Перейти к содержанию

Рханна

Тьма
  • Публикаций

    335
  • Зарегистрирован

  • Посещение

Сообщения, опубликованные Рханна

  1. Черной тенью растянулась пред ним Мирра, и нет больше той напряженности, отторжения, лишь искренность. То, что поселилось теперь не только в сердце харадрима. Ласкает рукой чешую черную, словно сталь твердую, чувствует дрожь, что волнами расходится по её телу и передается на руки, отзываясь где-то в подсознании. Рханна чувствует её всю. Тяжесть крыльев, легкое дыхание, еле заметная дрожь в хвосте, стук сердца — спокойный и размеренный. Но прервала драконица эту немую связь. Смотрит на него, заставляя увязнуть в этом бесконечном взгляде, янтарном океане из желтых звезд без конца и края, откуда нет пути назад; взгляде особенном, который доселе не видел никто. 
    — Говори. 

    Он впал в ступор. Мысли некоторое время метались из стороны в сторону, разбегаясь под выжидающим и выжигающим взглядом. И снова сердце забилось, как бешеное, будто боялось расплавиться, если не будет работать активнее. Ком застрял в горле, стараясь пробиться вниз.  
    — Нужны ли слова, Мирра? — И взгляд харадца красноречиво выражал всё, что Рханна хотел бы сказать. Сейчас голова наотрез отказывалась выдавать что-либо дельное. 

  2. Рханна не заметил сам, как сон перешел в быль. Вот мгновение назад он видел её, видит и сейчас. И голос её не грозен — тих и спокоен.
    Рханна.
     
    Пропал сон, как и не было. Глядит южанин, драконица щурит глаз. Поднялся и сделал несколько шагов, молча проводя рукой по чешуе на пасти изящной. Дрожь по спине. Снова боль поселилась в ней, но на этот раз старая рана. Вопреки ожиданиям, все оказалось проще. Старая корка, не до конца оторванная порывами встречного ветра, мешалась, причиняла боль. Харадрим протянул руку, осматривая. Рана почти зажила. Аккуратно схватив коросту, безболезненно сорвал, после чего вновь сменил перевязь на свежую. 
    Всё. 
     
    Смотрит опять в глаза, сам не зная того, что хочет в них увидеть. Холодные пальцы прошлись по старой, давно зажившей ране на чешуе, будто зверь какой провел острым когтем. — Мирра... — Что хотел сказать, забыл. Замолчав, прислонился лбом к переносице драконьей, а руки гладят, успокаивают. По шипу на нижней челюсти, вдоль скул, по гладкой чешуе на шее. Чувствует дыхание. Чувствует ритм её сердца. Чувствует её доверие, её мысли, саму её сущность крылатую. Словно бы он сам и есть дракон. Знает, что чувствует она, когда ветер наполняет крылья, когда хлещут ледяные потоки, которых не чувствует, когда боль испытывает. В это бесконечное мгновение единства, тянущееся неизвестно сколько, южанин забылся. Осталось от него лишь хрупкая оболочка, его же дух был в ней. Не смотрел в глаза, но знал всё, как и она. 
     
    С древнейших лет гласит закон:
    Едины всадник и дракон.

     
  3. Закончился полет. Сбросила драконица его со спины, взгляд подарив. Долгий взгляд. Будто сама ночь в душу ему глядела, необузданная, несломленная, вольная, но иная. Не как прежде. Было в очах её янтарных нечто новое. Что-то, что проходило про спине дикой дрожью, отзывалось в груди бешено, кровь леденило в жилах. Леденило, а потом кипятило до бурления. Казалось, под этим бесконечным взглядом бунтует все его хрупкое человеческое тело. Но и он глаз не отводил, поглощал её целиком. На секунду показалось, что он видит её насквозь. Видит, как бешено мечется в ней душа, требуя успокоения. И она улетела. Неведомо куда, молча. Обессиленный, харадец рухнул на золотую гору, тяжело выдохнув, и затих. Глядели глаза его вверх, где между ним и небом была непробиваемая каменная гора. Мириады изломов и линий тонкой паутиной пронизывали всю пещеру.

    Она вернется.

    Закрыл глаза. А в образах — вновь крылья цвета воронова, вновь глаза. Снова дрожь пробирает, не от холода — от мысли. От безумной, обжигающей сердце мысли. От мысли, которая так долго и так лихорадочно пыталась сформироваться в человеческом сознании.

    Я ей не безразличен. 

     

    Разум бушует, отказывается принять эту истину. Но сердце не обманывает. Сердце не умеет лгать. 

    Не убила. Спасла. 

    И вдруг на душе стало спокойно. Будто бы улеглась буря волнений, прекратился шторм противоречий, не хлещут больше волны, болью окатывая вперемешку с надеждой. Ничего. Покой. Ничто не тревожит  водной глади под луной. Словно бы зеркало, одно гигантское зеркало. А там, в небе, сливаясь с темнотой, танцует Она. 
    Он закрывал глаза и видел её. Этого было достаточно, чтобы не открывать их более. Сон, прекрасный сон. Он пеленой тепла объял всё тело, будто бы сама Мирра закрыла маленькое человеческое тело могучим крылом. 

    До конца.


     

  4. Раздирают сердце драконье противоречия. Он чувствует её боль во всем: в голосе её, в движениях, во взгляде измученном. И молчит. А когда ткнулась лбом, прижимая к земле, лишь вздохнул сдавленно да снова к переносице прикоснулся, успокаивающе, мягко. Драконица взяла его в зубы, как котенка новорожденного, и — в путь. Снова холод пронизывает от головы до пят, хотя дыхание дочери тьмы согревает. Южанин не знает, куда она несет его, но сейчас его мысли не о том. Посмотреть, посмотреть... 

     

    Разомкнула челюсти — и ветер будто заполнил все пространство. А Мирра летит наравне с ним, крылья сложены, глаза в глаза. Что ты задумала, крылатая? Ты не должна...

     

    И судорога сводит онемевшее тело, страх черным унголом влезает в душу. Трудно смотреть в глаза черные и думать, что случится то, чего он не хочет больше всего на свете — её смерти. Себя ему не жаль, но она жить должна. 

     

    Улетай, — прошептал, только ветер унес слова прочь, не услышала Мирра. Свист в ушах уже привычен. Сглотнул ком в горле и приготовился уйти. Вспомнил всё, что говорил ей, которая заняла все его мысли; ей, которая страдала и которая жила по-настоящему. Ей, ради которой он готов пожертвовать чем угодно, даже собой, не моргнув глазом. 

     

    Но что-то в ней сломалось тогда, в момент страшный. Расправила широкие крыла, руки харадца вновь почувствовали холодную гладь чешуи. Всё её напряжение, барабанная дробь сердца, рваное дыхание, все передалось. Не стал говорить, ни слова пока. Лишь закрыл глаза, ткнулся лбом в шею и затих, держась руками. 

     

    Почему она передумала? Этот вопрос мучил, убивал, жег невыносимым огнем. Почему? Доселе он видел в её глазах решимость закончить эту игру. Словно бы рухнул барьер льда, вырвалось на волю нечто, заставив её одуматься. Она победила сама себя? Тьму внутри? Победила голос, шепчущий ей страшные тайны ночи? Неизвестность. Молчит, и не видно глаз её, чтобы понять, проникнуться, осознать. Лишь касания рук человеческих будто шептали — ты не одна, дитя ночи Мирра, не одна и не будешь одной, покуда жив человек. 
  5. Вновь.
    — Я ненавижу тебя, человек.

    А в глазах — пустота, и голос её тих, как весенний ветер, и слаб. Вновь болью пропиталось  сердце божества. Болью и разочарованием. Рычит, взбешенная. 
    — Зачем ты делаешь это, человек?..

    Он пытался задать себе этот вопрос. Но ответом ему была тишина разума. Лишь безумное чувство кричало. Излечи её душу, избавь от боли, положи конец страданиям! И вновь взгляд. Долгий. Глубокий. Наполненный всем, что он услышал, что почувствовал. Бьется сердце молотом, вырваться пытаясь. Выдохнув судорожно, харадрим ответил:
    — Я не могу иначе, Мирра. Ты стала для меня самым главным в жизни. Ты знаешь. — Сорвался на кашель, что отдается болью в ребрах. Близко к нему божество небесное, но рукой не дотянешься. Вспомнились ему отчего-то песни, что пели в его племени. И зашептал, слабым, еле слышным голосом:

    А за горами, за морями далеко,

    Где люди не видят, и боги не верят. 
    Там тот последний в моем племени легко 
    Расправит крылья - железные перья, 
    И чешуею нарисованный узор 
    Разгонит ненастье воплощением страсти, 
    Взмывая в облака судьбе наперекор, 
    Безмерно опасен, безумно прекрасен. 
    И это лучшее не свете колдовство, 
    Ликует солнце на лезвии гребня, 
    И это все, и больше нету ничего - 
    Есть только небо, вечное небо. 

    [spoiler=Офф]Слова стырены из песни Мельницы - "Дракон"

     

  6. Зашедшийся в кашле Рханна и глухой странный звук привлек внимание брата. Кхатта тут же кинулся в комнату. Харадрим полулежал на полу, ногами все еще оставаясь на кровати. Кхатта осторожно вернул его на кровать. Лицо харадца было бледнее бледного, он прерывисто дышал, не в силах открыть глаза. 
    — С-с-сучка... — совсем слабо выговорил он. Лоб южанина был таким горячим, что буквально обжигал.
    Хагарт! Срочно воды! — крикнул Кхатта. Хозяин таверны скороспешно взял кувшин с водой и, едва не запнувшись, бросился на помощь. Вид больного харадрима не внушал надежды.
    — Ты уверен, что его не отравили? — спросил Хагарт, подавая кувшин. Ответом ему была тишина. Кхатта смочил тряпку и вновь наложил на голову. Рханна сжал руку брата, глаза с покрасневшими белками смотрели куда-то сквозь него. 
    — Кин... — попытался выговорить он, но снова зашелся в кашле. На грудь упало несколько капель крови изо рта. Рханна словно размяк, голова безвольно повернулась набок, пустые, без намека на мысль, глаза теперь смотрели в стену напротив. Грудь харадца опустилась и больше не вздымалась. 
    — Он... — начал было Хагарт, но Кхатта прервал его. Он достал из своего шкафчика мешок с оставшимися золотыми и вложил его в руку онемевшего тавернщика.
    — Похорони его с честью, я надеюсь на тебя. Спасибо за помощь. 

    Затем он поднялся и, взяв со своей кровати саблю и подпоясавшись, а также надев перевязь с метательными ножами, направился к выходу, перед этим бросив взгляд на ушедшего из жизни брата. Выйдя за дверь, мужчина сделал глубокий вдох и поднял взгляд к небу. Красиво. 

    Преодолев несколько ступеней, он пошел вдоль нагромождений лачуг. Глаза выискивали знакомые лица. Первые трое громил, что были среди тех, кто избивал брата, нашлись около той популярной таверны. Рука скользнула за клинком. Идеальный баланс. Главное подобрать расстояние. Время! Кусок стали, холодной и безжалостной, вонзился между лопатками. "Повезло", — подумал Кхатта. Дернувшись раз, гора мяса рухнула на землю. Остальные двое не сразу поняли, в чем дело. Южанина заметили слишком поздно, и удар достанной на ходу сабли пришелся по боковой стороне шеи. Еще один вышел из игры. Зарычав, третий успел вытащить свой меч, но так широко замахнулся, что уйти из под удара оказалось просто. Не замахиваясь, Кхатта всадил саблю в бок, да так, что лезвие прошло между ребер и пронзило внутренние органы. Булькнув что-то, упал и третий. В сторону харадрима неслось пятеро бойцов, размахивая своими мечами. Два метательных кинжала легли в руку и полетели веером, один нашел свою цель, другой прошел мимо. Четверо. Первый, что бежал впереди всех, замахнулся, чтобы ударить сбоку, но харадец тоже бежал навстречу. Резко опустившись на землю, он рубанул по ноге врага. Вопль серьезно раненого разлетелся по округе. Когда Кхатта собрался подняться, по телу прошелся разряд боли, и его пригвоздило к земле. Из груди торчала длинная стрела. Человек на крыше победно вскинул руки. 

    Еще долго над телом Кхатты из Харада истязались обозленные, но ему было уже всё равно. Он отомстил, пускай и не всем, кому хотел бы. Не смогли два харадрима перешагнуть через себя, не смогли согнуть спины пред теми, кто этого хотел. И не жалели. Они уже ни о чем не жалели и ничего не желали. И два имени, Рханна и Кхатта, навсегда сотрутся со страниц истории Средиземья. 

×
×
  • Создать...