Мирра

Не вышло. На крик Эомера Ярл не обратил внимания, лишь губами недовольно дернул, словно муху назойливую отгоняя. Но в следующее мгновение клинок дернулся в сторону, вонзаясь в землю. Не ударил вастака ненавистного, даже царапины на нем не оставил, но... 
Темнее ночи был взгляд Теодреда, когда он оборачивался, чтобы посмотреть, кто посмел казнь прервать. И сердце его оборвалось, когда он увидел кровь и рану Милдред. Звон в ушах заглушил все слова.. И бросился бы он к ней, хотел на руки схватить, на воздух вынести, но крепко взяли Ярла харадрим по приказу Зафара. Вывели на улицу, не давая даже узнать насколько сильно ранение. Только на улице, глотнув холодного воздуха, Теодред вернул себе силы...
- Думаешь ты лучше меня? Ты трус, как и любой из нас, раз напал на безоружного. Не замечал ты ее, компанию другим составлял, а она? Мы скоро уедем, и ты ее не увидишь больше никогда, так стоило ли ее бросать? Стоило ли мечом своим размахивать, рогоносец? Трус и наглец ты, ярл Роханский. Бойся меня... Как огня бойся.
Ярл уклонился от прямого удара, кулак Зафара вскольз по скуле прошел. Вырвался из рук держащих его людей, шагая вплотную к врагу.
- Оставь свои угрозы для своих лизоблюдов, падаль, - с неслыханной ранее ненавистью прошипел Теодред. Не щадил он чувства брата, который впервые видел его таким... Тьма все сильнее и сильнее окутывала Ярла, а в свете последних событий он и не противился. - Мне плевать на то кто ты, и что ты. Встанешь у меня на пути - перегрызу глотку. 
Грубо отпихнув Зафара , не обращая внимания на недовольство восточан, Теодред вернулся в шатер. Скадифах, ранее не вмешивающийся ни во что, тенью скользнул за Ярлом. Телохранитель корил себя за упущенную ситуацию, за то, что он расслабился в обществе "дружественных" вастаков. Теперь он и близко не пустит никого к Теодреду...
Ярл опустился на колени перед Милдред, не смотря на Дамира. Остроржно взял за здоровую руку. 
- Прости, - тихим голосом проговорил Теодред, глядя в глаза любимой. - Это моя вина. Не следовало оставлять тебя одну, но как вождь ты должна понять мое беспокойство о моем народе. Я обещаю исправиться, если ты дашь мне второй шанс.
 
[spoiler=Офф: ]Транди, я все идет по плану, пока) посмотрим, кто как дальше себя вести будет.
 

Ведьмина альтернативка, увы, заброшенная :с
[spoiler=тык]
 

[spoiler=Очередная Сархи]
 

[spoiler=И ещё Сархи]
 

Ихчерат пост
[spoiler=уставшая]
 
[spoiler=магическая, ух]
 

Злого Фени пост
[spoiler=тёмная сущность Фэнэка и его стремление к свету?]
 
[spoiler=одна из ипостасей Фэнэка]
 
[spoiler=не знала, куда пихнуть арт, поэтому сюда]
 

[spoiler=кто-то пришёл навестить драконяшку, и он очень рад]
 
[spoiler=а теперь не очень рад]
 

И, по традиции, светловолосый мужик и брюнетка [spoiler=Транди и Сархи!]
 

- Всё ради семьи, - язвительно ответил Фархад и, легко тронув здоровяка за локоть, дал ему знак идти следом. 
Путь до покоев Фархада не занял и пяти минут. Всю дорогу мужчина молчал, оглядывая ярко освещённые коридоры. Он выбирал самые немноголюдные, а в это время дня и вовсе пустые. По воле случая, ни один слуга им на пути не попался, а значит лишних вопросов прогулка сына многоуважаемого Гани-ур-Тамзиля и начальника стражи, ещё вчера сражающегося в бойцовых ямах, ни у кого не вызовет. Впрочем, отрицать то, что у стен есть уши, а у некоторых ещё и глаза, не приходилось. Фархад пропустил Дрейвена в свои покои первым, затем зашёл следом. Слуги, что обычно всегда находились в покоях и готовы были незамедлительно выполнить все приказы своего господина, благоразумно были отосланы в комнаты для слуг и в покоях Фархада не было ни души. 
- Располагайся, Дрейвен. Или, вернее будет сказать, Дрейвен-ур-Халит, - в глазах палача Фархад уловил недоумение и это ему определённо пришлось по вкусу. - Освобождение моей сестры - несомненно важно. Но ты был прав, только ради этого я не поспешил бы в твои покои. Не смотри на меня так, будто я совокупляюсь с козой у тебя на глазах.
Фархад кивнул на мягкое кресло, скорее походящее на небольшой диван, а сам уселся в такое же, стоящее напротив. Между мужчинами расположился стол, уставленный фруктами и несколькими графинами вина. Фархад неспешно наполнил кубки, сделал из своего небольшой глоток и довольно облизнул губы, наслаждаясь вкусом напитка.
- Так в чём же заключается твой план по освобождению моей многострадальной сестрицы? Вечер обещает быть долгим. Мне распорядиться, чтобы подали ужин?
[AVA]cs622516.vk.me/v622516751/45286/6SNfRhn3ScM.jpg[/AVA] 
[sTA]На что только не пойдёшь ради семьи...[/sTA] 
[NIC]Фархад-ур-Тамзиль[/NIC]

Айняши пост.
[spoiler=осенняя]
 
[spoiler=отдыхающая]
 
[spoiler=задумчивая]
 
[spoiler=строгая]
 
[spoiler=с мущщиной и собакой]
 
[spoiler=маленькая]
 
[spoiler=боевая!]
 
[spoiler=пиратская]
 
[spoiler=помятая]
 

Ихчерат пост
[spoiler=уставшая]
 
[spoiler=магическая, ух]
 

Злого Фени пост
[spoiler=тёмная сущность Фэнэка и его стремление к свету?]
 
[spoiler=одна из ипостасей Фэнэка]
 
[spoiler=не знала, куда пихнуть арт, поэтому сюда]
 

[spoiler=кто-то пришёл навестить драконяшку, и он очень рад]
 
[spoiler=а теперь не очень рад]
 

И, по традиции, светловолосый мужик и брюнетка [spoiler=Транди и Сархи!]
 

Айняши пост.
[spoiler=осенняя]
 
[spoiler=отдыхающая]
 
[spoiler=задумчивая]
 
[spoiler=строгая]
 
[spoiler=с мущщиной и собакой]
 
[spoiler=маленькая]
 
[spoiler=боевая!]
 
[spoiler=пиратская]
 
[spoiler=помятая]
 

Ихчерат пост
[spoiler=уставшая]
 
[spoiler=магическая, ух]
 

Злого Фени пост
[spoiler=тёмная сущность Фэнэка и его стремление к свету?]
 
[spoiler=одна из ипостасей Фэнэка]
 
[spoiler=не знала, куда пихнуть арт, поэтому сюда]
 

[spoiler=кто-то пришёл навестить драконяшку, и он очень рад]
 
[spoiler=а теперь не очень рад]
 

И, по традиции, светловолосый мужик и брюнетка [spoiler=Транди и Сархи!]
 

Фэа Хикелии с его внутренними демонами
 

А костер все пляшет-пляшет, языками небо высокое лижет, зиму прочь от души степной гонит, в объятия зовет, как самая ласковая на свете дева, кожу щипет, по крови пузыри бурлящие пускает. А протяни ладонь, забудься, змеей хитрой, ядовитой девица обернется, шелковое покрывало скинет, глазами яроокими стрельнет, улыбкой голову вскружит, а сама уничтожит, унесет с собой, возьмет, что хотела и оставит ветру дикому. Так и бежит колесо жизни, и скачет на ухабах, ввысь подпрыгивает, за собой уносит, необузданностью привлекая, беспечностью своею. Что там за поворотом, даже сокол не ведает. А надо ли? Надо ли ведать?
Вроде как и не слушал он дальше разговор меж двух, травинку сухоньку в пальцах вертел, на огонь поглядывал, но снега вокруг не замечал, не видел людей разных, что цветные покрывала платка теплого – один на другой непохож, но вместе одну дорогу топчут, в одну сторону головы поворачивают, рассвет приветствуя, от одного плачут и похожему радуются.
Тепло по сердцу разливалось, то ли от слов последних сестры – хоть и мотнул головой непокорно на обещания ее – к чему они ему были? У каждого из них свой путь, вот только Небеса Высокие не желали навсегда тропы порознь класть. Не должна она была брату старшему ничего. А то, что в степи он взор вновь оборотил -  а Ветр Дикий лишь ведает, куда еще его занесет, - не ее вина. Всегда сам решал, куда пойти, и с кем у костра песню петь да пляску вести. Лишь не желал он более тоску колкую, терпкую в глазах ее видеть. Как капля за каплей точит-точит она сердце. Тяжко бремя возложенное, да не поворотишь назад. И никто кроме духов великих и смерти всегомогущей не снимет плаща, мехом богатым подбитого.
Ушли – не шелохнулся он, будто в столп соляной превратившись. Лишь пряди темные пляшут порой от дуновения морозного, да грудь тихо вздымается, чтобы вновь опуститься. Свою песнь ночь темная вела – тихую, полузнакомую. Мягкие руки на плечи ложились, книзу гнули постепенно, голову буйную обволакивали, веки закрыть уж хотели. Но нет. Встряхнулся, словно кольнуло в груди, беду какую чуя. Толкнула его невидимо Луна ль Сердобольная, Звезды в пляс лихой пустились, да вот только очи темные раскрылись, потемнели еще горче, поймали фигуру высокую ярла роханского.
Какой ветер понес тебя? Снова вдруг к сестре потянуло? То не шел к ней, молчанием одаривал, холодом укутывал, а то вдруг вослед побежал, когда она с племенем своим речь ведет?
И какая-то ярость поднялась внутри, будто ревность лихая, но почему, из-за чего? Обида за сестру? Забытое покровительство? Лучшего, куда лучшего была достойна она! Помнил он и про разговор прошедший, и про Милдред. Помнил про то, что друзьями стать должны. Но как приказать орлу не в небе летать, а с волками по земле бегать? На цепочку серебряную посадить? Крылья подрезать и ждать все того же блеска в глазах желтых, клекота высокого? Рожденный ползать летать не может, а летун рыбой в воде не поплывет.
Не хотел он вмешиваться сейчас. Сестра сама за свое сердце в ответе, за план построенный. Он лишь подмога ей, но не подпорка старику умирающему, что с жадностью последние дни немощи у смерти отвоевывает. Но что-то супротив разума двигало им – предчувствие, сердце, тьма, которую видел уже во взгляде этого ярла. Тихо поднялся, с тенями на ты в прятки играя. То тут в пятно чернильное, то там, и вроде идет просто, но пружиниста походка, рука на рукоятку сабли легла, готовая выхватить в любой момент. И не видит он или не хочет видеть иную тень чуть впереди. Брат ярлов идет, тоже по незаметным следам сердца беспокойного ступая. Эомер, вроде… И не похож он был на Теодреда, хоть и братьями звались, как непохоже Солнце на сестру свою – Луну Ночную. И ненависть к тем, у кого кожа смуглее и говор иной, мелькала в светлых глазах конника, но был он проще, ближе к земле, а значит и к траве высохшей, но мощной. Но взгляд истерлинга иную цель сейчас преследовал, тени облаков двух разных братьев друг от друга прятали, к одной цели ведя.
Влетел, а в ушах полы шатра хлестали, хоть и затих ветер холодный, беду чуя, слова, ярость исторгающие, воздух молниями резали, и сверх всего – стальная речь, которую ни с чем не спутаешь, всегда угадаешь. Громом рокочет маршал роханский, сестра стоит, брат названный, которому беда неминуемая грозит… и ярл темный, полубезумный. Над плечом Эомера искрой нож промчался, прядь светлую подрезав.
В горло бы ему, да не может он так по отношению к сестре поступить.
Крепок твой доспех, Ярл, да вот только смотри, как бы он против тебя не обернулся, расстегнувшись в недобрый час.
Но сейчас нельзя его убивать.
Сбить прицел меча, траекторию прогнуть. Любой ценой. Лучшего в голову просто не пришло. Если удар в бок придется – все спасти можно, а там, глядишь, Небеса благосклонно на племя взглянут и совсем беду отведут. Лязг стали о сталь – будто хлопок громкий по барабанным перепонкам.
- Вызывай на честный бой, Ярл! Ты не вождь, чтобы смерть дарить! А он не твой брат! Не знал, что мне придется учить тебя этому.
Сейчас, когда он чашу молока горячего в общем кругу пил, жар одного костра делил, братьями и сестрами они все ему стали. И он скорее бы послал все планы и пресловутую дружбу под хвост плешивому псу, чем стал бы смотреть, как бесчестно ярл жизнью племени распоряжается. Не по праву. Да еще и перед Вождем. С каким удовольствием бы Дамир сам кинжал в руку Зафару вложил, чтобы с ним вместе покончить с этим коневодом, слишком часто дорогу переходящему.
И где ты его откопала, сестра…?
Милд свой план пусть вьет, если захочет. А ярл пусть яростью его, Дамира, поливает, пусть с Зафаром за честь борется, но так, чтобы богам потом в глаза глядеть можно было.

◈      ◈     ◈
 
Напрасно. Напрасно бдение, напрасно ожидание – томительно тянется время, и гложет изнутри всё нарастающее, все набирающее силу отчаяние – но виду не подай, пусть сердце кусище льда заменит, пусть люди одного только взгляда твоего боятся, как чумы, - напрасно двое суток без сна и пищи, когда в крыльях – свинец, когда по усталым глазам – как мечом хлестнули, когда тянет птицею подстреленной – в снег, и пусть перья мокры, и пусть укрывает белым саваном буран – лишь бы только не лететь больше, лишь бы дать телу покой, лишь бы сомкнуть веки и не пробуждаться более.
 
Н а п р а с н о .
 
Она помнила, как – бледен и жалок, губы дрожат – пришёл к ним – почти что на поклон – глава людского сброда, как он что-то тихо блеял, как молил дать ещё немного времени, как клялся, руку к сердцу прижав, что нет и не может быть в стенах Кэруэля воров; на коленях стоял, голос надрывал, силясь до них докричаться, пытался найти в змеиных очах искру понимания, жалости, уговаривал смилостивиться над детьми и женщинами – «…и у вас ведь пропало дитя, будьте же милосердны, не виновны наши дочери и сыны в содеянном этими преступителями закона» - так говорил Рогаст, корукс северного города, уже какою-то частью сознания понимая, что слова, слёзы, крик – в пустоту, что ветер подхватит и унесёт, что только безразличные звёзды услышат.
 
Помнила, как они, двое безжалостных богов, стояли пред ним двумя громадами – чёрное и белое, как тьма ночная и свет дня – как безмолвно внимали речь человека, лицо, от холода и страха побелевшее, на них поднявшего.
 
И она отчётливо помнила людскую плату за неповиновение. Драконица выскабливала из посланца крик, нечеловеческий ор, бросала об камни, отсекала конечности, с ледяным, отрешённым спокойствием наблюдала за пресмыканиями окровавленного тела, с безумным оскалом забавлялась видом обречённой добычи, мечущейся меж ней и Белым Змеем. И когда всё кончилось – на удивление долго продержался человек, почти целую ночь развлекал он драконов, - она сбросила изуродованные ошмётки вниз, в отражение рассветных небес, в озеро в недрах горы.
 
И разбивший бледнеющие звёзды надвое всплеск набатом возвестил час конца.
 
О, как упоительно было слышать плач, агонию, страх, первобытный ужас в людских голосах, когда драконы крылатыми вырождениями мрака опустились на город, когда они отточенной сталью железных перьев косили дома и башни, когда они заживо хоронили в камне и льде сотни, тысячи жизней! Вспыхивающими алым в огне пожаров реками крови смерть низвергалась по улицам вниз, к озеру, окрашивала его в грязно-бурый цвет, смерть была в воздухе, смерть была в жилах, в сердце северной королевы – она вся была умыта ею, она дышала ей, она сама была той, кому подвластна смерть и жизнь. Она вершила суд, она собирала свою дань.
 
Но удовлетворения это не приносит, внутри, там, где душе быть должно – пусто, точно бы пропасть разверзлась, и затягивает, затягивает в себя, в свой чёрный омут, в отчаяние, в безумие.
 
◈      ◈     ◈
 
И двое драконов – пустая грудь, пустые глаза – улетели ни с чем, и только мокро поблёскивающая в свете звёзд бордовая мантия на крыльях – как напоминание о свершившемся, как их новые имена – Смерть Сеющие, Со Снежных Вершин Пришедшие.
 
И только мысль о том, что это не конец, силы даёт, не позволяет пламени затухнуть, вновь и вновь по пепелищу вихрем проносится – и огонь янтарною ненавистью окольцовывает драконьи зрачки.
 
Переход в Драконьи Горы.

◈      ◈     ◈
 
Напрасно. Напрасно бдение, напрасно ожидание – томительно тянется время, и гложет изнутри всё нарастающее, все набирающее силу отчаяние – но виду не подай, пусть сердце кусище льда заменит, пусть люди одного только взгляда твоего боятся, как чумы, - напрасно двое суток без сна и пищи, когда в крыльях – свинец, когда по усталым глазам – как мечом хлестнули, когда тянет птицею подстреленной – в снег, и пусть перья мокры, и пусть укрывает белым саваном буран – лишь бы только не лететь больше, лишь бы дать телу покой, лишь бы сомкнуть веки и не пробуждаться более.
 
Н а п р а с н о .
 
Она помнила, как – бледен и жалок, губы дрожат – пришёл к ним – почти что на поклон – глава людского сброда, как он что-то тихо блеял, как молил дать ещё немного времени, как клялся, руку к сердцу прижав, что нет и не может быть в стенах Кэруэля воров; на коленях стоял, голос надрывал, силясь до них докричаться, пытался найти в змеиных очах искру понимания, жалости, уговаривал смилостивиться над детьми и женщинами – «…и у вас ведь пропало дитя, будьте же милосердны, не виновны наши дочери и сыны в содеянном этими преступителями закона» - так говорил Рогаст, корукс северного города, уже какою-то частью сознания понимая, что слова, слёзы, крик – в пустоту, что ветер подхватит и унесёт, что только безразличные звёзды услышат.
 
Помнила, как они, двое безжалостных богов, стояли пред ним двумя громадами – чёрное и белое, как тьма ночная и свет дня – как безмолвно внимали речь человека, лицо, от холода и страха побелевшее, на них поднявшего.
 
И она отчётливо помнила людскую плату за неповиновение. Драконица выскабливала из посланца крик, нечеловеческий ор, бросала об камни, отсекала конечности, с ледяным, отрешённым спокойствием наблюдала за пресмыканиями окровавленного тела, с безумным оскалом забавлялась видом обречённой добычи, мечущейся меж ней и Белым Змеем. И когда всё кончилось – на удивление долго продержался человек, почти целую ночь развлекал он драконов, - она сбросила изуродованные ошмётки вниз, в отражение рассветных небес, в озеро в недрах горы.
 
И разбивший бледнеющие звёзды надвое всплеск набатом возвестил час конца.
 
О, как упоительно было слышать плач, агонию, страх, первобытный ужас в людских голосах, когда драконы крылатыми вырождениями мрака опустились на город, когда они отточенной сталью железных перьев косили дома и башни, когда они заживо хоронили в камне и льде сотни, тысячи жизней! Вспыхивающими алым в огне пожаров реками крови смерть низвергалась по улицам вниз, к озеру, окрашивала его в грязно-бурый цвет, смерть была в воздухе, смерть была в жилах, в сердце северной королевы – она вся была умыта ею, она дышала ей, она сама была той, кому подвластна смерть и жизнь. Она вершила суд, она собирала свою дань.
 
Но удовлетворения это не приносит, внутри, там, где душе быть должно – пусто, точно бы пропасть разверзлась, и затягивает, затягивает в себя, в свой чёрный омут, в отчаяние, в безумие.
 
◈      ◈     ◈
 
И двое драконов – пустая грудь, пустые глаза – улетели ни с чем, и только мокро поблёскивающая в свете звёзд бордовая мантия на крыльях – как напоминание о свершившемся, как их новые имена – Смерть Сеющие, Со Снежных Вершин Пришедшие.
 
И только мысль о том, что это не конец, силы даёт, не позволяет пламени затухнуть, вновь и вновь по пепелищу вихрем проносится – и огонь янтарною ненавистью окольцовывает драконьи зрачки.
 
Переход в Драконьи Горы.

Инас


Инас подросла *_*

 
Эльзиен


Излишне брутальный Эомер в кожанке


Поседевшая Элле О_о

оп кто тут есть да это ж я

Моторезированная пехотя "5-ый наемный листоухий зеленознаменный лихолеский полк "Трандулята" 

Ты не помнишь, как оказался здесь. Ты помнишь лишь слова, слова из глупого мультфильма, который тебя заставили смотреть вместе с сестрой, слова, над которыми ты презрительно кривился, не понимая, отчего так дрожит мелкая, продолжая, однако же, смотреть, слова страшные, наполненные затаённым, непонятным тебе смыслом, и они повторяются, повторяются, повторяются, отдаются в голове сонмом голосов – высоких, низких, визжащих, ревущих, пискливых и рычащих, а мелодия дёргается, дрожит, как на заезженной пластинке, весь этот мир, весь этот лишённый разума мир скачет, танцует джигу, шествует в нескончаемом параде.
 
Дети разных возрастов,
Час покинуть отчий кров;
Путь теперь у нас один -
В королевство Хэллоуин.
 
Страх обессиливает, не даёт вздохнуть, шевельнуться, закрыть глаза, закрыть глаза, чтобы не видеть кружащийся каруселью ужас, безумный карнавал вокруг, вечный, как эта ночь, как самая чернота, породившая всё вокруг, как самый страх, что холодными пальцами насильно растягивает твои губы в улыбку, такую же безумную, как этот город.
 
Это Хэллоуин, это Хэллоуин,
Тыквы пляшут меж руин.
Это Хэллоуин,
Смерть кругом, и ты один.
Happy End невообразим,
Жуткий страх, и ты один
В королевстве Хэллоуин.
 
Ужас плещется в груди огромным океаном, захлёстывает изнутри ледяными чёрными волнами, и ты чувствуешь, что тонешь, идёшь ко дну, теряешь себя.
 
Я - кровожадный кошмар под тахтой,
Зубастый, глазастый и страшный собой.
Я хоронюсь под ступенями днём,
А выползаю во тьме пауком…
 
Вокруг уродцы, карлики, монстры с пустыми глазами, обезображенные лица, кривые, неправильные силуэты, холод, могильный холод камня, холод ночи.
 
Это Хэллоуин, это Хэллоуин.
Хэллоуин, Хэллоуин, Хэллоуин…
Город dream, город дым
Под названием Хэллоуин…
 
Ты не можешь выбраться. Ты в толпе, в серой массе уродливых тел, тебя касаются длинные, кривые когти, липкие пальцы, скользкие языки.
 
Я - добрый клоун с пустою башкой
Вроде бы весёлый... Да просто никакой!
Кто здесь такой? - Это просто я,
Холод в груди, паранойя твоя.
 
Ветер рвёт волосы, уносит крик в темноту.
 
Тенью возникну на фоне луны
Мышью летучей влечу в ваши сны…
 
Зажимаешь голову руками, пытаясь не слышать слов, не пускать темноту в мысли, но она уже там, уже разрастается в груди душащий, тяжёлый мрак.
 
Это Хэллоуин, это Хэллоуин
Хэллоуин, Хэллоуин, Хэллоуин, Хэллоуин!
Жуткий Джек возьмет правильный разбег
И рухнет вам на голову, как первый снег.
Это Хэллоуин… Факелы запалены!
 
Глодает пламя тёмное небо, и движется, движется в твою сторону жуткий марш с тощей, высокой фигурой во главе; ты не видишь её глаз, лишь только мертвенно-бледный отсвет кости и всполохи двух кладбищенских огоньков в провалах глазниц.
 
Время пришло для главного героя шоу -
Призрак Джек ставит шоу много лет.
Салют, Джек, повелитель тыкв!
 
Это только лишь шоу. Вечный марш, вечный праздник ужаса.
 
Это Хэллоуин, это Хэллоуин
Хэллоуин, Хэллоуин, Хэллоуин, Хэллоуин!..
 
 
Он протягивает тебе руку, и ты вступаешь на высокую платформу, объятую огнём.
Шоу продолжается.
И ты знаешь,
что финала
не будет.

Хочу поздравить с Днём рождения ставшего нам родным финика, горелого оладушка, вредину-привередину Фэнэка 
Поменьше ссорься с сестрицей и Гиль, расти большой и оставайся таким же отчаянным, самонадеянным и упрямым, мы тебя любим! Желаю счастья, не болеть, печенек и любви 

Весьма тонко 

Вино из бокала стекало ручейками по лицу рохиррима, смешиваясь с кровью. Получившаяся мутная красная субстанция тяжёлыми каплями срывалась вниз, пачкая одежду и пол. Эомер медленно открыл глаза. Отвлечённо удивившись, когда это он успел их закрыть, Маршал посмотрел прямо в глаза вастачке. Эадиг уже почти успокоился, заглушил в себе ярость, собрался тихо уйти и поразмыслить. Но даже такую мелочь ему осуществить не дали. "Зря. Зря, девочка, зря. Я ведь уже почти успокоился, ещё немного — и я возможно даже уже пришёл бы в себя, может быть даже извинился бы. Нет. Тебе понадобилось влезть и показать, кто ты есть. Ну ладно, поиграем по твоему." Очередная капля сорвалась с кончика носа рохиррима и едва слышно разбилась о пол. Запах вина смешивался с запахом крови, создавая странный, приторно-сладковатый аромат, от которого тянуло блевать. Маршал провёл ладонью по лицу, вытираясь, но запах всё равно остался. Вастачка тем временем всё больше и больше распалялась, чуть ли уже не крича прямо в лицо Эомеру. Мужчина вновь перевёл тяжёлый, слегка затуманенный взгляд на девушку.
 
— А ты разговариваешь с братом Ярла, правителя Роханских степей, раскрашенная дура. Будем дальше мериться титулами? Мне плевать, кто ты и откуда ты. Мне плевать, кем был твой отец, — Эомер сплюнул на землю. Тягучая кровавая слюна с характерным "шлёп!" упала в лужу разлитого вина. Мужчина поднял голову и посмотрел поверх плеча восточанки на своего брата тем же тяжёлым взглядом. "Прости уж, братец. Она не стерпела, вступилась за своего, а я должен терпеть её только потому, что ты с ней обжимаешься и перемигиваешься? Прости.", — Я никогда не бью женщин, сестричка. Никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах. Но ради тебя, видно, придётся таки открыть счёт.
 
И вновь внутри рохиррима клокотала ярость, требущая немедленной расправы, желательно, кровавой и показательной. Вновь глаза застилала пелена, вновь руки сами собой сжимались в кулаки. Эомер практически видел, как он схватит эту дерзкую, глупую вастачку за горло, как поднимет над землёй и заставит прошипеть своим острым, язвительным язычком слова извинения. И мужчина уже даже дёрнулся вперёд, собираясь приводить план в исполнение, как в стремительно уменьшающийся зазор между ним и девушкой вклинилось ещё одно тело. Маршал перевёл мутный взгляд на вставшему между ним и его целью мужчину. Мужчина был чертовски похож на девушку, та же хитрая улыбка, тот же разрез глаз, даже в голосе было что-то схожее.
 
— Неужто храбрейшие коневоды решились выйти из-за столов и к танцу присоединиться? Странные у вас обычаи: слова дерзкие гостям говорить, вином обливаться.
 
Затуманенный разум требовал расправы и над ним. Собственно, ему было всё равно, кого бить, кого крушить — Маршал был готов кинуться на любого, кто встанет перед ним. Но оставшаяся нетронутой яростью часть души Эомера взывала к благоразумию и спокойствию. К миру. Словно очнувшись ото сна, Эадиг оглянулся. И увидел маленькую девочку. Ту самую, что помогала Трандуилу на свадьбе, ту самую, что устроила зажигательный танец. Светлая часть души мужчины зацепилась за неё, как утопающий за соломинку. Медленно, тяжело, но Маршал выходил из сумрака, злость отступала, а кулаки сами собой разжались. Вновь перевёл мужчина взгляд на вастаков. Только не было больше во взгляди пылающей ненависти, не было отчаянной ярости, была лишь огромная усталость и сожаление. "Во имя предков, да что со мной? Почему мне так отчаянно хочется чей-то крови? Почему меня так и тянет к битве? Почему я не могу просто отдохнуть... потанцевать, как та девчушка? Почему?!" Эомер с немым вопросом в глазах уставился на брата. Тот тоже вызывал у него много вопросов. "Почему, брат? Почему она? Колдовство, чары? Почему тебя охмурила какая-то вастачка с далёких, враждебных земель? Как мог ты обратить свой взор на ту, что всегда была нам врагом?... Слишком много почему!"
 
— Если я начну свой танец, друг мой, не останется никого, кто мог бы его увидеть, — прохрипел Эомер, глядя в глаза незнакомцу. "Уходить. Срочно. Пока вновь не захлестнула ярость, пока не совершил непоправимую ошибку, пока не натворил ещё чего-нибудь. Уходить. Пожалуйста, не пытайтесь меня остановить, ради всех предков, не пытайтесь..." — Ты, сестричка, жаждешь моей крови, жаждешь расплаты, жаждешь боя. Нет. Одну ошибку я уже сделал, на сегодня с меня хватит. Я ухожу, но... —  мужчина резко, рыком приблизился к девушке, почти носом ткнувшись ей в лицо, — Я буду следить за тобой, вастачка. И если я почую что-то неладное со своим братом... клянусь предками, я вырву тебе твой лживый язык.
 
Договорив, мужчина резко развернулся и пошёл прочь. Он был готов к тому, что его остановят. Мышцы были напряжены, и если бы кто-то его сейчас коснулся — наверняка получил бы нехилую оплеуху. Не слушая свист и дразнящие выкрики, Маршал бездумно ушагал прочь, неосознанно выбрав дорогу, схожую с той, по которой чуть ранее ушли эльфийка и харадрим.
 
Переход в Королевский сад

Приятный вечерний мороз освежал. Гиль с удовольствием вдохнула свежий воздух и сложив губы трубочкой выдохнула белый пар, что через мгновение растаял не оставив и следа.  Гнев ее утихал. «Нужно было вывести их сюда, они бы тоже успокоились.» - думала она, шагая за мужчиной прямо по багровой россыпи на снегу. Она молчала, как и всегда, не говоря ни слова, и не начиная разговор первой. Когда тот тяжело опустился на лавку, она встала рядом, дав ему время немного прийти в себя и забыть этот ужасный пиршественный зал. Она смотрела на разноцветные ленты и ледяные фигуры, поблёскивающие в свете факелов, которыми был украшен королевский сад к свадьбе, и думала о том, что возможно она ошиблась в своих ожиданиях этого праздника. Званый вечер, благородный этикет, лицезрение гостей и подарков… Все пустое… Самым ценным ее сердцу был подарок королевской чете маленькой Инас, дочери Востока. Да танец Вождя и ее брата. Не каждый день такое увидишь.
«Прав был этот смуглокожий гордец, нечего нам там делать.» - думала эльфийка, но молча подошла к человеку и, присев перед ним на одно колено, бесцеремонно отвела его собственную руку с зажатой в ней окровавленной тряпкой от лица и начала рассматривать его ссадины. Лицо ее было прямо напротив его, взгляд задумчивый, но все еще холодный, оценивающий. Она беззастенчиво, хоть и мягко, коснулась его лица, оценивая рассечение. Ну что сказать, потрепанный вид, еще и кровь размазал. Она провела пальцем по уголку его губ, куда так же пришелся удар – «Зубы то хоть целые?» машинально подумала девушка – «ну не смотреть же ему в зубы как к племенному жеребцу». Возникшая в голове картина и сравнение предводителя харадрим с лошадью ее развеселили, она не сдержала веселой усмешки и последовавшей за ней улыбки. «Хотя если и выпали, то обратно уже не вставишь» - эльфийка поднялась со своего места и сгребла в стороне большой комок чистого снега. Снова опустившись перед харадрим, она горстью мягкого снега буквально умыла лицо человека, смывая кровь с щеки и висков, а судя по тому как он отреагировал, еще и остатки хмеля. Дева улыбалась, это действо ее забавляло, хоть ее поведение и могло показаться мужчине странным. Затем она сжала в кулачках по комочку снега, уже жесткими приложила их к рассеченной брови и губам. Пока держала их на ранах, встретилась взглядом с человеком. Тот казался озадаченным, в ее же глазах же плясали огоньки.
- Полагаю, на свадьбу возвращаться ты не хочешь? Я тоже не хочу. Но не сидеть же нам на этой лавке весь вечер. – кровь почти перестала идти, и девушка отбросила комки в сторону. Из складок одежды она достала чистый белоснежный платок и осторожно вытерла им влагу с лица Фэнэка, а затем тихонько прикладывала ткань к ссадине, пропитывая все еще медленно выступающую на брови кровь. – До свадьбы заживет! – рассмеялась она, вложив платок в его руку. Это выражение она подхватила у людей, а в данной ситуации присутствовала даже некая ирония. Эльда поднялась на ноги – Можем пройтись по лесу до поляны, там тепло и тебя, наконец, накормят. Впрочем, ты ведь обещал сегодня быть моей тенью, а день еще не окончен. Пойдем, начну показывать тебе красоту своего дома с ночного Ласгалена.
Она протянула мужчине руку в ожидании, что он встанет, и как прежде поведет ее; жест словно подталкивал его к выбору.
- Только знай, если ты и там устроишь драку, я выпорю тебя как мальчишку. – она смеялась, не тени строгости в голосе, что звучало это даже забавно. А ведь это тоже людское выражение, эльдар никогда не бьют свих детей. В целом, так или иначе, Гиль была даже рада, что они ушли из общего зала, ведь предстоящий вечер мог пройти гораздо приятнее в кругу тех же сородичей и одного вспыльчивого харадрим.

Фэнэк брел из зала для пиршеств в сторону сада. Кровь капала с кончика носа, портя парадные наряды воина. Некоторые капли в суицидальном порыве под тяжестью силы притяжения, о существовании которой он мог только догадываться, стремились вниз, оставляя едва заметный багровый след на истоптанном снегу. Мужчина, помятый после драки с рохирим, уселся на одну из скамеек, достав из поясной сумки трубку с табаком. Прикурив, он затянулся. сгребая пальцами снег, заворачивая в платок (одно из новшеств, освоенных за последние пару недель пребывания на службе у лесного короля, вернее у своей названой сестры), прикладывая его к рассеченной брови. Лицо немело. Не от ледяного холода зимы, который передался южанину через замерзшую воду. От бессилия. Мужчина попытался забыться, не думая о нанесенных оскорблений только за то что он такой. Не думая о позоре, которым подверг сестру, не думая о том, как к нему будут относится и далее, не думая о ней, почему-то о которой думать хотелось ежесекундно.
- Ты невероятно глуп, южанин, - признался он сам себе. Лицо его искривилось в улыбке, что стала безмолвным ответом на утверждение. Засохшая на лице кровь, с еще свежими струйками, с которыми не мог сам справиться Фэнэк, сделали его очень похожим на вождя какого-нибудь племени Харад, что любят разрисовывать себя. Это было почетно. Только вот такой почет ему не нужен.     

*растроганно высморкалась в скатерть* Ыих-ты, весь в папку пошёл...
 
 

Автопортретик на уроке 
[spoiler=тык]
 

*растроганно высморкалась в скатерть* Ыих-ты, весь в папку пошёл...
 
 

Автопортретик на уроке 
[spoiler=тык]