ты неправ. Но запомни, генерал - открыть свои замыслы тебе придется.
 
Разумеется их прервали. Она вышла из шатра следом за Зафаром, щурясь на поднимающееся солнце. Кивнула брату, от которого отдалилась за последнее время.
- Мои люди.
 Всем указать место, так теперь, да? Перестань, Дамир не тянется забрать у тебя власть. Но не во власти ведь дело, да? Дело в том, что теперь-то ты понимаешь - Тургэну стоило быть правителем, не вы для того рождены. Вырви горечь из своего сердца, воссияй солнцем - и твоему брату никогда не придется вновь забирать у тебя то, что для него - тяжелейшая ноша. Соберись.
Подошла, ухватила за узду коня брата, на миг задерживая, одними глазами. на миг ожившими, попросила - будь осторожен, смири свой шторм... и отступила, бросив Зафару.
 
- Не указывай мне, генерал - Все таки смягчила, заставила голос звучать дружелюбно - он не виновен в том, что не знал тебя до проклятой любви, а после ты вновь обрела прежнее. Что никогда не видел ту, что вопреки законам предков взяла в свои руки вожжи, а не таяла от желания вышивать и рожать детей. - Это ты чаще ратуешь о войне, а не я. Мы будем вести себя как обычно - спокойно и беспечно. Две сотни затаившихся как тростниковые кобры воинов - вот это, пожалуй, настораживает - а не мирно пробуждающийся лагерь. Езжай, мне нечего говорить хакану. Вождь послом не бывает.
 
А ведь вправду - она в жизни не поверила бы вождю, который выперся бы к её разведчкам, а весь остальной лагерь чуть ли не на цыпоччках ходил, старательно не вызывая подозрений. Воевать с Кхандом они не собираются - ну так и зачем им показуху разводить. В случае атаки люди знают что делать - а пока пусть себе ходят, разговаривают - ничего значимого-то не происходит, хоть они и настороже немного. 
В степях надо всегда быть настороже. Там другой клан писем не пошлет, если в набег пойдет.
 
Милдред подошла к Инас, села на землю, глядя на всадников, и впервые за долгое время заговорила с ней.
 
- Скучаешь по родине своей?
 
Глупо, как же глупо оплакивать обман и неслучившееся будущее с нерожденными детьми. её племя - вот её дети, а она забыла о них - и об Инас, которая будь её ребенком - было бы это честью. Но руки тонкие и нежные, оружия не державшие - так выполняй данное самой себе обещание, Вождь. Кого другого ты бы уже учила держать в руках лук и нож.
 
- Возьми. Хочешь, я научу тебя как правильно защищаться?
 
Нож тяжелый, охотничий - для детской руки почти кинжал, в потертых ножнах - у Милдред есть другой, его и поить кровью - а этот, первый, пусть ей перейдет - хорошо хоть судьбы с оружием не сплетены, не передаются, как имена.

Ещё тьма пряная, бархатная вокруг, - на кошку большую похожа, совсем не такая, как северная сестрица, клыкастая, с очами злыми, волчьими – только вспыхивает багрянцем и янтарём восток, выплёскиваясь, аки золото жидкое, на песок; племя уже поднялось, вновь в путь собирается, но, покуда вождь с вожаком говорит, можно и сбежать на один рассвет, украсть этот рассвет у стаи.
 
» ◈ : ◈ : ◈ «
 
Пальцы в песок запускает, в небеса самые шепчет слова, что глубоко в груди воскресают сами собою, выжигаясь клеймом обжигающим в памяти, смотрит, как поднимается солнце, – её солнце – подставляет руки оголённые его свету, ловит тонкими пальцами рассвет в горсти, омывается этим по всему телу разливающимся истомой жаром, что пыльными, душными, давящими небесами поднимается вместе с днём; птицы над лагерем кличут беспокойно, тревожно, но она не слышит.
 
Слишком долго ждала – когда же зима отступит, уйдёт, землю отпустит, когда солнца пламя ярое разгорится, когда суховей знакомо завоет ночью южною, когда по-иному звёзд серебро ляжет на полотнище чёрное, когда волны золотые, изменчивые, пустошь и вереска море сменят; когда иная песня зазвучит – чуть более тонкая, не столь дикая, и в этой пляске всё – на грани, по клинку, обман, мираж, дым благовонный, всё – её: поди поймай ветер южный, многорукий, многоликий, лукавый и дерзкий.
 
Ждала солнца самого.
 
Руки ты ему подставь, лицо к нему подними, окунись в его свет; здесь оно иное, здесь воздух и земля им опоены, его жаром, его дыханием знойным, и песок здесь горяч, золотом калёным переливается, волнами шелестящими в ноги стелется.
 
Прочувствуй солнце до конца, поцелуй горячий металл, испей до дна эту чашу – всю сладостную боль, всю печаль, всю память горькую, что до сих пор – полынью и пеплом. Ты – пустыни дитя, ты в груди носишь южное солнце. Ты не забудешь, не оставишь, уйдёшь и снова будешь за горло, ключицы, плечи хвататься, точно бы задыхаясь, давя в себе эту боль, удушая слова настойчивые, что ветер принесёт вновь с золой и пылью, отрекаясь от прошлого.
 
» ◈ : ◈ : ◈ «
 
И что же ты выберешь?..
 
«Что, что выберешь?..» - шепчет девочка ночами душными, рвано воздух хватая ртом, цепляясь за грань сознания.
 
Что дороже тебе, дочерь пустынь?..
 
«Что, что..?» - слова падают в песок бурой кровью – больно сердце снова резать, пыткой этот путь, что лентой пёстрою, меж дюн вьющейся, лёг.
 
Но она делает шаг. Снова – в пропасть, снова за спиной оставляя былое своё солнце.
 
» ◈ : ◈ : ◈ «
 
«Дамир!»
 
Взгляд глаз синих, небесных, перехватила, руку подняла, – стой, стой же – но тот уж коня развернул круто, да прочь поскакал, бок о бок с вожаком харадским; пыль столпом, скакуны гарцуют, тянут узду.
 
Вздохнула да кольцо, солнце в себе хранящее, подарок истерлинга, вновь на шею повесила, под одежды пряча – а одежды не южные, восточные – признать могут узор знакомый, ткань цветастую, пёструю. Отдать она дар хотела, вернуть обещание, вернуть завет – уже не нужно оно, она выбор сделала, и пусть память останется не о жизни дворцовой, не о жизни раба – пусть память будет золотится песком Кхандских пустынь в мешочке кожаном, к поясу подвязанном.

Ватага смешалась, в кучу сбилась и вновь волнами рассыпалась по землям чужим.
- Какую сумятицу может внести пара разведчиков, - пробормотал Дамир, жуя сухую травинку, взглядом колючим стараясь ухватить приближающихся допросников. - Ну хоть какое-то движение...
В седло резво вскочил, по крупу коня хлопнул, гикнул, вперед пуская. Будто узел тугой внутри развязался, лишние мысли прочь прогнав. Снова действие, снова сердце кровь по венам толкает. А то что не переговорщик он ни разу, то не суть важно! Когда бы стоило об этом думать?
Вежливостью на вежливость он легко ответит, а в ином случае за словом в карман не полезет, коли посчитает то нужным.
На просьбу Зафара кисло улыбнулся, поводья натянул. Конь, морду задрав, обернулся кругом, неспешно ступая, ноги вскидывая, пыль столбом поднимая. В толпе девчушку заметив, подмигнул ей озорно, а то грустной и подавленной та последнее время была. По всему видать, не ему одному земли, вокруг раскинувшиеся, душу бередили да переворачивали.
- Конечно, - даже слишком скоро успел заверить он харадримца серьезного. - Наши люди тихи как змеи в траве будут.
"Пока им на хвост не наступят".
Вместе с Зафаром отправился, наравне держась, но и вперед раньше времени не заходя. Остановился, руку одну на пояс, другую спокойно на холку коня опустил, поводья сжимая. Жеребец нетерпеливо переступал с ноги на ногу, фырча, головой мотая, будто чуя неспокойствие седока, но причмокнул негромко истерлинг, и умерил пыл дикого ветра, в живом теле воплощенного.
- Ясное солнце над вашими головами! - Слегка кивнув головой, поприветствовал и он пограничников. - Если бы со злым умыслом к вам в дом шагали, то двигались бы скрытно и сейчас не говорили бы с вами. А тут нечего скрывать нашим  и вашим людям. Под одним небом ходим.

Ватага смешалась, в кучу сбилась и вновь волнами рассыпалась по землям чужим.
- Какую сумятицу может внести пара разведчиков, - пробормотал Дамир, жуя сухую травинку, взглядом колючим стараясь ухватить приближающихся допросников. - Ну хоть какое-то движение...
В седло резво вскочил, по крупу коня хлопнул, гикнул, вперед пуская. Будто узел тугой внутри развязался, лишние мысли прочь прогнав. Снова действие, снова сердце кровь по венам толкает. А то что не переговорщик он ни разу, то не суть важно! Когда бы стоило об этом думать?
Вежливостью на вежливость он легко ответит, а в ином случае за словом в карман не полезет, коли посчитает то нужным.
На просьбу Зафара кисло улыбнулся, поводья натянул. Конь, морду задрав, обернулся кругом, неспешно ступая, ноги вскидывая, пыль столбом поднимая. В толпе девчушку заметив, подмигнул ей озорно, а то грустной и подавленной та последнее время была. По всему видать, не ему одному земли, вокруг раскинувшиеся, душу бередили да переворачивали.
- Конечно, - даже слишком скоро успел заверить он харадримца серьезного. - Наши люди тихи как змеи в траве будут.
"Пока им на хвост не наступят".
Вместе с Зафаром отправился, наравне держась, но и вперед раньше времени не заходя. Остановился, руку одну на пояс, другую спокойно на холку коня опустил, поводья сжимая. Жеребец нетерпеливо переступал с ноги на ногу, фырча, головой мотая, будто чуя неспокойствие седока, но причмокнул негромко истерлинг, и умерил пыл дикого ветра, в живом теле воплощенного.
- Ясное солнце над вашими головами! - Слегка кивнув головой, поприветствовал и он пограничников. - Если бы со злым умыслом к вам в дом шагали, то двигались бы скрытно и сейчас не говорили бы с вами. А тут нечего скрывать нашим  и вашим людям. Под одним небом ходим.

Ватага смешалась, в кучу сбилась и вновь волнами рассыпалась по землям чужим.
- Какую сумятицу может внести пара разведчиков, - пробормотал Дамир, жуя сухую травинку, взглядом колючим стараясь ухватить приближающихся допросников. - Ну хоть какое-то движение...
В седло резво вскочил, по крупу коня хлопнул, гикнул, вперед пуская. Будто узел тугой внутри развязался, лишние мысли прочь прогнав. Снова действие, снова сердце кровь по венам толкает. А то что не переговорщик он ни разу, то не суть важно! Когда бы стоило об этом думать?
Вежливостью на вежливость он легко ответит, а в ином случае за словом в карман не полезет, коли посчитает то нужным.
На просьбу Зафара кисло улыбнулся, поводья натянул. Конь, морду задрав, обернулся кругом, неспешно ступая, ноги вскидывая, пыль столбом поднимая. В толпе девчушку заметив, подмигнул ей озорно, а то грустной и подавленной та последнее время была. По всему видать, не ему одному земли, вокруг раскинувшиеся, душу бередили да переворачивали.
- Конечно, - даже слишком скоро успел заверить он харадримца серьезного. - Наши люди тихи как змеи в траве будут.
"Пока им на хвост не наступят".
Вместе с Зафаром отправился, наравне держась, но и вперед раньше времени не заходя. Остановился, руку одну на пояс, другую спокойно на холку коня опустил, поводья сжимая. Жеребец нетерпеливо переступал с ноги на ногу, фырча, головой мотая, будто чуя неспокойствие седока, но причмокнул негромко истерлинг, и умерил пыл дикого ветра, в живом теле воплощенного.
- Ясное солнце над вашими головами! - Слегка кивнув головой, поприветствовал и он пограничников. - Если бы со злым умыслом к вам в дом шагали, то двигались бы скрытно и сейчас не говорили бы с вами. А тут нечего скрывать нашим  и вашим людям. Под одним небом ходим.

>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>>> Рун.
 
Путешествие было долгим. И молчаливым - Милдред жила, дышала, улыбалась, и лечилась - но в глаза - попробуй, посмотри в эти глаза. Осмелься рухнуть в ту пропасть, которой обратилась её душа. Все равнодушные речи - ничто. Если забудешь меня - я убью тебя. В её разуме Теодред умирал тысячи раз. Потому что иначе любить она не умела -  только своего брата. Она плавала в океане своей боли, испивала её до дна - лишь Инас вызывала на её губах хоть немного искреннюю улыбку - но засыпала она задыхаясь, как от лихорадки - есть право, благо, рана на теле. Но тело зажило, а душа кровоточила - и тогда Милдред поднималась и уходила - и долго смотрела туда, где все еще стоит Медная Цитатель. Или туда, где тот кто разбил и без того давно измученное сердце, выдрал душу...
Слишком высока цена за горсть поцелуев и лживых слов, которым она поверила зачем-то.
 
Она пила свою боль и свое молчание вплоть до границ Кханда, требуя одиночества - а на рассвете после въезда в Кханд заявилась в шатер к Зафару.
Собранная. Мрачная. В кожанном доспехе вождя и с камнем сверкавшим кровавой звездой на груди. Золотом сверкали выжженые узоры, плотно сидел браслет отца на руке, за спиной вился плащ - на поясе сабли и кнут, и куда делась вся боль - в тонкую линию сжатых губ утекла, лентой влелась в волосы, горсть золотых грошей дороже всех слов Теодреда посверкивала в темных прядях.
 
- Мы близко, Зафар. Пора тебе рассказать твой план - прежде чем я одобрю его.
 
В глаза посмотришь - бездна. Она вспомнила все слова и за каждое из них потребует ответа. Фенэк согласился быть ей младшим - кровью своей подтвердил это. Ей нести за него ответ, как и было обещано. Ни один генерал этого мира не станет над нею - потому что там только небо.
Вастачка более не верила чужим словам - только лишь делам, раскрошенная в пыль она нашла себе злую опору, не собрала себя по кусочкам - ссыпала в кузнечный горн и выковала заново. Затворить свое сердце и облить клинок души ядом самых опасных рунских змей - в навеки темных подведенных глазах разгоралось пламя. Брось её на врагов - она будет убивать даже когда сломается все оружие - клыки у неё все еще остались, а пальцы, с детства держащие узду - и нежны и сильны, разжимать их - что прутья стальные раздвигать.
 
- Вестей от Фэнэка еще нет? 
 
Можно закричать на неё и потребовать более мягкого тона - но глупо это, перед открытым-то конфликтом с Сауроном. В который она бросит и свой народ, и все остальные - пусть пламя вьется до небес, время для смерти и свободы. Может, отец её и не был обречен на победу - для неё смерть - не выбор, ей жить в вечности.
Лучше чем пить ненужное горе. Лучше горсти дешевых поцелуев и слов. Смешно - мужа она убила за меньшее.

Северные границы были единственными проходимыми в Кханд, ибо ее часть входила в степи Руна, а не перекрывалась рекой или же смертельно опасными джунглями. Но так как степи руна многие годы были населены не самыми мирными кочевниками, с их стороны вообще не чувствовалось опасности, до недавнего времени. Но армия вастаков была разбита с начала под Эребором, потом Рунийский правитель начал созывать новую, как ходили слухи, и получилось, что безкрайние земли остались пустыми, и пройти мог кто захочет, что заставило патрулировать земли сильнее, особенно когда в Сады начали ломиться те, кто был неугоден Медному Владыке. Клан Южной Змеи доживал здесь последниюю неделю, и должен был отправииться на юг, что бы хотя бы захватить несколько неделю блаженной южной зимы, когда все зеленело и бышать можно было на полную грудь, не боясь задохнуться пылью или сгореть заживо в мертвых степях.
Хан клана располагался в палатке, воркую со своими женами, в его жилище явно чуялся запах нюрбы, по этому было вполне понятно хорошее настроение нового хана. Тем более старого заковали в цепи и отправили в северную столицу по одним известным новому хакану причинам, а его выбрали новым. Жизнь удалась, если еще его хакан не будет трогать как и Цапитар, так вообще шикарно. Внезапно в шатер ворвался мальчишка посыльный и что-то начал яро говорить, жастикулируя и показывав сторону границы. Из-за дурмана нюрбы хан какие-то время не мог ничего понять, пока одна из жен не подала ему кувшин с водой и он не опрокинул его себе на голову, что бы остудиться. Эффект пришел сразу.
- Сколько?
- Много, очень! - малец был явно в шоке, и не готов к тому, что с Руна будет сунуть столько людей.
- Ну приблизительно!
- Десять ращ по двадцать, и еще немножко., Плюс пара телег. Все на лошадях. Я бы сказал что к бою привыкшие... А если не привыкшие, то точно не цурающиеся оружия. Есть с десяток ханаттайн.
- Зоркий ты, - хан потрепал мальца за его черную гриву, - ума бы еще, цены б не было. Труби сбор.
Хан оделся и вышел с шатра, сразу же поймав самого легкого наездника и начал обьяснять тому, что бы он направлялся в Сады, в ближайшее селение. Из-за войны Цапитара силы Кханда были слабы, но даже пара-тройка десятков лишних клинков уже лучше. Трозвучал горн сообщающий о том, что граница наглым образом нарушена.
Пока клан собирался, еще один гонец был направлен таким же кочевникам-неудачникам патрулирующим границы немного дальше на восток, что бы они так же готовились к проишествию,может эти сотни были всего лишь отвлекающим маневром. В это дикое времы могло быть что угодно.
Когда клан был во всеоружии, хан, как и большинство мужчин поцеловал всех своих женщин, кое кто сыновей и дочерей, и направился к лошади.

Путь до границы государства не занял много времени, и спустя всего несколько часов пути, воины уже видели чужеземцев. Те шли не скрываясь, и не вывешивая никаких символов, свидетельствующих о том, что идут они с мирными намерениями.
- Какая наглость, такой оравой двигать на наши территории, без белого флага и во всеоружии.

[NIC]Погранцы[/NIC][AVA]pp.vk.me/c630326/v630326972/d50e/7-M74yUr2Ww.jpg[/AVA]