Форумы

Реакция Омары Зоровавель очень сильно порадовала Мурсили, и эту радость он сейчас проявлял вполне искренне и расслабленно. Широкая и довольная улыбка, обрамлённая его густой бородой красовалась на лике хозяина дома. Сей подарок был отчасти памятным подарком, повествующем о культуре Умбара, культуре наследовавшей нуменорской колониальной культуре, а отчасти в виде собственно статуи "Блистательная" даром искреннего восхищения от меценатствующего в Умбаре Дома Папратар лично Омаре. Сам Мурсили находил очень забавным такое своё наблюдение, которым он как-то раз поделился со своей супругой, когда они уже ложились спать. Удивительно — подмечал он, как порой самые лучшие отношения, строятся начавшись с чего-то радикально не доброжелательного, как то случилось с знакомством Дома Папратар с Омарой Зоровавель. И пока статуи начали заворачивать вновь, и относить в специальные ящики из брусков, составленных так, чтобы тряска не вредила скульптурам, за чем пристально следил контролируя процесс Хамдир Эланди, Мурсили подошёл к расставленному столику, со своей женой и жестом приманивая сына. Тот поняв сигнал, вместе со своей супругой и помахал мужу своей сестры, и также парой поднялась чета Дома Оэрнир. За хозяевами, подтянулись но на большем отдалении другие гости, желавшие так сказать полюбопытствовать. Все тут в целом были прекрасно осведомлены в том, что весь этот вечер организован для проводов достопочтенной гостьи города, поэтому вопросов излишних к программе вечера, не возникало. И вот перед раскладным столиком, собралась семья Папратар: Мурсили, его супруга, сын со своей супругой, дочь находящаяся в положении с её мужем, чуть поодаль стояли родственники невестки Мурсили, главы Дома Арнер-Тиравос, находящиеся в негласном альянсе с Домами Папратар и Оэрнир, что выражалось и в соседстве их проживания здесь, на улицах "верхнего" города. Также тут были некоторые преподаватели схолы философов, которую организовал и спонсировал Мурсили, и лучшие из их учеников, и конечно художники. Как и в прошлый раз, Омара создавала некоторого рода интригу, как на словах так и в виде завёрнутых и укрытых даров, в самых разных по виду свёрточках и шкатулках. Впрочем реакцией на слова Омары, со стороны Мурсили была фраза: — Любой подарок от столь почтенной гостьи моего Дома, бесконечно ценен.   Они внимательно наблюдали за тем, чем же решила одарить их леди Зоровавель, а будто бы в подтверждении его слов, тот перстень что был подарком Омары во время знакомства, по прежнему сидел на указательном пальце правой длани Мурсили. 

Армии Барад Харна не пришлось слишком долго стоять в ожидании, близ селения Хас Адари, ибо уже со второго дня пребывания на берегах реки Сакаль, разведчики Туварса начали докладывать о том, что замечали небольшие группы, таких же разведчиков (что было очевидно). Военноначальник Харна догадывался, учитывая что бедуины знали о его подходу к Хас Адари, свой сбор они начали ещё раньше. Также он знал и о том, что кочевники здесь обычно активно используют особенности местности, испещрённой скалистыми кряжами, и крутыми утёсами на берегах. Впрочем, главным козырем чародея были его птицы, ибисы глазами которых видел он в трёх днях пути впереди, собиравшееся войско бедуинов-харадрим. Они сочли отъём их данника в пользу Барад Харна — вторжением, что весьма справедливо, и теперь намеревались брать отпор. Порой, очами птиц Туварс Супилли видел как на большом открытом совете, многие из вождей похваляясь своей храбростью друг перед другом, говорили какие ценности тирана города-государства, они возьмут себе, и о том как впоследствии они обложат данью и сам торговый, портовый город.  — Амбиций им не занимать, — после сеанса обращения, проговорил Туварс улыбаясь. Вообще его сеансы заключались в таком ритуале, он садился в заранее подготовленном месте, внутри своей юрты в центр очерченного круга, и постепенно вводил себя в состояние изменённого сознания, после чего серией раскачек, напевов он соприкасался с ибисами в этой местности и смотрел то очами целой группы, то очами отдельных птиц, словно бы сам был этими птицами, при этом телесно оставался он в своей юрте. Покой его изнутри обеспечивала Жрица ордена Турингвэтиль, а снаружи в такие моменты покой хранили Рыцари и Капитан Аршун ордена, а внешним кругом Факелоносцы. Также на Аршуне было разбираться с проблемами и обращениями, пока Принц "разведывал" местность.  — Но ведь ты уже знаешь, что делаешь — то ли спросила, то ли утвердительно проговорила Турингвэтиль, в ответ на что Туварс лишь утвердительно кивнул. В это время армия сделала упор, в своих тренировках на работу отрядами, так Туварс достигал мобильности малых частей подразделений, на тактическом уровне. Следующим днём, бедуины снялись с мест и направились в направлении своего противника. Наблюдая за ними, Туварс приказал всему своему небольшому кавалерийскому отряду вернуться, и увёл его в заросли высокого кустарника, где буквально сокрыл этот отряд, позади левого фланга, создавая у врагов иллюзию отсутствия разведки с его стороны. Тем временем, как и ожидали от него враги, он начал расставлять войско лишь только их армия подошла и первыми отрядами, появлялась на горизонте. Туварс узрел об их тайном плане, выставить воинство напасть в лоб, отвлекая его армию, а самим с третью войска обойти по узкому ущелью, дабы ударить ему со стороны правого фланга и тыла. Эти маневрирующие отряды, он видел очами ирбисов с кряжей каменистых, голых скал. Выставив и чуть растянув фалангу своих отрядов Чёрных Щитов, он отрядил три отряда за спинами общей фаланги, переподчинив их капитану Аршуну, тогда как основной фалангой фронта командовал капитан Марсул, в ордене в чине Факелоносца пребывающий.     Это была полупустынная местность, тут и там стояли густые заросли кустарника, взращённые речушкой Сакаль, что была строго позади воинства Барад Харна. Перед ними было не слишком широкое, но достаточная равнина с небольшой неровностью и редкой травой. Слева возвышались скалы отделявшие береговую линию Залива от широкого плато Харондора. Справа же также были скальные кряжи, но в отличии от тех слева, эти были ниже, и разделённее, чем и намеревались воспользоваться харадрим. Здесь периодически кряжи выходили к морю, становясь утёсами, а местами спадали до примерного уровня равнины. Местами тут и там, виднелись птицы Туварса Супилли. Воители Харна уже попривыкли к необычным окрикам этих птиц, с причудливым крючкообразным клювом. Убедившись, что сами противники следуют своему же плану и ведут часть своего войска тайной тропой между скал, Туварс вышел из необычного состояния, и ни без помощи своих рыцарей-морэдайн облачился в броню, готовый к сражению. Вместе с ними, он занял место под своим стягом, в тылу воинства, наблюдая за ходом битвы с холма. В это же время, федайны-факелоносцы поклонились, стоя рядом перед крупными барабанами обтянутыми кожей. Мордорскую тактику использования барабанов, для подачи сигналов, Туварс Супилли перенёс и в свою личную армию Барад Харна, что помогало дисциплинировать солдат, и лучше управлять всем войском.     По фронту врагов становилось всё больше и больше, они делали вид что атакуют, потом останавливались  разворачивались, делая это спорадически небольшими группами. Затем, часть их вождей снимали с левой ноги обувь, и показывали врагам голую стопу. Завидев это, Туварс склонил голову на бок и спросил.  — Что они делают? — На что Аршун, несколько осведомлённый о традициях бедуинов долины реки Харнен, сказал. — Владыка, они смеют оскорблять вас.  Игнорируя ненависть к врагам в голосе подчинённого, Туварс Супилли улыбнулся. — О как прекрасно, они уверены в победе.  После чего, он переглянулся с Турингвэтиль, сидящую рядом на коне, в закрытом костюме, украшенном золотыми украшениями и после опустил взор. Мысли стали пролетать над ним, словно облака он перестал принимать их, перестал слышать и слушать, входя в особенное магическое состояние. Качнувшись чуть влево, он после тут же качнулся вправо и нараспев произнёс. В этот момент голос его, зазвучал ниже обычного. — Только победы достигнет отвага,  Ратей моих, позабывших свой страх  В этот момент, он одним движением изъял кортик правой рукой, начав начертание сакрального символа в воздухе направляя его к своей армии, при этом другую руку он поднял на уровне плеча, и коснулся большим пальцем среднего, оттопыривая другие пальцы.  — Стойкостью скал, и жестокостью варга С чёрной звездой, в их священных сердцах!  Ритуал был произведён, ритуал вселявший постепенно особое состояние отваги, воинской готовности и жажды сражаться с врагом и сражать его, в сердца воинов Барад Харна. Сочетание стойкости позволяло сдерживать их, ярость направленную к врагу, а сама ярость сжигала в них страх, когда противники скопившись начали массированную кавалерийскую атаку по фронту, стараясь повергнуть в страх и трепет врага, грудой лошадей и воинов улюлюкающих на их спинах. Кочевники начали стрелять, равно как и лёгкие застрельщики Туварса. От стрел бедуинов, впрочем в большей степени страдали именно последние, так как воины Чёрных Щитов, укрывались своими округлыми щитами, опустив по готовности свои пики вперёд. И тут, свершилось самое решающее. Ратники Туварса, укреплённые духом магии своего господина не дрогнули. В этот миг, на задние ряды скачущего противника начали налетать ибисы, ударяя по глазам, волосам врагов и улетая в тучу пыли, которую подняли сами же кочевники. Зрелище сие лишь укрепляло воинов Барад Харна.  — Сигнал, фланг — прошептал Туварс, всё ещё находящийся одной ногой в особом состоянии и постепенно выходя из него, но его услышал слушающий Аршун, который подал сигнал барабанщикам и побежал к резервным отрядам. Те, лишь заслышав сигнал и зная как им действовать бегом перестроились по флангу, направляя свои пики на правый фланг, откуда внезапно появились другие отряды врага, растянутые впрочем из-за узости того ущелья, по которому они сюда пробирались. Здесь сыграла двойная ловушка. Ловушка которую бедуины подготовили, предполагая стандартную тактику психологического давления на врага, чья армия в основе составляет пехоту, они намеревались сделать наскок по фронту и внезапное появление в тылу, чем опрокинуть врага и воспользоваться смятением, но по фронту фаланга встала стеной, выставив длинные пики, а во фланге бедуинов уже ждали, и также начали радостно и беспощадно, насаживать на пики. Атака в конном строю, штука весьма сложная и до предельности рискованная, во многом из-за сложностей с тем, чтобы остановиться, развернуться и бежать, что и обратилось против самих бедуинов, когда по всему полю стражения, врезались они в ощетинившиеся и не дрогнувшие шеренги Чёрных Щитов, а после по бою барабанов фалангиты начали равномерное наступление, сминая, стаптывая врагов, и приводя уже их самих в полнейшее смятение.   Уже придя в себя, и достав загнутый мессер, работы своих кузнецов-морэдайн, в окружении Рыцарей Ордена, Туварс поднял сокрытый до поры свой кавалерийский отряд, он был не велик, но теперь когда враг был в полном смятении, нёс потери терял вождей которых солдаты Туварса Хватали и оттаскивали в плен — численный перевес конницы уже не имел никакого значения. С яростными кличами, воители Харна обрушились с левого фланга на дрогнувшего врага, и погнали его прочь с поля боя, пока пехота продолжала добивать и пленять врагов своих. Тем временем Аршун сдержав натиск из ущелья, также перешёл в контратаку, но здесь развернуться врагу было совсем сложно и когда малый отряд пикейщиков, по ширине своих шеренг полностью укрыв ущелье, пошёл словно наводнение, они сметали всех врагов здесь, лишь немногим позволяя сбежать, тем кто был в самых дальних задних рядах противника.   Конная атака Туварса Супилли, с левого фланга не проходила долго. Прорезав павшие войска врага, он вышел к лагерю бедуинов, и пленив их семьи приказал перегнать их в свой лагерь. Это было сокрушительное поражение, для местных племён кочевников, семьи пленены, большая часть вождей также была в плену, и им всем Туварс даровал жизнь, исключая одного из вождей, стопа которого была отрезана и выставлена на пике, рядом с его головой. Не то что бы Туварса оскорбили — оскорбления кочевников, но он знал, какой язык они понимают, и как нужно с ними "говорить". Язык жеста властителя, наиболее универсален, среди этих суровых племён. Часть пленных он намеренно отпустил, обезоружив и оставляя им лишь "оружие чести" (по одному кинжалу) с посланием другим кочевникам, прибыть к нему на переговоры. Туварс говорил, а Турингвэтиль переводила на диалект харадрим: — Властитель Барад Харна, владыка земель не станет изгонять и уничтожать побеждённых, ибо желает взять вас под своё покровительство. Вас ждёт процветание, если прибудете к нему с миром, и почтением. До сего, вожди и семьи будут под защитой владыки Барад Харна.  После чего, он ждал. Шок поражения должен был пройти, а сознание постепенно стереть подробности битвы, и наполнить воспоминания мифом о могуществе их противника, о птицах, о раскрытии хитроумного плана, о железной отваге его воинов. Всё это в целокупности и приведёт к нему бедуинов сих земель, западных берегов Харнена. Армия после боя, продвинулась чуть восточнее, перейдя на пресную воду из реки Харнен, где было куда больше рыбы, а так же что позволило освободить деревню Хас Адари от своего присутствия. Пленных, содержали с уважением, но строго. Всё оружие, опять таки кроме "оружия чести" было изъято, а Аршун был назначен комендантом следящим за тем, чтобы пленные были под постоянным контролем двух сотен Чёрных Щитов. В своей же юрте, Туварс Супилли продолжал отслеживать перемещения бедуинов, их сборы и советы, очами птиц своих. 

Илгон принял тарелку с таким... холодом. Норнориэль почувствовала это, не поднимая головы, лишь печально улыбнувшись своим сапогам. Пусть поест, думала дева, такой роскоши сама она не видела очень давно, а потому будет рада разделить самое ценное, что было у нее в Бездне - самую захудалую еду. Справедливости ради, озерная рыба со дна Бездны была лучшим, что эльфийка ела за последние... сколько же сама она провела в плену у тьмы? И пока Морнэмир пытался пролить свет на случившуюся катастрофу метафизического характера, которая могла уничтожить целое войско не только лишь одного врага, умри Илгон посреди поля боя, Норнориэль и сама проголодалась, налив кузнецу целую миску ухи, подав ее майа, что наверняка тоже был мучим голодом, затратив столько сил, ведь его материальное тело отныне нуждалось в подобных дарах. Сама же она уселась на пол возле стены, скрестив ноги, поставив котелок между ног, подкрепляясь левой рукой, хоть всем ее витязям было известно, как она изящно орудует правой. Она не могла удержать ни тарелку, ни тем более котелок, перчатка не держала и ложку. Заметив это через плечо, Морнэмир было слегка подавился, так неприлично не ели даже самые оборванные горняки в забоях, где он бывал, наблюдая за тем как они отдыхают и пируют, когда их смена завершалась очередным успешным проходом. Илгон ничего не понимал, думала эльда. Услышав вопросы на вопросы, она бросила ложку в котелок, отодвинув его в сторону, желание есть пропало также внезапно, как и возникло. Она отвернулась в сторону, подтянув колени к себе, обняв их, уткнувшись взглядом в каменную стену, на которой в свете масляной лампы своей жизнью жили три тени. Ее терзали собственные думы, которые казались ей не менее важными, чем тревоги витязя и его скрытые обиды, которые так легко читались на его лице не только прозорливым кузнецом, но и даже недалекой Норнориэль.  -Тебя спас могучий майа, - буркнула дева куда-то в стену, но так, чтобы ее точно слышали, - Он спас... и меня... Это было словно в сказке. Великолепный и могучий, он появился из озера... и спас, - с дрожащим придыханием вспоминала она момент появления Морнэмира в своей жизни. - Я очнулась в совсем другом мире, где не было боли и страха, где были только мы двое. Она ласково улыбалась, но после этих слов застенчиво спрятала лицо и не показывала его довольно долго, похоже эльдарка... плакала? Морнэмир лишь шумно вздохнул, поднявшись на ноги, более он не видел нужды расспрашивать клятвенного гиганта, очевидно он узрел все сам куда яснее и больше, чем Илгон. Говорить ему, что его вернула к жизни сила, лежавшая вне понимая всякого просветленного духа, майа не решался. Пока что, во всяком случае. Когда кузнец заметил, что Илгон потупил взгляд, а его фэа источала саморазрушающие помыслы и идеи, он лишь рассмеялся, как смеются гномы, протягивая ему свою флягу с крепленным медом.  - Пустое долой, - требовательно ткнул он ее витязю, - В конце концов даже мне не ведомы все желания мироздания. Радуйся тому, что ты существуешь, и что она тоже здесь. Майа обернулся к Норнориэль, но дева лишь вытерла рукавом лицо, продолжая упрямо смотреть себе под ноги. Кузнец тепло улыбнулся, видя как они оба стеснялись друг друга, все еще переживая свое некрасивое расставание. Дева тогда много ему всего рассказала, как бы она выпорола бы Илгона на глазах у всей дружины, вернись он, сидел бы на заготовках для полевой кухни, много чего она обещала с ним сотворить, попадись этот паршивец ей на глаза, и каждая угроза тогда зависела от повышаемого ею градуса в ходе их посиделок с медом, пока она не признавалась, что просто обняла бы его и сказала ему "хватит", и они бы пошли вместе, и фантазия ее закручивалась, а Морнэмир лишь подливал, желая услышать чем именно должна будет закончиться та невероятная история, но потом рыжеволосая пьяница просто валялась у него на коленях, сохраняя все прелесть своего обаяния леди даже в таком состоянии. Почему-то Казадбилу казалось, что все эльфийские леди должны быть такими сумасбродными разрушительницами.  - Будет лучше, если ты сама ему все расскажешь.  Майа начал копаться в углу комнаты, там где были шкафчики с материалами для скульптур, которые должен держать здесь один из его учеников, но в итоге Морнэмир лишь тихо ругался на чистейшем кхузудуле, разминая свой застарелый слог - кроме чистейшего бардака в шкафах не было ничего полезного. - Безбородая девка, сколько раз говорил ему убирать за собой, - ворчал на подмастерье большой гном Казадбил, не имея собственной бороды и подавно.   Норнориэль упрямо молчала, вспоминая весь тот путь, что она прошла от того мгновения, когда Илгон предопределил свою нынешнюю судьбу, до ее встречи с Морнэмиром. Она лишь подняла лампу, и поставила ее на плиту стола, на котором отдыхал здоровяк. Дева не стала говорить, слова ничего не дадут, слова обманчивы, сердца трактуют их как того хотят страхи и обиды. Она была уж очень близко к Илгону.  - И чтобы не смел думать обо мне, как о всяком сброде! Чтобы я не видела в твоих глазах зависти!  С нетерпением она срывала с себя части брони, заставив на мгновение приостановить свои поиски даже Морнэмира, которому понравилась решительность эльдарки, как горячо может разгореться ее душа, подобно огню горнила, не зря он чувствовал себя возле нее так хорошо. Сбросив на пол доспехи, она стянула с себя рубашку, спустила штаны, не вылезая из них и сапог, и со злостью швырнула перчатку правой руки в сторону, заставив ту лязгнуть сталью о камень. Тело ее также было покрыто шрамами, пусть они не были с такими устрашающими следами, как у Илгона, но также знали себе цену. Следы на шее, руках и ногах от щупалец Истязателя, от ударов и падений, от бесчисленных боев за свою жизнь, синяки и ссадины, кривые шрамы, оставленные костяным оружием, все они еще затягивались. Ее тело исхудало под землей, кожа побледнела, а короткие волосы потеряли весь прежний лоск и блеск. Фактически она прошла тяжелый путь пыток и страха, какой должно быть проходили всякие пленники Моргота, становясь ему верными слугами.  - Она скиталась во тьме... хм, как долго? - задумался, заговорив с самим собой Морнэмир, пытаясь рассчитать на гномьем сколько по его мнению она бродила по бесчисленным коридорам Бездны.  Но Норнориэль лишь отвернула взгляд в сторону, она и сама не знала, как долго. И вот Казадбил вспомнил, после чего вернул собственное внимание к своим изысканиям, копошась словно мелкий вор в вещах, давно утративших своего хозяина. Так казалось со стороны, ведь Илгон все еще не знал кем был этот майа для гномов, и кем стал для Норнориэль.  - Отвергнутое дитя, нашло меня, юный Илгон. Она угадила в ловушку весеннего разлива, избрав своим путем Морию. Ах, если бы она пошла через Восточные врата, когда Кхазад-дум был на пике своего могущества, а я ходил среди своих учеников и друзей, помогая им постигать всю мощь творческих сил. Постоянство, уверенный признак мастерства, не спорю, но вот сдается мне, что постоянство во всем было не последним, что сгубило их в итоге. Они так привыкли, что ими правил мой старый друг, что все его наследники носили имя. Дурин... Дурин Второй, Дурин Третий, и далее-далее-далее, - раздраженно заворчал майа, вновь переходя на гномий диалект. Теперь Морнэмир звякал стеклом, подливая из фляги воды в склянки, судя по всему плоды его поисков увенчались успехом. Он продолжил творить, пока обнаженная Норнориэль крутилась перед Илгоном, явно испытывая того. Она его дразнила, лишь недавно поняв свою сексуальность, что стало для нее открытием. - Отвыкай быть оборванкой,- недовольно буркнул Казадбил, - И броня, чтоб блестела.   - Д-да, мастер, - засмущалась дева внезапно, собирая вещи, неловко одеваясь одной рукой. Труднее всего было справиться со штанами, с тем, чтобы завязать их на ее талии, до этого ей помогал кузнец, но сейчас он был занят.  - Что скажешь, Илгон? Не жалеешь, что ушел вот так? - в итоге поддела она витязя, не могла не поддеть, она была к нему так близко, заглядывая в глаза, можно было почувствовать ее дыхание, которое еще недавно могло отвадить, но Морнэмир также владел древней тайном цивилизаций - умыванием, а потому тело ее пахло разве что углем, пропитавшись запахом чертогов майа, а из рта несло сладким крепленным медом. Она всю обратную дорогу по Бездне пыталась заглушить свою боль, как они поили Илгона, когда того сжег балрог. Даже сейчас она умудрилась втихаря от всех выпить крепленного. Потому она так осмелела, потому ее несло дальше дозволенного. Казадбил, конечно, знал, что эльдарка пьет, но проблемы из этого не делал, его подмастерья любили не только крепкий мед, но и все возможные сорта пива, создавая целые механизмы, чтобы успешно гнать себе крепленное лакомство, пробивающее на открытия.  - Когда мы сражались с демоном Врага, нам не хватало только тебя. Когда я сражалась с существом, которое далеко за гранью твоего воображения, мне... не хватало только тебя. Когда меня окружали в кромешной тьме одни лишь гоблины, не давая спать, беспокоя своим мерзким существованием где-то рядом, в метрах, мне не хватало только тебя. Когда я, однорукая, сражалась с троллями, тем что нашла, ободранная и замученная, мне не хватало только тебя, Илгон. Когда, - голос ее дрогнул, по ее щекам побежали слезы, но она через перехваченное дыхание продолжила, она крепилась как могла, - Когда я вновь увидела валарауко, я... я так испугалась. Я была совсем одна. Лишь клинок, найденный мною благодаря случаю. Я... пыталась сбежать. Столько злобы, он желал отомстить за то, что мы сделали с ним, за то, что... Лаирендил почти убил его... - вспомнив павшего мастера меча, она отвела взгляд, продолжая пускать слезы по всем убитым, - Не хватало лишь тебя. Если бы ты был тогда рядом, если бы мы тогда не рассорились... - То ты бы не нашла меня, - Морнэмир стоял у них за спиной, довольно долго слушая тоскливое признание Норнориэль, которое, как чувствовал майа, должно будет немного осадить обиды, и сделать Илгона умнее, но это не точно. Во всяком случае он хотя бы временно перестанет считать себя пятым колесом в телеге. А к слову, кто изобрел телегу, задумался на мгновение Казадбил, но потом лишь спохватился, пока Илгон не довершил начатое Истязателем и не задушил бедную деву своим вниманием, чья кожа была такой мягкой, а тело столь упругим и нежным, что от прикосновений к нему у всякого разгорится огонь страсти. И сам майа, когда отмывал ее после похождений по Бездне, чувствовал к эльдарке подобные нотки, пытаясь разобраться в том, что за чувства испытывала тогда его материальная форма, однако, прежде всего тогда его переполняла тревога и желания унять ее боль, он хотел вернуть ее к нормальной жизни, какую знал сам, и какой учил детей Дурина.  - Ai-oi, - гномий тембер был совсем не знаком блаженным эльфам, но голос этот совершенно точно очаровывал саму Норнориэль, в нем чувствовалась уверенность в своих силах. "Сюда", подозвал он за собой Илгона, ухватившись за его плечо своей могучей рукой.  Морнэмир усадил на каменный табурет демоноборца, которому четко объяснили, что в нем нуждаются, и не важно, что он глупая гора мышц, которая даже не подозревает, какие процессы в мироздании могла запустить своим упрямством и отчаянным поиском пути, своей цели, своего обещания. Так Норнориэль тоже глупая неумеха во всем, разве что мастерски может создать проблемы, ну и, ладно, материт всякую нечисть тоже очень умело. Но во всем остальном она ужасно непутевая. Они оба стоят друг друга. Ну и что? Лично сам кузнец находил ее невероятной, а искру жизни, что не гасла у нее в сердце весь путь до самого дна Бездны, проявлением той силы, которая способна творить чудеса. - Вы оба ничего не смыслите в жизни здесь, - начал нравоучительным тоном майа Аулэ, словно сам понимал многое. Ловко подсек ноги Илгона вперед так. чтобы он сразу не вскочил, когда тот усадил свой мускулистый зад в обносках на каменный табурет. В его руках была миска с водой, в которой он начал отмывать волосы витязя от грязи и пепла, хотя, конечно могло показаться, что майа пытался его убить, но руки у кузнеца все же были сильнее. Скорее всего Илгон впервые встретил кого-то сильнее себя, кого-то, кто манипулировал его телодвижениями также легко, как мог он сам. Его побелевшие волосы никуда не годились, они могли вызвать лишь ненужные вопросы. Потому следовало с этим что-то сделать.  - Еж и роза, мои ученики рассказывали, что розы коварные растения, способные приманивать к себе глупых ежей, но когда еж вдыхает аромат роз, он теряет голову, и остается с розой до самого конца, пока... пока сам цветок не увянет из-за надвигающейся зимы. Помни о том, как хрупка наша роза, юнец.  Морнэмир поболтал на свету масляной лампы своей склянкой, довольно ухмыльнувшись. Содержимое попало на небольшую щетку, которую скульпторы использовали, чтобы стряхивать каменную крошку, занимаясь ремеслом. Морнэмир, напевая гномьи мотивы, активно шуровал ею по эльдарской шевелюре Илгона, так, словно какой цирюльник, марая волосы краской.  Закончив, он лишь довольно усмехнулся, стирая излишки с его кожи..  - Ну вот, совсем другое дело. Остается одеть, причесать и можно в народ.  Норнориэль заулыбалась, когда Морнэмир подсветил комнату указующим камнем в рукояти своего меча, а потом звонко засмеялась.  - Ты теперь воин-нолдор, - не могла сдержаться она, видя перед собой черноволосого воителя. 

Хлесткий удар девичьей ладошкой был для Илгона мало ощутим (хотя у гоблина бы голова отлетела от силы ваньяр), лишь мгновение спустя он понял, что произошло. Можно было бы сказать много слов, разразиться потоком брани, но откуда-то навалилась мрачная отчужденность и разочарование.  И ты тоже. Похоже очередная ложь. Тот призыв о помощь, стрелой боли ворвавшийся в его разум похоже тоже был ложью. Вот только кого? Норнориэль или Саурона? Ответа не было, и это мучило его страшнее самой лютой пытки, которую мог бы придумать Мордор. Гендальф тонко сыграл на его чувствах и горечи, заставил поверить в то, что еще можно что-то изменить. Но жизнь, каждый раз приводила его к одному и тому же выводу, - есть он, его долг, его обет, его честь и его меч. И враги, много врагов. Друзья забудут, соратники отвернуться, а враги будут с тобой до смерти. В отряде он был лишним, а Норнориэль похоже прекрасно себя чувствовала, нашла компанию и в спасении не нуждалась. На что он рассчитывал? На теплую встречу? На доброе слово? На то, что все станет, как прежде? Каким же он был слепцом и глупцом, ведь для них всех он всегда будет просто бездушной горой плоти и доспехов, которую можно использовать, спустить с цепи, раз уж его удел - убивать врагов. Бешеный пес, таким он увидел себя, и таким его похоже считали окружающие. Но в этот раз ни гнева, ни ярости в нем не было. Только смирение, и разочарование. И больше всего в себе самом. Как-то поблекло все вокруг, утратило краски, даже победа над огненным демоном стала тенью, словно бы лишила его последних душевных сил, оставив только боль и печаль. Подлинное одиночество познаешь среди других.  Безэмоционально он принял из рук девы миску, с приятно пахнущим ароматом. Механически, словно даже не осознавая, что делает. Наверное так надо было.  - Благодарю, - ровным голосом произнес воитель. Он держал, миску, не спеша приступать к еде. Его хроа нуждалось в пище, но кусок в горло не лез. Он следил за удивительным спутником Норнориэль и со дна памяти всплывали давние лекции Роваона об истории Средиземья. Великим духом он был. Ходил он меж эльфов, обучал, советовал, помогал, и одаривал. Многих он ввел в искушение своими знаниями и могуществом, многих оплел паутиной лжи и коварства. Так он заставил владыку Эрегиона совершить нужное ему. Так и был воплощен замысел Колец… Когда-то Он был среди служителей Ауле… Кем был этот странный младший дух, рядом с Норнориэль? Почему он объявился здесь среди сонма врагов? Морнэмир… Дети Дурина… Когда-то Он был среди служителей Ауле…  Черные змеи подозрений зашевелились в душе Илгона, впервые заставив его почувствовать страх. Но и азарт. Неужели? Может ли он быть… Или же он нечто другое? Но что? Зачем тогда спас? Почему помогает Норнориэль?  Лицо Илгона не отражало никаких эмоций, но вот вопрос Морнэмира изрядно удивил его. Это было действительно неожиданным. - О чем вы? Да, мы эльдар, Перворожденные. Наш народ превыше других по силам и возможностям. Но как я могу быть близок по силам кому-то вроде вас? Каким я себя помню? Каким и всегда. Если во мне что-то и изменилось, то разве что эти раны… И тут Илгон впервые обратил внимание на себя.  - Мои раны… Как такое возможно? Они почти затянулись!  Он удивленно посмотрел на свою побледневшую кожу и волосы, тронутые снегом.  - Это вы сделали? Излечили меня? - голосом, полного изумления спросил воитель. Когда Морнэмир рассказал, что видели они с Норнориэль, Илгон не поверил: - Это похоже на безумие. Я провалился в беспамятство там, в пещере. Последнее, что помню… Тролли. Да, тварей собралось много и потом… Не помню. Очнулся я здесь.  Все это было в высшей степени странным, Илгон в таких материях вообще ничего не понимал. Он не хотел думать о словах Морнэмира, о подозрениях в сторону которого эльда совершенно забыл. Вот это поистине ужасало даже его. Его внешний вид - результат сражения с балрогом. Да, точно. Что до ран… Возможно лучше не думать об этом до поры. Может кто-то более мудрый сможет поведать о том, что это могло быть. Впрочем не все ли равно? Что это изменит для него? Теперь он еще будет и каким-то чудовищем в глазах окружающих? Вечным напоминанием о непознанном, а потому пугающим. Его будут сторониться, не замечать, бояться. О его деянии сегодня не сложат песен, не будут вспоминать с восхищением. Все запомнят лишь эту ужасающую неправильность, что произошла после. Почему это, чем бы оно не было случилось с ним? Он не просил для себя ничего подобного. Бездна отчаяния казалось была готова поглотить его. Куда же теперь ему идти? Взгляд Илгона потускнел, взгляд опустился в пол. Лучше бы он пал в бою.  

Первую неделю Мегард слонялся по подворотням. Запоминал расположение улиц и домов, по запахам определял где кузня, где пекарня, где лавка мясника, где таверна, где жилой дом, где притон и прочее. Не высовывался, пока местные кошки и собаки не привыкли к его присутствию и переполох после происшествия у ворот не прошел. Шарахаться приходилось аккуратно, только по утрам или вечерам, когда стража была или сонная, или занята рядом с тавернами. И ладно еще стража. Но обилие запахов - неприятных по большей части - просто убивало. Как люди могут жить во всей этой вони? Но ко всему привыкаешь. К тому что надо прикрывать блеск кольчуги найденной рогожей, горбиться чтоб казаться меньше, спать хрен знает где (в том числе на карнизах) и не особо светить костром когда готовишь поесть. Но даже со всеми предосторожностями, люди поразительно равнодушно относились к неизвестному одиночке. Да и не только люди. Мегард пару раз даже гномов видел, мимоходом. От них пахло алкоголем, металлом, потертой кожей, дымом и, самую малость, салом. Еще несколько дней прошли в поисках временного пристанища. Им стал чердак одного из полузаброшенных домов, где жила старая полуслепая женщина. Вход на него изнутри был давно и надежно завален рухнувшим шкафом. Зато снаружи, из тупика заваленного мусором, очень удобно было взбираться по выступающей каменной кладке и прямо через выбитое окно. Несколько раз женщину навещали какие-то родственники, но надолго не задерживались и ничего не заподозрили. Возможно они даже были немного рады что поголовье вредителей в подвале их родственницы магическим образом уменьшилось. Поразительно сочные и крупные мыши в городе. Или это все-таки крысы? Сегодня был большой день. День, когда Мегард наконец-то войдет в человеческий магазин. Да вообще в магазин, в принципе. Цель полукровка выбирал долго: чтоб было много путей отхода(по крышам в том числе), район нечасто патрулировался стражей, посетителей мало и от владельцев можно будет сбежать или отбиться. По этим критериям подходила лавка травницы. Когда вечером в окнах на втором этаже здания зажигались огни, через стекла на первом этаже можно было увидеть пучки трав, мешочки смесей и склянки с настойками, заполонившие почти всё свободное место. Запах там был приятный, ощущался за два квартала. Травница была небольшой и, наверно, молодой женщиной с русыми косами. У нее было две дочери, еще без мужей, и маленький сын, которого она таскала на руках или в платке за спиной. Где отец детей и муж женщины Мегард так и не узнал. Может быть погиб во время большого сражения, о котором иногда говорят.  В лавку заходили нечасто, большинство - другие женщины, разных возрастов, уходили с небольшими мешочками. Только иногда, примерно раз в три-четыре дня, заглядывало трое мужчин. Выходили они разозленные. Может быть, сватались, а им отказывали? Кто этих людей разберет, да и кто захочет это делать. Но Мегард на всякий случай выждал день с последнего визита мужчин, прежде чем заявиться в лавку. Звякнул потолочный колокольчик, хлопнула входная дверь. Мегард этого не услышал, ступив два шага внутрь до одури приятно пахнущего помещения. Повертел головой, находя взглядом травницу. Та как обычно стояла за прилавком и вымученно улыбалась. Но, рассмотрев кто конкретно к ней явился, сглотнула, побледнела и сильнее оперлась на столешницу. Её сын, судя по настойчивому вгрызанию в нос запаха молока, мела и влажности, ползал где-то за прилавком. - Д-добро пожаловать. Чем м-могу помочь? Не гонят - это уже хорошо. Вряд ли смогу связно объяснить в чем проблема - это плохо. Даже если смогу и признаю что проблема есть, поставлю себя в невыгодное положение. Помочь она тоже вряд ли сможет, да и рано без наведения доверительных отношений. Угрозы не представляет, дочери стражников не позовут, потому что пошли за пределы города собирать травы еще утром. Сыном рисковать не будет. Мегард моргнул на женщину с отсутствием каких-либо эмоций на лице. Едва-едва обозначил кивком головы приветствие. И отошел в сторону, к свисающим с потолка пучкам трав и корней. Встав при этом так, чтоб видеть и хозяйку, и входы-выходы из помещения, чтоб никто не подкрался со спины. Хозяйка открыла рот чтоб что-то сказать, но потом смирилась с неизбежным и только выдохнула, опустив голову. Мегард наконец-то погрузился в приятные ароматы, рассматривая растения. Некоторые были знакомы, вроде девясила и сушеницы, другие вызывали больше вопросов чем ответов. В лавке повисла тишина, изредка нарушаемая агуканием ребенка и шорохом одежды. - Что это? Травница вздрогнула когда спустя долгие минуты гость-покупатель подал голос. Он был хриплым, глубоким и поразительно успокаивающим. Показывал облаченный в легкую броню на крупные колючие шарики, каким-то образом умостившиеся на тонюсеньком стебле. - Это, м-м-м, это мордовник.  В лавке снова повисла тишина.  - Зачем? - Что - "зачем"? На травницу посмотрели как на идиотку. Мне обязательно нужно говорить так много слов чтобы меня поняли?  - Зачем нужен? - А! От головной боли, от кожной сыпи, чтоб жидкости телесные выходили свободно, чтоб бодрость была. Только его надо осторожно заваривать, он ядовитый если много выпить. - Понял. Что это? - Корневища корнехлебки. Тебя что-то особенное интересует? Я могу помочь, если недуг какой свалил. Только признаки скажи. - хозяйка вышла из-за прилавка и шагнула чуть ближе к Мегарду. - Нет. - полукровка, естественно, шагнул чуть дальше чтоб сохранить расстояние. - Что - "нет"?  - Нет. - Послушайте, уважаемый. - ободренная отступлением противника, травница сделала еще шаг вперед, уверившись что вреда ей не причинят. - Я могу назвать все растения тут, и что они делают, и как их правильно использовать. Но ты-то сюда явно не из праздного инте... Звякнул колокольчик над дверью. Загнанный в угол наступлением женщины Мегард тоже повернул голову в ту сторону, куда резко обернулась травница. Полукровка не ожидал что троица мужчин вернется в магазин так скоро. Хозяйка магазина тоже, судя по тому как она побледнела и поспешила вернуться за стойку. Нацепив фальшивую улыбку, она обратилась к изрядно помятым мужикам слегка бандитской наружности: - Здравствуйте, чем могу помочь сегодня, Палерик? - Где деньги, Мирта? - с места в карьер начал стоящий впереди, сплюнув на пол. Разило алкоголем, ссаниной, потом и кровью от мужиков так, что у Мегарда почти заслезились глаза. Даже облегчения от того, что его оставили в покое невозможно испытать. Ну хоть не по орочью душонку явились. Осталось только переждать когда люди разберутся между собой и тихо уйти. Зачем оставшиеся двое мужиков перегородили выход и так странно косятся на Мегарда? - Палерик, даже недели еще не прошло, откуда я тебе их возьму? Все сейчас в бедственном положении, рук не хватает, и если я буду продавать снадобья втридорога чтоб тебе долг отдать, тут половина района сляжет! Кто будет в поле работать, оружие чинить, горшки жечь, стены класть? Не мне одной детей кормить надо. - Я те уже второй месяц прощаю и откладываю. А должок-то растет. - именованный Палериком встал вплотную к стойке и оперся о неё руками. - Терпел в память о друге моём, твоём муже Виторе, но это уже ни в какие ворота! Со столешницы на пол полетели скинутые мужской рукой склянки, вдребезги разбиваясь о пол. Мирта втянула голову в плечи, отшатнувшись назад. Ребенок в колыбели за прилавком начал всхлипывать. - Да плевать я хотел куда ты дела мои деньги! Я хочу их обратно! Или выворачивай карманы, или так отдавай - натурой! Дочерей своих продавай, мне похер! - Палерик, не надо. - женщина задышала чаще, паникуя. - Я все отдам, только подожди еще немно... - НЕМНОГО?! - стоящий рядом со стойкой узкий шкаф оказался опрокинут на пол, даже Мегард услышал грохот по дрожи пола. - Твое "немного" продолжается чуть ли не со смерти Витора! Так нет же, его в могилу не успела уложить, уже другого хахаля притащила?! - человек махнул в сторону равнодушно наблюдающего за происходящим Мегарда. - Может он заплатит за тебя?! - Палерик, я его впервые в жизни вижу. Этот человек вообще ни при чем. - бледная женщина начала потихоньку отходить назад, чтоб схватить рыдающего сына и спрятаться на втором этаже. - Ещё и выгораживает, ты посмотри на неё! Ворковали тут полчаса, пока мы не пришли... Заткни своего выродка, пока я это не сделал! Человек окончательно переключил своё внимание на Мегарда, повернувшись к тому со зверской рожей. Чутье полукровки подсказало что сейчас будет драка. Трое на одного не совсем хороший расклад, но эти трое пьяны и не ждут сопротивления, если судить по расхлябанным движениям. И то, что внешность у Мегарда, как бы вообще не соответствует местному колориту, их не смущает. - Ты вообще кто такой, а? Я тебя раньше не видел. - Палерик попытался ухватить полукровку за ворот безрукавки, но Мегард без труда увернулся, отступив вбок. - Не лезь. - полуорк уже сгруппировался в подготовке к побоищу и только зелеными глазищами зыркал исподлобья. Мегард всегда давал только одно предупреждение, а потом ответом становились кулаки, ножи и прочие подручные средства. Жаль только присутствующие люди об этой особенности не знали. - Ах ты гнида! Палерик замахнулся слишком сильно и явно, поэтому нет ничего удивительного что его живот первым познакомился с крепким фородвайтовским кулаком. Мужчина на пару секунд забыл как жить и рухнул на колени, пытаясь это вспомнить со слезами на глазах. Мегард удивленно моргнул. Обычно удар такой силы заставляет орков морщиться, сдавленно матерится, но продолжать натиск. А тут человек выглядит будто его тараном шарахнули. Все люди такие слабые? Или только этот конкретно? - Ты что творишь, выродок?! Это уже оставшиеся двое людей оживились, одновременно кидаясь на полукровку сбоку. Зря, ибо Мегард просто шагнул вбок и парочка шарахнулась в стойку. Один очухался быстрее и снова бессмысленно рванул на противника. Его челюсть, оглушительно щелкнув выбитыми зубами, встретилась со стопой в добротных сапогах. Мужик рухнул как подкошенный и больше не шевелился. Мегард снова удивленно моргнул. И этот слабый? Повезло? Третий оказался или умнее, или недостаточно пьяным. Он вытащил нож. Приближался тоже не сгоряча, а постепенно, следя за движениями полукровки. Тот не шевелился, за исключением следящих в ответ глаз. Когда человек все-таки решил пырнуть оппонента, то был неприятно удивлен когда руку с ножом остановили железной хваткой в паре дюймов от безрукавки. Еще неприятнее стало когда смуглый вмазал ровнехонько по носу - во все стороны брызнула кровь, на глаза навернулись слезы. Человек пошатнулся, больше никем не поддерживаемый, и осел на пол, прижимая руки к носу. Спину Мегарда рядом с шеей пронзила боль и он инстинктивно кинулся вперед, стремясь от неё уйти. Развернувшись, полукровка обнаружил очухавшегося Палерика с ножом в руке. Безрукавка и кольчуга приняли на себя основной удар, но синяк в таком труднодоступном месте останется точно. Еще и одежда теперь порчена. Вот теперь Мегард был зол. - Ну всё, тварина, я тебя на куски пору... Фразу прервал моментально приблизившийся Мегард, ухватившийся одной рукой за запястье с ножом, а другой за человеческое плечо. Чувство чужой ноги у своего колена, секунда невесомости - Палерик осознал себя валяющимся на полу на лопатках среди разбитых бутылок. Осколки стекла больно впивались даже через одежду. Человек поднял взгляд на стоящего над ним полукровку. Вид у того был ну очень нехороший.  Опасения подтвердились в виде прилетевшего по голове пинка. Палерик застонал и перевернулся набок, перед глазами все плыло. Под непрекращающийся плач ребенка Мегард схватил подлеца за руку, заламывая ту ему за спину и надавливая коленом на позвоночник. Человек заорал. Полукровка свободной рукой сгреб волосы Палерика в кулак и от души приложил того лицом в пол, усыпанный битым стеклом. И еще раз. И еще раз. И еще раз. Мегард остановился только когда под головой человека образовалась небольшая лужа крови и сам он перестал шевелиться. Отпустив наконец оппонента и проверив что он все еще жив по пульсу на шее, полукровка поднялся, осматривая поле боя. Творился срач и бедлам.  Женщина с ребенком забились в самый дальний угол помещения. Рыдали они вдвоем, с различной степенью громкости, кажется. Двое других людей начинали приходить в себя и отползать подальше, со страхом глядя на тело Палерика. Мегард направился к тому, которому выбил зубы. - Фтой, нет, не прифлифайся! Профь! ААААААААА! - отползания не помогли и полукровка со всей немаленькой дури наступил по колену полулежащего человека с аппетитным хрустом хрящей. - Нет-нет-нет-нет-нет... - тот что с разбитым носом гнусавил и пытался подняться или хотя бы найти нож. С этим мужчиной обошлись несколько мягче: от точно рассчитанных ударов сломались всего лишь обе ключицы, лишая возможности действовать руками. Вот теперь Мегард чувствовал себя отомщенным. Но его цель так и осталась невыполненной. Непорядок. Поэтому смуглокожий поднял с пола выпавший из рухнувшего шкафа мешочек, понюхал чтоб удостовериться что это то, что надо. Подошел ближе к многострадальной стойке, заставив травницу вжаться еще глубже в угол и закрыть собой ребенка. Мегард пошерудил в небольшом мешочке у себя на поясе, доставая оттуда небольшой аметист. - Хватит? - Что?.. - Хватит? - Мегард покачал мешочком в одной руке и аметистом во второй. - А, да, наверное... Как... - женщина все еще пребывала немного не в себе и нормально разговаривать не могла. Полукровка оставил аметист на столе, забрал свой честно купленный мешок с сушеными ягодами и вышел на улицу. Там на крики уже начала собираться толпа. До прибытия стражников оставалось всего ничего, несмотря на не очень благополучный район. Мегард быстрым шагом направился прочь. Праведные граждане, наблюдавшие за расправой через окно, предпочли за ним не идти.