Элледель

Ривенделл
 
Галадриэль сменила привычные светлые одежды на охотничий костюм и вела к воротам белого коня в эльфийской сбруе. На бедре у неё висел легкий меч - как раз по женской руке - за спиной был охотничий лук и колчан стрел. Свои роскошные волосы она заплела и убрала под капюшон, а кольцо на руке теперь было скрыто тонкой шелковистой перчаткой.
Она не знала, правильно ли поступает сейчас, когда спешит на призыв Элледели помочь той в Могильниках. Потеря Золотого Леса изменила её, ранила так глубоко, как мало что ранило до этого. И она понимала, что больше не сможет спокойно сидеть у зеркала в ожидании опасности, игнорируя все, что происходит за пределами её мирка. Нет, теперь она встретит врага лицом к лицу, первой нанесёт ему удар, которого тот не ждёт.
 
Исилендил догнал её у самых ворот, когда она уже поставила ногу в стремя.
- Моя госпожа. Позвольте мне помочь вам?
Он может быть полезен. И его отлучка никак не повредит Ривенделлу, решила Белая Леди.
- Если таково твое желание, - ответила она. - Я получила от Келеборна весть о том, что Умертвия просыпаются и небольшой отряд дунадан направляется в Могильники, чтобы упокоить их навсегда, чтобы Саурон не смог воспользоваться ими. Человечьих сил для этого недостаточно, потому они просят о помощи меня. 
Порыв ветра стряхнул с ветки несколько желтых листьев и они закружились над Галадриэлью.
- Одной мне добраться туда будет легче, чем целому отряду - я сумею укрыть себя чарами, если что. Впрочем, попутчик мне не помешает... Ты можешь поехать со мной, мастер-кузнец. Возможно, в Могильниках найдется что-то интересное и для тебя.
 
 
 

Ривендел
 
Навязчивый звон доносился из кузни, что была недалеко от дворца Имладриса. «Бэнг…бэнг…бэнг», нолдо умудрялся даже выбивать какой-то ритм, словно сама ковка была его музыкальным инструментом. Песня металла лилась по окрестности, а потом прервалась грубым шипением пара. Исилендил закалил в воде будущее свое творение, постоянно что-то нашептывая себе под нос, перечисляя имена тех, кого знал, и кого не было более с ним. За всю его жизнь, а это почти три эпохи, список имен только ширился. Кузнец ковал олицетворение этих потерь, не только его, но и всех. Красота меча даже в незаконченном виде захватывала дух. Он не был таким мастером, как великий Феанор, его мастерство было ниже уровня Келебримбора, но он все же был кузнецом Гондолина. Оставив работу над подарком другу, Исилендил решил отдохнуть.
 
Освежившись в купальнях, кузнец попивал горячий чай, сидя на скамейке перед вратами. Он любил это место, потому что видел каждого, кто проходил через них. Третьим удивлением мастера-кузнеца стало явление отряда гномов с неким хоббитом. За три тысячелетия нолдо ни разу не покидал стен очередного сокрытого королевства на его памяти, однако знал, что гномы не любили эльфов из-за странной вражды. Эльф знал также об упрямстве горного народа, скорее перворожденные явятся к ним. И, конечно же ни одно странное событие не могло пройти стороной Митрандира.
 
Сейчас же к этим вратам подошел другой волшебник, вернее волшебница. Белая колдунья была как всегда прекрасна. Владычица Лотлориэна собиралась в путь и была одна. В сердце Исилендила зародились некие сомнения. Нолдо интуитивно почувствовал, что Галадриэль собралась вовсе не на прогулку. Неужели она хочет вернуть Золотой лес? Звон ложечки в чашечке проводил кузнеца, что скрылся в одном из домов. Собравшись быстро, словно годами готовился к этому, нолдо вернулся к вратам. Успел. Перворожденный подошел к владычице Лориэна в доспехах, что были на нем во время войны Последнего союза. Взгляд нолдо был решительным. Мотивы «помочь» его были благородны, однако были и те, о которых не говорят: слишком долго он сидел в стороне, слишком многих забрал Враг. Желание покончить с ожиданием грядущего, сидя на одном месте, объединяло Галадриэль и Исилендила.
- Моя госпожа, - начал воин-кузнец тихо, подойдя к Артанис по привычке своей незаметно, повышая голос до нормального, - Позвольте мне помочь вам?         

[spoiler=стража Минас Тирита когда кого-то ищет]
 

[spoiler=Когда Феня спас Гиль и пытается ей помочь ]
 

[spoiler=что-то восточно-вастачье.]
 
 
[spoiler=вырасту - поставлю на аву >:з]
 

Успокаивая Анайрэ Шрам не переставал прислушиваться и к незнакомой эльфийке. И то что он слышал его не радовало. Тьма поникла и сюда, даже здесь проклятие слабости пустило свои корни. Казалось, Трандуил, всегда твердый и последовательны, тот, кто даже слабость гномов к сокровищам порекал и то, что они привели дракона в эти земли. Даже он поддался этой слабости и пропустил  тьму в свои земли...
Или же наоборот? Вся ситуация его наоборот радовала, ибо это значило, что можно было снова предаться жажде и безумию? Снова позволить себе поддаться этой слабости, мотивируя это благими целями? О да, можно с легкостью увильнуть от обязательств, от тех, кто ждал их с Анайрэ на пути в Имладрис, от самой Светлейшей и пуститься во все тяжкие в этом славном и безумном лесу.
Или он не такой? Его ждут его люди. Он должен спасти светлейшую от опасности, в которую сам же и толкнул, когда доверился одной из этих синда. Галадриэль слаба,ькак и Келеборн, они доказали это оставив лес, и сейчас только он может напрауить и спасти эльдар от той судьбы, что надвигается на них. 
Что же делать?
Как поступить  в этой ситуации?
Фэа молчало. Вся его сила и  способность подтолкнуть к верному решению ушли.
 
- Я тебе подскажу, - послышался знакомый голос. - Что ты клялся сделать, когда впервые почувствовал свободу и легкость на запьястьях? Спасти эльдар? Спасти Анайрэ? Ты уверен?
 
"Искоренить всю тьму в Средиземье. Клянусь!" - он стоял на коленях в лесу, и давал клятву перед звездами Варды и небесами Мэнвэ. Не понятно, то ли в подтверждение его слов, то ли просто совпадение, но с небес хлинул ливень, туша пожары.
 
- Ну так, помнишь свою клятву? - и он помнил. А так же помил взгляды, которые окружали его. Помнил разговоры, которые кружили вокруг него. Он уже не знал, была ли это правда, или это просто был червь запущенный Сауроном в его мозг, но от того ему было ни холодно ни жарко. Это всего лишь причина. Это всего повод. На самом деле ему понравилось быть самому. Он получал удовольствие от того что никого не надо было прикрывать, и от себя он зависел только сам. В чем-то он даже сожалел, что достиг первоначальной цели, и теперь должен был тащить за собой девушку. 
Действительно.
Анайрэ.
Как быть с ней?
 
- Я подскажу... внимально слушай.
 
-Анайрэ, - голос Хикелии был хриплым, как всегда, - я понимаю, что ты только сбежала с этого безумного места, и не хочешь оттуда возвращаться...
 
- И это нормально, - голос на плече был убедительным, Шрам сам в него верил.
 
- И это нормально. 
 
- Но мы же не можем бросить тех, кто там так же заперт, как и ты. Мы дожны спасти их, заставить проснуться от безумного сна.
 
- Но мы не можем бросить тех, кто как и ты, заперт там, и не может освободиться. Мы должны их спасти, и заставить пробудиться от того безумия, что творится вокруг.
 
- Я не дам беде случиться с тобой дважды, поверь, - голос был сладким, слаще чем в Харве. Саурон всегда славился красноречием, но и Светлейшая была добрее, ее не надо было так же силь убеждать как его самого.
 
- И в случае чего, я не дам беде случиться с тобой дважды. Я буду тебя защищать. - Отрекшийся чувствовал, как на его плечо сновы легла рука, и послышался легкий смешок, но старался никак не подать виду, о происходящем на сомом деле. Он не хотелю что бы кто-то знал о его безумии. Он уверял себя, что как только сложит с себя бремя предводителя, то расскажет о случившемся, или уйдет прочь, что бы никого не утащить за собой, и предастся клятве лично. Но не сейчас, не сейчас. 

Герой:
 
1. Имя персонажа
Исилендил
 
2. Внешность
Темноволосый (брюнет) нолдо с серыми, как луна, глазами, что, казалось, повидали если не все, то многое. Лицо имеет плавные черты. Нос с легкой, едва заметной горбинкой. Вечно молодое тело, свойственное всем перворожденным. Руки выдавали в нем кузнеца. В мирное время предпочитает удобную практичную одежду, а также фартук и перчатки кузнеца. Будучи кузнецом, что постоянно работал у печей, предпочитал средней длины волосы, завязывая их в хвост на затылке.
В военное время облачался в доспехи своего производства, вооружаясь своим первым мечом Анарендилом.     
 
3. Профессия и навыки
Кузнец, воин, скульптор, врачеватель. Владеет осанвэ.
 
4. Инвентарь
Дома: инструменты кузнеца; в походе: доспехи, которые в не боя и опасности перевозит лошадь, а также выкованный им в Гондолине меч Анарендил (друг Солнца); походная сумка с провизией; кольцо жены и медальон сына на цепочке, что висят у Исилендила на шее.  
 
5. Описание характера
Вспыльчивостью никогда не отличался. Он был одним из самых спокойных нолдор, причем, чем дольше он жил, тем больше молчал. Зато с близкими и друзьями мог разговориться. Многим, глядя на Исилендила, порой кажется, что только желание ковать и помогать другим удерживает его от увядания духа. Никто из молодых эльфов в серьез не воспринимает в нем воина, что прошел через страшные по своим масштабам сражения, да он и не претендует на роль бравого ветерана. .   
 
6. Биография
Родился Исилендил в пятый год Первой Эпохи. Его имя напрямую связано с окончанием Эпохи Деревьев, ибо получил он свое имя благодаря событиям, что предшествовали ее концу, а именно, созданию Луны и Солнца сразу же после пересечения Моря Финглофином и его нолдор. В это же время стали пробуждаться и вторые дети Илуватара – люди. Исилендил рос в молодом королевстве Хитлум на северо-западе Белерианда в семье кузнеца. Отец обучал мальчика всем своим премудростям и, достигнув взросления, Исилендил во всю работал в кузне. Мать также влияла на нолдо, уча его находить мудрость там, где ее сложно найти, позже этим будет заниматься и жена кузнеца.
 
В 455 году П.Э. принял участие в заключительном сражении Осады Ангбанда – в Битве Внезапного Пламени, когда темный повелитель Моргот разбил нолдор и союзных им эдайн. В этом сражении Исилендил не проявил чудес доблести, воинского таланта, он был новобранцем в армии Финглофина, вступив в нее после многолетних кошмаров, что преследовали его на заключительном этапе осады Агбанда. Только после этого он почувствовал себя нужным своему народу, предпочитая никому не говорить об этом. После битвы, отступив с разбитыми нолдор обратно в Хитлум, встретил там свою любовь. И только через годы после Дагор Браголлах он рассказывает своей супруге о том, что именно навязчивые сны заставили его взять оружие и ничто другое, что не воин он. На что жена ответила ему: «Ты стал воином. И стал благодаря своей мудрости, которая подсказала тебе сделать это. Порой великая мудрость таится в наших снах, но не все могут внять ей». Долгие годы Исилендил отдыхает от войны, занявшись любимым занятием – кузнечным делом. На свет появляется его сын. Скромность Исилендила не позволяла ему открыто заявлять о своем мастерстве и трудолюбии. Однако он, работая днями и ночами, умудрился снарядить на войну немало нолдор Хитлума. Совсем скоро понадобился и его меч.
 
473 год П. Э. Исилендил в составе армии нолдор Хитлума отправляется в Анфауглит на вторую битву в своей жизни. К несчастью, армия Ангбанда разбила нолдор и эдайн с гномами. Пришлось бежать обратно. Только вот в его родной край вторглись вастаки, которые предали союз людей и эльфов, больно ударив перворожденным в тыл, когда те ждали от людей помощи. Исилендил впал в горе, застав на месте своего дома пепелище. Многие эльфы были убиты, не исключением стали его жена и сын, а также родители. Их тела, вместе с телами других эльфов сложили в один небольшой курган и бросили гнить под солнцем. Больше года он скрывался от эдайн-предателей, возненавидев вастаков, которых боялся собственный господин, заперев их в этих землях. Но вскоре судьба улыбнулась ему, когда он встретил разведчиков Гондолина.
 
С тех пор Исилендил жил в сокрытом королевстве Тургона, который увидел в его мече искусную руку. Свое горе нолдо глушил работой, забыв про сон и пищу. Но так не могло продолжаться долго и в итоге горе оставило эльфа, дав место светлой памяти родных. Исилендил понимал, что нельзя позволить горю перерасти в ненависть к эдайн-предателям, но их поступок он не забыл, как не забыл свою жену и сына, хоть образ их с каждым столетием становился все расплывчатее и расплывчатее. Так в один из дней в кузнях Гондолина Исилендил выковал короткий меч,  находясь под впечатлением от снов, в которых к нему приходил его сын. Однако меч этот не годился обычному воину и был помещен в оружейную сокрытого королевства, нанеся на него синдарские руны: «Маэгнас — моё имя. Я отрава паука»
 
Покой, обретенный Исилендилом в кузнях Гондолина был нарушен осадой города в 510 году П. Э.. Нолдо крайне удивился, когда узнал, что Тургона и всех жителей города предал… эльф.  Это было «второе удивление Исилендила». Нолдо, побывавший в двух самых кровавых битвах оказался напуган увиденной армадой Моргота у стен города. Темный владыка ненавидел Тургона и бросил против него приличные силы. Кулак Моргота состоял не только из воинства орков, но и из балрогов с драконами. Он смял сокрытое королевство, погрузив его в пучину огня. Исилендилу и другим воинам было приказано спасти уцелевших жителей города, выведя их через тайный проход. Однако и тут Моргот дотянулся до нолдор, выставив засаду в горах. Воин-кузнец видел как пали в смертельной схватке балрог и Глорфиндель. Полководец Гондолина пожертвовал собой, что бы спасти остальных.
Совсем скоро Исилендил и уцелевшие примкнули к нолдор Гил-Галад. Затем случилась война Гнева, последствия которой были устрашающими и вынудили многих перворожденных покинуть Средиземье, уплыв с армией Валинора. Но Исилендил последовал за новым королем нолдор, что основал королевство в Линдоне. Это был первый год Второй Эпохи Солнца.
 
В 3430 году В. Э. Исилендил снова идет на войну. Нолдо сражался в одном строю с Элрондом, внемля всем его приказаниям. В итоге, в союзе с эдайн, к которым сердце воина-кузнеца с годами смягчилось, армия Последнего союза отбросила орков, обратив их в бегство. Саурон был сражен, правда, дорогой ценой - жизнью Гил-Галада и Элендила.
 
После этих событий Исилендил отстраняется от войны, поселившись в Имладрисе. Там он занимается искусством, посвящая скульптуры тем великим, кто пал от рук Врага, также продолжая ковать. Элронд в совершенстве обучил его врачеванию обычными методами. Но вот, спустя годы в 2951 году Т. Э. в Ривинделе объявился Элессар сын Араторна. С этого момента Исилендила снова мучают расплывчатые кошмары, связанные с войной, смысл которых он пока не в состоянии понять. Ему кажется, что судьба снова зовет его. Впервые за две эпохи он вспоминает слова своей погибшей жены, а с ними ратное дело. Совсем скоро в начале третьего тысячелетия Третьей Эпохи Элронд, после того как было организовано братство Кольца, принимает решение перековать Нарсил. Эту задачу поручили лучшим кузнецам Имладриса одним из которых был Исилендил. Во время ковки меча он внезапно обрел смысл своих кошмаров, поняв, что именного этого хотела судьба. Воин-кузнец ковал новый меч Андруил с улыбкой и слезами, вспомнив голос любимой жены, этого не происходило уже очень давно. Новое оружие, в которую нолдор вложил часть себя, вышло не хуже, чем у его предыдущего создателя, гнома Телхара. Нолдо не торопится обратно в Валинор к родным, что наверняка уже давно бродят по Бессмертным землям, выйдя из залов Мандоса. Он верит в то, что еще не раз сыграет незаметную, но важную роль для Средиземья.                    
 
7. Мировоззрение
Свет
 
8. Чего вы ждете от игры этим персонажем?
--------
Игрок:
 
1. Ваше имя или ник, нам ведь нужно знать, как к вам обращаться
Фэнэк
2. Связь: ICQ, skype, ссылка на страницу ВКонтакте.
--------
3. С какими произведениями Толкина, так же фильмами (анимационными\художественными), по книгам профессора вы знакомы?
--------
4. Ваш опыт на ролевых, если нет, то так и пишите (см. предыдущий п.)
--------
Дополнительная информация:
--------
1. Как вы узнали о ролевой?
--------
2. Если вы уже играете за каких-либо персонажей на ролевой, укажите их тут.
Фэнэк, Имрахиль

Конь фыркнул, натянул поводья, стремясь пуститься в галоп. Огненогу словно передалось настроение хозяина, и он тоже теперь отчаянно рвался домой. Эомер, не глядя, провёл рукой по шее коня, похлопал по боку, успокаивая. Эовин почему-то замешкалась, собиралась крайне медленно, двигаясь словно в тумане. Рохиррим с беспокойством посмотрел на степь, раскинувшуюся за Андуином. Его не отпускало ощущение, что поведение его сестры вызвано реакцией на назгула. "Успела она познакомится с этими пропащими тварями или нет?.. Пекло, где же ты побывала, сестрёнка?"
 
Небольшая задержка позволила Эогарту нагнать Маршала. Эадиг недоуменно посмотрел на бегущего человека, который, казалось, в последнюю минуту вспомнил о чём-то важном. Сам Эомер не собирался оставаться в лагере хотя бы чуточку больше, какое бы дело не заставило командира отряда всадников сломя голову мчаться за Маршалом. Поэтому мужчина сделал суровую мину и уже приготовился дать чёткий и однозначный ответ, как Эогарт удивил его неожиданной новостью. "Эркенбранд?.. Но зачем? Видимо, мы действительно задержались в эльфийском лесу дольше, чем нужно было. Надеюсь, хотя бы время там текло так же, как и везде? Я помню эти сказки, когда юноша или девушка останавливались для отдыха на пару часов, а продолжали путь через месяцы, пролетевшие за считанные минуты. Теперь ещё и Эогарт... Что мне с тобой делать, парень?"
 
— Эркенбранд, говоришь... — задумчиво протянул Эомер, краем глаза наблюдая за сестрой. Эовин неловко залезла в седло коня и, постоянно вздрагивая и нервно оборачиваясь, поспешила догнать Маршала, — Если моя догадка верна, твоя миссия и впрямь окончена. Хоть и не так, как ожидалось. Знаешь, Эогарт, не в моих привычках отказываться от компании. Тем более от компании дружественных рохиррим, что способны держать меч, учитывая наше положение. Но! У меня есть два условия. Первое — двигаемся быстро и скрытно. И второе, — Маршал посмотрел на сидящих у костра рохиррим. Отряд был невелик, но всё же он не мог забрать всех. "Большой отряд привлечёт к себе больше ненужного внимания, и движение замедлиться. Не верю, что говорю это, но я лучше сейчас предпочту быстро прокрасться, нежели бросаться в бой на превосходящие силы противника. Да и потом... Ребята уставшие. Они голодны. Обратного перехода они не выдержат."
 
— Это скорее вопрос. Что ты собираешься делать со своим отрядом? Я не могу позволить вам всем присоединиться ко мне — слишком много шума, да и движение замедлится. Плюс провизия... У меня она есть, но на двух, самое большее, трёх человек. Не на целый отряд. Ты понимаешь, о чём я?
 
Эовин, слегка покачиваясь и испуганно косясь на Андуин, подъехала к Эомеру. Рохиррим улыбнулся сестре и только хотел сказать что-нибудь ободряющее, как из-за реки донёсся высокий крик. Не настолько высокий и громкий, как в прошлый раз, но не было никаких сомнений, что это крик виверны. Маршал почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Эффект вопля явно снизился с увеличившимся расстоянием, но княжне хватила и его. Эовин задрожала, вцепилась в поводья и, закатив глаза, обмякла. Эомер едва успел подхватить девушку и не дать ей выпасть из седла.
 
— Решай вопросы и поезжай за нами. Или нет. Выбор твой, но решать советую быстрее, — прошипел Маршал, пытаясь привести сестру в чувство. Эовин вроде как очнулась, но смотрела вокруг совершенно мутным взором. Эомер тихо выругался, спрыгнул с коня и мягко стащил девушку из седла. Огненог удивлённо всхрапнул, когда на него усадили княжну, фыркнул и ударил копытом. Но больше противиться не стал. "Огненог — надёжный конь. Ему я могу доверить княжну, он её не сбросит. А вот эта пегая кобыла... в пекло, сам на ней поеду." Эадиг всунул в стиснутые пальцы сестры поводья, ласково шепнув ей что-то на ухо. Девушка была в сознании, но всей душой явно пребывала в другом месте. В широко раскрытых глазах плескался лишь страх и ужас. Эомер взлетел в седло пегой кобылки. Та недовольно загарцевала на месте, то ли непривычная к такому весу, то ли просто проявляя характер. Маршал зашипел, стараясь успокоить кобылу.
 
— Чш-ш! Тпр-р-у, куда?! Да чтоб тебя... Но, пошла!  Холера, при первой же возможности обменяю тебя на кого угодно. Хоть на осла! — кобыла, судя по всему, вняла угрозе и успокоилась. Эомер довольно хмыкнул, подтолкнул её пятками и трусцой поехал прочь от лагеря, ориентируясь по звёздам и по памяти. Рохиррим старался ехать бок о бок со сестрой, дабы успеть её подхватить в случае чего. Оставив позади тёплый костёр, всадники вновь отправили навстречу неизвестности с лишь возросшей тревогой на душе.
 
Переход к переправе через Андуин.

Он взял себя в руки. В другое время Фородвен сочла бы это своей небольшой победой, хвастливо поздравила бы себя со столь высокими успехами в деле увещевания ослабших духом. Но сейчас Элледель даже близко не думала ни о чем подобном. Девушка просто вздохнула немного свободнее, услышав, как четко Эомер произнес положенную речь; как ясно и громко звучал его голос. Несомненно, каждое слово давалось ему очень тяжело; но мужчина справился. Он действительно взял себя в руки. Когда же наместник закончил говорить, зашепталась толпа; однако, вскоре в зале снова наступило молчание. Вперед выступил менестрель покойного короля, Глеовин. Он, хоть и не был еще дряхл годами, сейчас выглядел древним старцем. Глеовин запел песнь, что сочинил в память о Теодене, сыне Тенгела; и была эта песнь невероятно длинной – целая жизнь, полная горестей и радостей, поражений и триумфов, уместилась в ней. Элледель вновь почувствовала, как слезы предательски выступают у неё на глазах – скорбь Глеовина, простота мелодии и тягучий напев, казалось, могли потрясти своей силой даже бездушный неживой камень. Элле, несмотря на обыкновенную внешнюю суровость, отнюдь не была бездушна; и удержать слезы ей стоило серьезных моральных усилий. Но вот странность: в песне звучала не только скорбь. Светлая грусть сопровождала торжественное прославление деяний Теодена, и эта грусть заставляла девушку немного воспрять духом, забыть о собственных потерях, память о которых вновь ожила под влиянием скоропостижной кончины короля.

Элледель сразу не заметила завершения песни. Печальные последние ноты ещё витали в воздухе, когда Глеовин, распрямив плечи, направился к своему месту. Арфу его унес короткостриженный юноша.
- Он больше никогда не будет петь, - сказал рохиррим, что сидел справа от девушки. Элледель встретилась с ним глазами, и он пояснил: - Глеовин был менестрелем Теодена, им и останется до конца своих дней. Это не обычай, это веление его сердца.
- У него большое сердце, господин, - только и смогла сказать Элле.
 
Тризна началась. Выходили еще менестрели, прославлять подвиги королей Рохана, начиная от Эорла Юного; пели они и о прошедших войнах, и один спел даже о грядущей войне. Люди поглощали яства и переговаривались между собой. Элледель из приличия поела немного, но ей кусок не лез в горло. Девушка сидела, занятая только своими мыслями, да отрывистым разговором с сидящим рядом маршалом. Элле довольно быстро вспомнила его имя - Эльфхельм. Он вскоре покинул стол, ушел к Эомеру, и рядом с Элле осталась только какая-то знатная старуха, что сидела напротив; да Брандон, за два часа проронивший едва ли три слова. Северянка выпила немного вина, не чувствуя его вкуса; зато напиток помог ей окончательно согреться. Её промокший от дождя тяжелый плащ давно высох, но девушку продолжала пронизывать странная дрожь. Машинально потерев ладонью о ладонь, дабы разогнать кровь и согреть никак не желавшие теплеть пальцы, Элле в сотый, наверное, раз взглянула туда, где сейчас сидел Эомер – и быстро отвернулась. Будто бы подметив этот маневр, с ней внезапно заговорил до этого угрюмо молчавший сородич:
 
- Неплохо, госпожа, - сказал он тихо. - Ты справилась с тем, что от тебя требовалось.
Поначалу, погруженная в свои мысли Элле даже не поняла, что Бран обращается к ней. Она вздрогнула и непонимающе уставилась на старика:
- Благодарю, - пробормотала она через пару секунд, когда смысл сказанных слов дошел до неё.
- Вот только я не понимаю… зачем маршалу понадобилось упрашивать петь именно тебя? И зачем ты согласилась? - Бран, как оказалось, решил развивать свою мысль. Он говорил очень тихо, наклонившись к девушке, но каждое слово громом отдавалось в ушах дочери Хальбарада. – Не слишком дальновидно с вашей стороны. Мы едва сдружились с роханцами, и видит Эру – из-за их своеволия и отношения к эльфам и их друзьям это было тяжело. Некоторые могут взорваться, увидев, какое предпочтение оказывает Эомер северянке…
- Наместник был убит горем, - так же тихо и твердо сказала Элледель. – Как я могла отказать ему в такой просьбе? А что до хулящих Эомера… я убеждена, что поддержавших его было больше. Своим шагом он просто показал, что дружба рохиррим и северян  - отныне не пустой звук.
- Хорошо, если так, Фородвен, - покачал головой старый следопыт. – Но дружба дружбой, а все видали, как вы с маршалом не единожды носились по полям, словно два демона! В любом случае, помни: отец вряд ли отпустит тебя навсегда так далеко от дома. У тебя, как и у него, есть обязанности перед народом; особенно пока Арагорн еще дальше от родины, чем мы все.
- Я не понимаю, о чем ты говоришь, - вскинула голову девушка. "А точнее - не желаю понимать".
Разговор, который столь некстати затеял старик, не нравился Элледели все больше и больше. Неприятное чувство посетило девушку с самых первых слов Брандона, и теперь прочно обосновалось где-то в солнечном сплетении. Элле с каким-то непонятным страхом ждала следующих слов следопыта. Он будто читал...нет, даже не её мысли; а те странные и дикие предположения и чаяния, что изредка мелькали у девушки, после чего та старалась гнать их от себя любыми способами. Элледели, пожалуй, даже хотелось, чтобы старик их озвучил - он тем самым снял бы с неё ответственность, позволил бы ей отговориться и оправдаться. Перед самой собой у Элле оправданий за подобные мысли не было. Надо сказать, что сами похороны, тяжелый непривычный наряд, разговор со старым следопытом и ощущение недосказанности совершенно лишили Элледель душевных сил. Все, чего ей бы сейчас хотелось – это развернуться и уйти из этого огромного, душного и мрачного зала на свежий воздух. Что она вскоре и решила предпринять. Женщины в Рохане редко присутствовали на тризнах до конца, ибо подобные собрания нередко из простого памятного прославления превращались в…ну, если сказать мягче, то с помощью крепких напитков приобретали несколько более безудержный характер, чем должно. Несколько знатных женщин с их служанками уже ушли в покои, приготовленные для них во дворце; некоторые – как догадалась Элледель, имевшие дом в столице – в последний раз выразили свои соболезнования наместнику и покинули дворец. Решение родилось у девушки довольно быстро.
- Я устала, Брандон, - мягко сказала Элледель. - Прошу тебя, давай договорим вечером в лагере. Скоро нам придется созывать совет и думать, каким путем двигаться домой. Я хочу уйти и попробовать сообразить что-то уже сейчас...
- Мудро, хоть и странно слышать от тебя подобное именно сейчас, - одобрил Брандон, когда Элле договорила. – Возьмешь провожатого?
Дочь Хальбарада лишь безучастно взглянула на старика и покачала головой:
- Незачем, - и коротко кивнув, девушка поднялась со своего места. Она поискала взглядом Эомера - и тут же поняла, что его нет. Он, наверное, вышел из зала во время разговора Элледели с Браном. Его отсутствие стало неприятным открытием и подарило острое чувство разочарования - девушка хотела вновь высказать слова соболезнования и попрощаться с Эомером лично; но пришлось довольствоваться обменом поклонами с Эльфхельмом. 
 
Стражник толкнул двери, и Элле, едва не фыркнув от нетерпения, вылетела на крыльцо. Дождь закончился, небо прояснилось и поголубело: обычная переменчивая майская погода. Солнце уже перевалило далеко за полдень - скоро оно склонится к закату. Свежий ветер сразу же обдал девушку холодным потоком, и она почувствовала, что начинает потихоньку оживать. Элледели хотелось бежать прочь, от душного зала, от черного цвета; хотелось влететь в свой шатер, вытряхнуться из тяжелого платья... но слова Брана вдруг пришли девушке на ум. Она вздохнула, подобрала подол, и уже шагнула вперед, как...
Сполох золотистых волос, то самое "качество, приобретшее пугающее постоянство" - и Элледель вновь замерла как вкопанная, будто её ударило молнией. На правой стороне крыльца сидел наместник собственной персоной. Он не ушел в свои покои, как подумала Элле сначала. И ещё: он явно не до конца пришел в себя. Сгорбленный, словно бы под гнетом тяжкого груза на плечах, Эомер сидел, опустив голову.
Сердце заныло, заметалось. "Не надо было быть с ним такой строгой. Лучше б я смолчала со своими советами. Может, я вообще все испортила", запоздало спохватилась Элле. 
Она сама не заметила, как неслышно поравнялась с Эомером, повернулась к нему и сказала:
- Простите, я... должна идти. Лагерь ждет. Я пришлю вещи. И ещё...спасибо за оказанную мне честь. Это ценно - выражение вашей дружбы в столь темные времена. Я только могу подтвердить лишний раз слова моего отца, данные королю Теодену: дунэдайн и народ Рохана отныне друзья и союзники. 
Нет, не продраться было северянке сквозь дебри собственной вежливости и сурового нрава, который заставлял её держать свои истинные чувства в жесточайшей узде. Впрочем, чувства девушки были в последние пару месяцев настолько противоречивыми, что она даже радовалась своему умению сохранять лицо. Но не сейчас. Пересилив себя, Элле сделала шаг к наместнику. Она ощущала необходимость сказать что-то ещё.
- Я не мастерица говорить слова утешения, но...темные времена пройдут. Есть надежда на то, что Тьма снова падет, - тихо и сбивчиво говорила Элле. - Может, эта надежда слаба и безумна, но она есть, и была всегда. Мой народ живет ею уже сотни лет. Воспряньте духом, отпустите дядю и...надейтесь на возвращение сестры. Она наверняка жива, иначе...да не может быть иначе. Хоть я и не провидец, но сердце моё прозревает, что вы еще встретитесь.

Людское море подхватило следопытов и вынесло их от зеленых курганов к воротам столицы; затем – повлекло вверх по улице, к дверям Золотого Чертога. Элледель шагала сквозь волны этого моря почти не разбирая дороги: взгляд девушки был прикован к широкой спине наместника. Тот шел впереди; он то терялся в толпе своих людей, то снова показывался; но будучи высоким, выше остальных мужчин своего народа, не пропадал из виду надолго. Элледель смотрела на его спину – обычно прямую, а сейчас чуть сгорбленную; и чувствовала, как её сердце переполняется острейшей жалостью. Добрую тысячу слов хотела бы сказать девушка Эомеру; и однако же, ни одно из них она не находила ни достойным случая, ни способным хоть мало-мальски утешить мужчину.
 
Наконец, преодолен был нескончаемо долгий путь до дверей Медусельда. Элледель и её самые ближайшие соратники вслед за вельможами Рохана проследовали внутрь дворца. Дочери Хальбарада довелось увидеть жилище роханских королей несколько раз – и никогда оно ещё не было таким мрачным, как сегодня и сейчас. Очаг пылал по-прежнему ярко, но искусные гобелены занавесили плотной черной тканью; та же участь ожидала и трон покойного короля. Он тоже был укрыт, и Элле в первую секунду удивилась сему обстоятельству: разве его не должен был занять наместник? Но потом девушка сообразила. Она уже слышала о подобной традиции: в Минас-Тирите наместники до сих пор сидели на маленьких черных тронах рядом с гигантским каменным троном Короля. Подобный обычай соблюли и здесь. Для Эомера подготовили небольшое кресло, меньше и проще королевского.
 
Продвигаясь к положенному ей месту за одним из длинных столов, расставленных между колоннами и в центре огромного и сумрачного тронного зала, Элледель подумала о человеке, который должен был сейчас занять освободившийся трон Теодена. Дева почти не знала Теодреда, и думала о нём отстраненно; сейчас он интересовал её только как законный наследник престола и брат Эомера, который пропал невесть куда, оставив маршала одного. Элле вдруг с жесточайшей ясностью поняла, насколько тяжело положение наместника: сначала он лишился сестры, затем пропал его брат, а потом умер дядя, заменивший ему отца. И мало того – на плечи мужчины теперь легли заботы о судьбе страны. Элледель не пожелала бы врагу стольких переживаний разом; она не могла себе представить, как справляется с ними Эомер. С головой уйдя в свои раздумья, Элле не заметила, как замедлила шаг. Её люди расселись; она же замешкалась, и столкнулась с кем-то возле одной из колонн. Желая только пробормотать слова извинения и двинуться дальше, девушка подняла голову – и замерла. Перед ней стоял наместник, собственной персоной; однако, Элледель еще не была готова пустить в ход все своё красноречие, дабы попытаться не только выразить мужчине приличествующие слова соболезнования, но и постараться искренне утешить его по мере сил.
 
А в утешении сын Эомунда явно нуждался. Элледель смотрела ему в глаза – и никак не могла поверить, что этот высокий, могучий воин походит сейчас на растерявшегося ребенка. Взгляд его был мало того, что полон неизбывной тоски – он казался совершенно рассеянным и смотрел как будто сквозь Элле, прозревая лишь одному наместнику ведомые дали. Этот пустой взор так напугал Элледель, что та вздрогнула и немножко подалась вперед, напряженно вглядываясь в лицо мужчины. А тот, будто в подтверждение всех самых ужасных опасений северянки, вдруг понес такую несусветную чушь, что девушка омертвела.
«Неужели он повредился рассудком?», думала Элле, чувствуя, как бешено колотится от дикого страха её сердце. «Нет, этого не может быть, этого просто не может быть! Он сильный, сильнее всех, кого я когда-либо встречала; он выдюжит, переживет своё горе. Он должен это сделать! А если нет…если нет, то что тогда?»
 
- Пустое, мар…наместник, - поправилась Элледель. – Прошу вас, оставьте благодарности и извинения. И позвольте выразить вам самые искренние соболезнования, от всего моего народа...и от меня. Ваш дядя был великим королем и прекрасным человеком. Я искренне сочувствую вашей утрате.
Она сцепила пальцы в замок, ощущая, как леденеют её руки. Элле отчаянно хотелось уцепиться за любую возможность привести Эомера в чувство; вернуть осмысленность его взгляду, вдохнуть в него хотя бы подобие прежнего огня. У девушки вдруг возникло чувство, что она идет по ветхому мостику над бездонной пропастью, и даже крошечный шаг в сторону может означать окончательный и бесповоротный конец.
 
- К тому же, не так уж вы и неправы, господин, - добавила северянка. – Мы родились в такое время, что нам в два раза чаще приходится брать на себя подобные скорбные обязанности. Так что, может, я и действительно рождена быть плакальщицей. Вот только мы сами творим свою судьбу, и мне покамест, больше по душе ремесло следопыта.

Говоря, Элледель не отрывала взгляда от голубых глаз Эомера. Она думала над тем, что сама стала бы делать на его месте. Да, дочь Хальбарада была сейчас одинока как никогда: все её родичи были далеко, родная земля - тоже; лучший друг ушел, а она осталась здесь, главой большого войска и вождем для своих воинов и сородичей. Но осознание того, что отец, родственники и друзья живы; что родина, скорее всего, еще не попала в лапы общего Врага, придавало девушке сил. Это же знание помогало ей каждый день ни свет ни заря вставать с постели, кидаться в пучину жизненных вызовов и, зачастую, весьма успешно с ними справляться. Но что стало бы с ней, окажись она в той же ситуации, что и Эомер? Элледель не могла сейчас дать ответа на этот вопрос, да и, признаться, не хотела его давать. Она хотела только пожалеть Эомера, снять с его больной души хотя бы часть того неподъемного груза, что он тащил в одиночку. Но, едва замолкнув, девушка осознала с мертвящей ясностью: жалостью помочь делу было нельзя. Слишком одинокий, слишком разбитый и слишком уставший, Эомер сломался бы, если кто-нибудь полез бы к нему со слезной жалостью. Он лишился всех своих опор - так значит, ему нужен был временный костыль. Костыль не из осины, но из дуба. 

Однако, понять как действовать было куда легче, чем решиться на это. Элле до дрожи в коленках не хотелось быть строгой с маршалом. Она скорее желала бы погладить его по щеке, обнять, посоветовать залить тоску вином хотя бы в сегодняшний вечер. Но в итоге, разум возобладал над чувствами, и девушка решила попробовать удержаться на тонкой грани, что пролегала теперь между суровостью и сочувствием. 
 
- Боюсь, вы ошибаетесь, наместник, - ответила Элледель со всей мягкостью в голосе, на какую только была способна. - Вам предстоит еще сказать несколько слов в память о короле. Люди ждут.

И, глубоко поклонившись Эомеру, девушка уже хотела было развернуться и пойти к своему месту. "Дурочка", думала она со злостью на себя. "Он просто рассеян, подавлен; я не должна была сомневаться в силе его духа". Эти мысли, и что-то в лице Эомера заставили её задержаться. Не будучи в силах справиться с этим "чем-то", следопытка тихо сказала, не поднимая глаз на мужчину: 

- Вы явно не смыкали глаз, по меньшей мере, пару суток. Обещайте мне, господин, что как только всё закончится, вы используете любое средство, чтобы заснуть и проспать несколько часов. Вам это необходимо. 

Кажется, никто, кроме наместника, не услышал её слов. И, вновь поклонившись, Элледель все-таки проследовала к своим людям. Она должна была занять место между Брандоном и роханским военачальником, чье имя никак не могла вспомнить. Оглянувшись мимоходом, девушка увидела, как Эомер идет к приготовленному для него креслу-трону. Плечи наместника, кажется, распрямились - или Элле это только показалось?

"Всё, одновременно, суть и конец - и начало".
 
Страшным громом прогремела над Эдорасом весть о смерти великого короля Теодена, сына Тенгела. В последней битве под стенами столицы его не тронула вражеская стрела; не задело орочье копье; тем более непостижимой и несправедливой казалась кончина Теодена в мирное время, от незначительной болезни, с которой организм мужественного, но уже старого человека не сумел справиться. Кое-кто считал, что вовсе не болезнь стала причиной смерти короля, но перенесенные им потери – пропажа Теодреда и похищение Эовин. Впрочем, сейчас уже никто не стал бы точно что-то утверждать. Да и был ли в том толк? Король «сгорел» всего за неделю – и все эти семь дней родственники и друзья, подданные и слуги надеялись на выздоровление, ни на миг не представляя другого исхода. Но надежды и чаяния не совпали с неумолимой реальностью, которая осенила Рохан траурным крылом. Теоден умер на рассвете, его смерть была легкой и спокойной – король ушел во сне. Он был хорошим человеком  и великим правителем – и быстрая, относительно безболезненная кончина была достойным завершением его жизненного пути.
Похороны состоялись весьма скоро. Будь время более спокойным – и тело бы забальзамировали в ожидании делегаций из дальних земель, которые обязательно прибыли бы с выражениями самых искренних соболезнований. Знать съехалась бы отовсюду: из Гондора; из Озерного города, а возможно, учитывая последние обстоятельства – и с Севера, из Ривенделла и земель дунэдайн. Но шла война. Передвигаться по дальним дорогам было смертельно опасно; к тому же, некоторой заменой огромной похоронной процессии, достойной покойного короля, стали следопыты. Их лагерь все еще располагался под стенами Эдораса, и суровые дунаданы пополнили скорбящее людское море, наводнившее роханскую столицу. По приказу своего командира, их лучники стояли наготове, бок о бок с лучниками-рохиррим, готовясь дать последний салют в честь Теодена, сына Тенгела, отходившего сегодня в чертоги к праотцам…
… Медленно, медленно шли гридни, несущие крепкие носилки, укрытые зеленой тканью. На носилках этих, укрытое до груди богатым раззолоченным покрывалом, покоилось тело короля. Застывшие руки владыки Теодена сжимали верный меч Хэругрим – он должен был навек остаться вместе с владельцем в его последнем пристанище.
Людской поток образовывал некое подобие узкого коридора, по которому и двигалась к могиле похоронная процессия. За гриднями следовал Эомер; за ним, отставая на каких-то пару шагов – маршалы и властители разных областей Рохана. Из толпы слышались сдавленные всхлипы, но не было даже намека на перешептывания – народ пришел проститься с любимым королем, и  выказывал ему всяческое уважение и почтение.
Элледель стояла слева от входа в гробницу. Волосы Фородвен были забраны в строгую прическу, лоб охватывал витой серебристый обруч, ничем не украшенный. На деве Севера в кои-то веки было платье – черное, наглухо застегнутое у шеи серебряной брошью; и черный же шерстяной, и очень тяжелый плащ с серебряным шитьем. Обруч, как и платье было собственностью пропавшей княжны, прекрасной Эовин; Элле наряд был узковат в бедрах и длинен, но его ко дню похорон успели подогнать. Плащ некогда принадлежал Теодвин, матери Эомера; то была её траурная накидка, и Элледель, не имевшая с собой никакой приличествующей случаю одежды, с благодарностью приняла от наместника эти вещи. И, сама того не подозревая, вместе с одеждой она взяла на себя те обязанности в похоронной процессии, которые непременно исполнял бы кто-то из упомянутых выше женщин, присутствуй они ныне здесь. В осиротевшей королевской семье не осталось ни одной достаточно знатной молодой родственницы, способной возглавить плач по сыну Тенгела, как того требовал обычай. Обойтись без погребальной песни было попросту невозможно, и потому, молодой наместник Рохана предложил Деве Севера – как героине, гостье и правительнице дружественного народа – взять на себя эту хоть и скорбную, но почетную и сложную обязанность. Начинание Эомера вызвало взрыв недоумения и даже некоторого негодования у маршалов и правителей роханских регионов, однако, наместник был непреклонен, и им, как и дочери Хальбарада, пришлось уступить его воле.
Элле не впервой было брать на себя роль плакальщицы. Нет, не той женщины, что обязана была рыдать и выть над гробом усопшего - этот древний обычай оставался в ходу лишь в глухих деревнях. А вот погребальные песни исполнялись и по сию пору даже среди северян: на вестроне ли, на эльфийских языках или адунаике. И обладавшая сильным, красивым голосом дочь правителя дунаданов не раз уже пела по друзьям, родичам и подданным невыразимо печальные и прекрасные плачи на синдарине; суровые, жестокие дирги на отрывистом старозападном языке и жалостливые погребальные песни на всеобщем. Потому скрепя сердце, из уважения и сердечного расположения к маршалу Эомеру, дева согласилась.
Элле давно уже не пела – если не считать одной северной песенки, однажды спетой ею вполголоса умирающему в лазарете другу. Но хвала Силам, даже при отсутствии тренировки голос девушку не  подвел, не сорвался. Он был так же высок и силен, как прежде, и звенел сталью, когда Элледель первой затянула плач по покойному королю, едва лишь гридни поравнялись с последним поворотом длинного людского «коридора». Слова певучего языка рохиррим будто  сами собой превращались в мелодию:
- Bealocwealm hafað fréone frecan tûrac onsended,
Giedd sculon singan gléomenn sorgiende...
Носилки по-прежнему медленно, но неуклонно, следовали на плечах верных гридней внутрь последнего пристанища Теодена. Элледель изо всех сил старалась не отвести взгляда от тела короля – таковы были требования древнего похоронного обычая, отступать от которого запрещалось.  Фородвен едва сдерживала слезы. Вскоре, её задача стала несколько легче. Песнь подхватили другие женщины, и она, многократно усиленная, поплыла по воздуху скорбным звоном:
- On Meduselde paet he ma no waere,
His sunu dyrest and maega deorost
Bealo...
Казавшаяся сперва мучительной длинной, а потом – невероятно короткой, песнь скоро оборвалась. В опустевшем воздухе стали слышны горестные вздохи и рыдания. Внезапно, холодная капля упала на лицо Элледель. Девушка подняла слепые от сдерживаемых слез глаза к небу и тут же поняла: пошел дождь. Сама природа рыдала, провожая в последний путь доблестного роханского вождя. Плакала природа – и Элледель, гордая северная воительница, заплакала вместе с ней, впервые в жизни не стыдясь искреннего проявления своих чувств. Закусив губу,  девушка стояла и смотрела на закрывшийся вход в курган. Лицо воительницы не дрогнуло, но соленые слёзы текли по её щекам, мешаясь с дождевой влагой, и падали вниз, исчезая в высокой зеленой траве. Элле подняла глаза - и её взгляд внезапно встретился с взглядом маршала – теперь уже наместника – Эомера. Они одновременно едва кивнули друг другу – и в другое время, наверняка бы улыбнулись синхронности своего непроизвольного движения. Но Элле лишь поклонилась мужчине, низко склонив голову – а когда выпрямилась, того уже окружили его маршалы. Дева вдруг поняла, что тоже находится в кольце своих людей. Кивнув старому Брандону, стоявшему справа от неё, девушка последовала вместе со своими следопытами за людьми Эомера. Во дворце должна была состояться тризна по покойному королю.

Тихо шуршал ветер, колыхая бело-зелёные стяги. Над Чертогами Метусельда кружили тёмные, грозные тучи, словно хищные птицы сжимая кольцо над добычей. "Будет дождь. Опять," — отрешённо подумал Наместник, бездумно поглаживая навершие меча пальцем. Мужчина невидящим взором глядел вдаль, отдавшись на растерзания собственным воспоминаниям. Практически всё, на что падал взгляд, заставляло вспоминать какие-то моменты из прошлого. Вон там проезжал Теоден с процессией, вон там они с Эовин детьми бегали наперегонки... Даже меч, чья сталь приятно холодила руку, напоминал о Теодене. Эадиг ясно помнил тот светлый день, когда Король торжественно вручил ему меч Гутвин. "Боевой друг... забавно. Один из немногих, что у меня осталось. И, наверное, последнее, что осталось мне от Ярла," — Эомер взмахнул клинком, со свистом рассекая воздух, и убрал его в ножны. Сталь тихо зашуршала о кожу, и именно поэтому мужчина не услышал другой шорох. Шорох тяжелого платья, скользящего по каменным плитам.
 
Элледель подкралась совсем незаметно. Это было, в общем-то, очень легко — погружённый в себя рохиррим не услышал бы и топот конницы над ухом. Эомер дёрнулся, услышав её голос, мягкий, тёплый но одновременно слишком... чужой. Слова, произнесённые девушкой, были правильными, вежливыми, идеально удовлетворяли этикету и всем нормам поведения. Но Эомер почему-то почувствовал себя раздосадованным, разочарованным. Маршал отряхнулся и встал, поворачиваясь к дунаданке, перехватил на мгновенье взгляд изумрудных глаз... и тут же невольно отвёл взор, словно испугавшись того, что девушка могла в нём прочитать.
 
— Нет нужды благодарить меня, миледи. Это должен я благодарить вас, вы оказали мне честь, помогли в трудную и тяжёлую минуту. И я этого не забуду, уж поверьте. Надеюсь, наша дружба будет долгой и плодотворной, — Эомер слегка склонил голову в учтивом полупоклоне. Ровно настолько, насколько предписывали правила хорошего тона. Элледель внезапно сделала шаг вперёд, неловко, осторожно. И также заговорила. Сбивчиво, тихо, но живо и с душой.И Эадиг почувствовал огромную разницу, словно с ним до этого говорила совсем другая девушка. К горлу подкатывал комок от её слов, от упоминания Эовин, от горячего и искреннего порыва девушки. Маршал лишь смог выдавить из себя тихое хриплое "Спасибо", прежде чем дунаданка развернулась и чёрной птицею устремилась вниз по ступеням, мелькая шлейфом платья, некогда принадлежавшего его сестре. И только когда северная дева скрылась за углом ближайшего дома, растворившись в алом зареве заката, Эомер понял, какую глупость он только что совершил.
 
"Ох... Идиот! Дуралей! Безмозглый вояка, олух белобрысый... предки, как же я сглупил! Я бы лучше провалился на этом месте, чем... чем... а, в пекло! Как, как можно было так себя повести? Так холодно, так отстранённо, так неприступно. Недоволен, когда к тебе обращаются подобным образом, а сам?.. Ох глупец! Мог бы догадаться, увидеть, что она скрывает под маской вежливости, ведь ты..." Эадиг осёкся. Он был знаком с Элледель всего несколько недель, но на какое-то мгновение ему почудилось, будто он знал девушку уже очень давно. Маршал покачнулся на мысках, зло сплюнул на мокрые от дождя ступени и поднялся обратно наверх. Рохиррим с мрачной ясностью осознал, что ему ужасно хочется выпить. Никто не заметил пропажи бутылки вина со стола в зале, как никто и не заметил пропажи Наместника. Бывший Маршал прикрыл за собой дверь покоев, тяжело опёрся на неё затылком и приложился к только что откупоренной бутылке, не удосужившись даже взять бокал.
 
...Следующая ночь и утро после неё слились для нового Наместника в одно целое, переплелись в странном стечении обстоятельств, расплылись во времени. Эомер не мог найти этому объяснения. Вернее, мог, но количество выпитого не могло объяснить всего произошедшего. Эадиг попробовал пошевелить головой, повернуть её на жёсткой подушке. Зря. Под закрытыми веками вспыхнули каскады ярких огней, падающих звёзд и взмывающих в небо шутих. Мужчина услышал тихий стон и только через несколько секунд понял, что эти звуки издаёт он сам. Попытка пошевелить ногами и руками не вызвала новых иллюминаций, но отозвалась ноющей болью в суставах и тупой в висках. Эомер чувствовал, как пульсируют сосуды на шее и на запястье. Скрипнув зубами, рохиррим разлепил глаза и мутным взором различил хрустальный графин у прикроватного столика. В окутанном солнечным светом графине переливалась всеми цветами радуги живительная влага. Мужчина был готов дать руку на отсечение, что она прохладная и ломит зубы. Пальцы скребнули по деревянной крышке столика. Эомер напрягся, слегка повернулся... Раздался грохот падающего тела, под веками вновь расцвели яркие искры. А затем мир погрузился во тьму.
 
Очнувшись, Наместник не смог определить, сколько прошло времени с момента его падения. Голова его вновь лежала на подушке, но боли уже не было. Рохиррим легко сел на кровати, оглянулся. Окна в комнате исчезли. Да и сама комната здорово видоизменилась. Стол был перевёрнут, стулья были раскиданы и поломаны. В центре комнаты горел костёр. Пламя ровно трещало и лениво облизывало торчащий из центра костра меч. Золотые переливы освещали комнату, и в их отблесках Эадиг узнал свой клинок. Бывший Маршал соскочил с кровати, подошёл к горящему пламени, раскидывая носком ботинок бутылки, что чуть ли не ровным ковром покрывали комнату. Протянул руку не глядя, норовя прикоснуться к навершию меча. Пламя внезапно вспыхнуло ярче, языки взлетели высоко вверх, сноп искр ударил в потолок. Доски задымились, закурились. а потом в один миг занялись ярко-алым огнём. В комнате резко стало очень светло и очень тепло. Превозмогая жар, Эомер вновь протянул руку к мечу, упал на колено, словно подстёгнутый сзади кнутом. Пальцы, обтянутые серой потрескавшейся кожей скользнули по рукояти, обвили эфес, дёрнули... Гутвин остался неподвижен. Из дыма, заволакивающего комнату, выступили поочерёдно три фигуры. Эомер молча проводил их взглядом. Теоден. Теодред. Эовин. Троица утерянных им людей встала в полукруг напротив него, осуждающе покосилась. Глаза Эовин горели странным рыжим огнём, а зрачки будто расширились и стали вертикальными. Теоден был тёмен лицом, закутан в чёрную, непроницаемую мантиую, сотворённую, казалось, прямо из дыма. Теоден стоял, легонько покачиваясь и дрожа. Руки, обтянутые серой кожей, протянулись к племяннику... Рохиррима окружали тени, монотонно и угнетающе скандирующие какое-то странное слово. Речь становилась всё громче и громче, быстрее и быстрее. Вспышка. Стены увешаны картинами, с каждой из них на него смотрит лицо — мёртвое лицо. По лицам бегают муравьи и жучки, а рядом приближается, увеличиваясь, тень ворона... Вспышка. Длинный коридор, у которого нет ни начала ни конца, ни стен ни потолка. По бокам — живая цепь из теней, раскачивающихся в странном, синкопированном ритме. Впереди — холм, покрытый мёртвыми цветами, у его основания мерцает, притягивая взор, круглая дыра. Из дыри тянутся руки, появляется лицо. Губы складываются в одно слово. Старик, опираясь на ржавый меч, манит рукой и шепчет: "Эомер!"
 
— Эомер!
 
Наместник лежит на жесткой подушке, в своей кровати. Рядом на прикроватном столике стоит хрустальный графин, переливающийся всеми цветами радуги. Рядом же лежит мокрое полотенце. Эльфхельм скептически покосился на тряпицу, но сменил полотенце. От прикосновения к холодной тяжёлой ткани Эомер слегка дёрнулся. Глаза под закрытыми веками беспокойно мечутся из стороны в сторону, ладони то и дело сжимаются в кулак, а на шее пульсирует спутанным ритмом жилка. Маршал Рохана покачал головой и вышел из покоев нового Наместника, коротко кивнув дежурящему у двери слуге. Мальчишка молча вбежал внутрь и закрыл дверь. "Хороший мальчик. Услужливый и не проболтается. Хороший слуга," — отстранённо подумал Эльфхельм, спускаясь вниз по лестнице. "Если что, он поможет. Мне. А вот кто поможет Эомеру?.. Это не горячка, не запой, и даже не какая-то простуда. Эта странная, необъяснимая лихорадка. Значит, нужно искать лекаря. Знахаря. Целителя." Маршал толкнул двери Чертогов, выходя на свежий воздух. Шёл третий день после тризны по Теодеду. И Эльфхельм всерьёз опасался, как бы не пришлось устраивать ещё одну.

[NIC]Фалхад и товарищи[/NIC]
[AVA]lotrrol.ru/uploads/profile/photo-1929.jpg?_r=1433244953[/AVA]
[sTA]Душевных расстройств и репрессии в Новом Году![/sTA]
Следопыты спокойно смотрели за действиями Элледели. Альторн думал об ацеласовом упреке с улыбкой. Ведь важен был не сам лист а тот, кто его использует. Старый дунадан улыбнулся своим мыслям, переводя взгляд с Элледели на Фалхада, который постепенно переставал выглядеть как обреченный труп. Может быть, все и в правду обойдется... 
- Эзра, тебе бы отдохнуть, поспать. Ты долго сидел с Фалхадом. Но прежде, вы оба - уважьте моё себялюбие, прошу вас; расскажите, что ещё знаете о пиратах, пока у нас есть время спокойно об этом поговорить. 
Альторн мотнул головой в дальний угол комнаты, где сидел связанный главарь с мешком на голове. 
- Сама у него и спроси. Вот все, что осталось от их группы.
- Эта падаль не колется, - устало поддержал друга Азрахил. - Мы не приступали к детальному допросу, пока ухаживали за Фалхадом.

Сбивчивые и туманные объяснения эльфийки не несли в себе света и ясности, но лишь добавили чернил в и без того темную краску разразившейся здесь сечи. Было ясно одно: тьма и безумие захватили Лес, и для коварного удара им даже не понадобилось прорывать кордоны и пограничные заставы. Эльфы сами принесли смуту в своих сердцах. Возможно, они дышали зараженным воздухом слишком долго. Возможно, прелый морок тяжелым покрывалом лег на их веки. А что же Король? Складывалось впечатление, будто тугой клубок скручивался именно на нем. Тауриэль закусила губу.
Нет, необходимо все выяснить, узнать. Все слишком туманно и запутано.
Внезапная тень, легкая как лебяжье перо, выскочила из чащи. Капитан тут же увела Лорэль за спину. Мгновение ока понадобилось Хикелии и лучнице, чтобы подготовиться к нападению. Но рука, с зажатым в ней кинжалом медленно опустилась. Готовая к прыжку и удару Тауриэль расслабилась, признав в незнакомке эльфийку. По всему видать, знакомую галадрим. Это было видно невооруженным глазом: по взгляду, прикосновению, объятию.
Эльберет не отвернулась от всех окончательно.
- Так это и есть та, за которой ты шел, Хикелия? - Спрятав кинжал за пояс, Тау бросила взгляд на Анайрэ. - Я Тауриэль. Пусть звезды сияют в час нашей встречи. - Незнакомка казалась напуганной, словно она только что перегнулась через край и, выглянув с крутого обрыва, узрела пламенные реки и жадные языки пламени, пожирающие все вокруг. Ее фэа было слишком светлым и чистым для прокаженного и изнеможденного Леса.
Теперь уже тут нет места такой свече...
- Хикелия, - она твердо взглянула на эльфа. - Тебе здесь больше нечего делать. Свою подругу ты нашел. Забирай ее и уводи, уводи как можно дальше отсюда. Ты сам чуешь, какая тьма поселилась в моем доме. Для нее..., - она коротко кивнула в сторону светловолосой эльфийки, - здесь слишком опасно. Лорэль проводит вас.
А ей предстояло пробраться к дворцу. Ей нужно было найти, понять, осознать. При мысли о потайных чертогах ее сердце странно сжалось, а в ноздри словно проник запах пепла и гари. Крики погибающих зазвучали в голове, и захотелось зажать уши руками и закричать самой, чтобы заглушить и прогнать зловещий морок.
Но все уже стихло. Пропало и обвалилось. Это только разыгравшееся воображение. Она придет во дворец и все выяснит.
Внезапно что-то будто кольнуло ее. Чей-то взгляд...? Давно позабытый, но... знакомый...? Чье-то присутствие... Кто-то, о ком она уже успела позабыть...?
Обернувшись, она внимательным и цепким взглядом окинула подлесок. Пальцы сами собой сжались на дуге лука, а вторая рука плавно потянулась к стреле.

Они сумели меня вдохновить. Я бы все равно, так или иначе, написал бы это. Ибо на такое великолепие я не мог бы ответить чем-то меньшим.

[NIC]Вечный менестрель[/NIC][AVA]img02.deviantart.net/b841/i/2010/113/8/b/67__playing_the_melody_by_a6a7.jpg[/AVA][sTA]Сим чаша скорби полна[/sTA]

Он вышел к лагерю, когда уже совсем стемнело. Люди отдыхали после очередного перехода, готовились отходить ко сну.

Он оказался вовремя. Некоторую скуку, успевшую уже возникнуть в их сердцах, могла развеять мелодия и песня менестреля. 

Но от эльфа не стали требовать ни одной из похабных и общеизвестных песен. Все ждали, что он сделает нечто невероятное, интересное и уникальное. То, чего раньше не слышали.

И их ожидания не были обмануты. В притихшем лагере стали раздаваться первые звуки мелодии, играемой на лютне. Каждый затаил дыхание. Даже животные, почувствовав особенность момента, не стали прерывать менестреля. 

И он запел.

 
В тишине вековой меркнет свет, гаснет звук.
Только пепел, кружась, тихо падает с рук.
Между мертвых колонн, опалённых огнём,
Нет движения, вечен их призрачный сон.
 
Здесь не место живым, здесь царит вечный мрак.
Не тревожь их покой, пусть всегда будет так.
На руинах дворца, ставших ярким костром,
Дремлют он и она, спят они вечным сном.
 
Но те земли не спят, им не ведом покой.
Страшен жуткий конец всей истории той.
Кровь текла по земле, проливалась ручьём.
За любовь короля, во погибель её.
 
Дева южных кровей в его разум вошла,
Покорила красой, к духа свету вела.
Но увы, не дано было им сохранить 
Ту любовь, что пришла; путь один разделить.
 
Дух мятежный ее мир покинул навек,
А Единый его на бессмертье обрек.
Стали прахом тела, им истлеть не дано.
Судеб порвана нить, было так суждено.
 
И причина тому - предрассудки толпы,
Разглядевшей врага в том цветке чистоты.
Им плевать на любовь, им она не важна,
Королева должна быть в лесах рождена.
 
И она, пусть и дочь благородных людей,
Но таит в своем сердце зло темных идей.
В них сомнения нет, им известно одно:
Света в землях врага не найдёшь всё равно.
 
Но король поднял меч, чтоб её защищать,
Понимая, что сердце не может солгать.
И он выдержал бой, вырвал право любить,
Но лишь честью одной жизнь им не сохранить.
 
И предательский нож королеву достал.
Тихий стон, силуэт ее наземь упал.
Боль успела познать, и любовь разделить,
Но столь мало дано королеве прожить.
 
И страдает король, дух пылает в огне,
Разрывается сердце, взгляд смерти мрачней.
И враги лишь кругом, жаждут крови его
Так пусть видят её! Он уже не живой.
 
Громкий смех короля всем им ужас внушал,
И бежали враги, а дворец запылал.
Прочь бежал стар и мал, а король замолчал.
Королеву обняв, он в огне умирал.
 
В тишине вековой меркнет свет, гаснет звук.
Только пепел, кружась, тихо падает с рук.
Между мертвых колонн, опалённых огнём,
Нет движения, вечен их призрачный сон.
 
На руинах дворца, ставших ярким костром,
Дремлют он и она, спят они вечным сном.
Здесь не место живым, здесь царит вечный мрак,
Не тревожь их покой, пусть всегда будет так.

Глава вернулся не один. Вместе с ним шагал ещё один рохиррим, тот, что только приехал. Чуть поодаль паслись его кони, лениво жующие редкую траву. Мужчина снял шлем и изобразил поклон. Лицо его было смутно знакомым, вызывало какие-то далёкие воспоминания. Воин представился, и дилемма разрешилась. Эомер с улыбкой кивнул, припоминая этого парня.
 
— Я помню. Что ж, рад видеть земляка и бывшего сослуживца, Эшберт. Приветствую и тебя, сын Эодера.
 
Рохиррим расселись вокруг костра, заняв почти всё место рядом с ним, и вновь начались обычные мужские разговоры — обсуждение последних новостей и простая болтовня. Эадиг довольно хмыкнул, узнав, что часть его сделки с Денетором уже выполнена. "Отлично! Осталось дождаться второй части договора, а именно доспехов. Случаем, этот Дол-Амротский капитан ничего про этой не знает?" Эогарт, на ходу вспоминая названия, вкратце поведал Маршалу обстановку. Эомер нахмурился и поджал губы, услышав об орочьих патрулях в лесу, что мужчина всегда считал эльфийским. "Верно говорят, мир меняется, и далеко не в лучшую сторону, раз по эльфским землям безнаказанно шастают мордовороты из Мордора. Или с севера... да какая, в пекло. разница?! Орки везде орки. И выход тут тоже только один. Нужно опять собирать войска... Эшберт прав. Заварушка назревает, и нехилая."
 
— Я рад, что лошади добрались до Гондора, — отозвался Эомер, вынырнув из своих мыслей, — Эшберт, ты, случаем, ничего не слышал об поставке доспехов к нам? Сомневаюсь, что Денетор стал бы нарушать договор, но хотелось бы убедиться.
 
— Что же до твоего человека, Эогарт, прими мои искренние соболезнования, — почувствовав жажду, рохиррим протянул руку и отстегнул от седла объёмистую флягу. А заметив, какими взглядами проводили воины заветную воду, без лишних слов пустил флягу по кругу. "У меня ещё пара есть, а парни, похоже, чуть ли не изнывают от жажды, бедняги," — Спасибо вам за новости, друзья. Поделюсь и я кое-чем. Эшберт, когда поедешь к Лихолесскому королю, не вздумай удивляться присутствию... ммм, одной конкретной восточанки во дворце. Король Трандуил женился, и женился на женщине из Кханда. Это тебе к сведению. А тебе, Эогарт, посоветую держаться всё же поближе к реке. А если пойдёшь дальше, на север, — будь аккуратен. Там пролегают Земли Беорнингов, и без должного повода туда лучше не соваться, — Эомер встал, отряхнулся, поправил ножны. Он успел согреться у костра, послушать новости и перекинуться парой слов с земляками. Последнего, кажется, мужчине недоставало больше всего. Но нужно было двигаться дальше, и Эадиг, коротко кивнув Эовин, собрался уже прощаться, как вдруг...
 
Из-за реки раздался душераздирающий вопль. Высокий крик спиралью ввинчивался в ночной воздух, парализуя людей, заставляя их похолодеть и окаменеть. Визг продолжался всего пару секунд, но Эомер почувствовал, как сердце словно стискивают невидимые путы, а на душе становится ужасно горестно и мерзко. В ночном небе на фоне облаков на мгновенье мелькнула страшная крылатая фигура с расправленными крыльями и вытянутой головой на длинной шее. В коротких лапах неведомое чудище, казалось, несло что-то. Или кого-то. Эадиг сглотнул.
 
— И что же это могло быть, как вы считаете? — послышался голос Эогарта, раздался словно сквозь пелену. Маршал тряхнул головой, прогоняя страшные догадки и теории. Не вышло. Сомнения окутывали душу рохиррима.
 
— Я знаю только одно существо, которое способно так кричать, летать и вселять страх в людские сердца, — медленно заговорил Эомер и не узнал собственного голоса, ставшего вдруг хриплым и тихим, — И оно вам не понравится. Я ни разу не встречался с ним, но весьма наслышан. Летающих существ не так много, а этот явно не похож на орла, так что... это виверна, друзья мои. А на вивернах летают только одни-единственные существа, — Маршал облизал пересохшие губы и пробормотал — Назгулы.
 
От этого слова шепотки мгновенно прекратились. Рохиррим лишь переглядывались и с тревогой глядели за реку, где мелькал страшный силуэт. "Кто же... кого же она тащит? Так, спокойно. В той стороне беорнинги уже не живут. Там на моей памяти проходило племя Милдред. напал бы назгул на целое племя? Не знаю, можно ли победить назгула, но сомневаюсь, что он в одиночку полезет на сотню с лишних вооружённых человек. Смысла нет. Так, кто дальше? Эльфы? А смысл, опять же? Кто же у нас в той стороне ещё? Ну же, Эомер, думай..." Эомер бросил торопливый взгляд на сестру. Его волновало, как она отреагирует на появление назгула. Внезапно в голову пришла леденящая кровь мысль.
 
"Теодред. Теодред должен быть где-то рядом. И если его увидел назгул..." Эомер резко дёрнулся, отшатнулся. Сомнений быть практически не могло, хоть и идея была шаткой. "Это Теодред, я почти уверен. Или Скадифах... пекло, нужно срочно ехать домой! Нужно проверить, узнать, добрался ли наш Ярл до дома или нет... Во имя предков, хоть бы он уже пересёк эту треклятую степь!"
 
— Мне нужно ехать, — под взглядами рохиррим Эомер практически взлетел в седло, знаком показав Эовин поторапливаться,  У меня есть догадка... но нет, она слишком безумна и невозможна. Мне нужно спешить домой, срочно. Узнать, прибыл ли домой Ярл. Ибо если нет... — мужчина сглотнул слюну и прошептал себе под нос, — то у нас проблемы, друзья мои.
 
Маршал ткнул коня пятками, подгоняя, и сорвался с места, не обращая внимания на остальных. Он сбавил ход лишь чтобы дать Эовин возможность собраться. Конь загарцевал на краю лагеря.
 
— Простите, что оставляю вас в такой спешке, но я должен торопиться в Рохан, — Эадиг махнул рукой рохиррим, затем показал пальцем на одного из них, — Флягу оставь себе. Это подарок, друже.

Ладно, харэ флудить, надо хоть один пост сегодня отписать =.=

крик души

Вот идет такой новенький игрок, ничего не подозревает и вдруг попадает в Ривенделл х)

крик души

Милдред была бледна - но выглядела неплохо для умирающей. Сложенные на покрывале руки, поворот головы - свет от жаровни подсвечивал вполне себе западный профиль, а бледность из-за потери крови скрадывала смуглую кожу - чем не дева Гондора? В ней чувствовалась и бурлила кровь эдайн.
И молчала Вождь долго, а потом обронила несколько слов - как будто не знала о чем говорить.
 
- Побеждая в поединке - врага убивают. Смешно, что ты этого не знаешь, Эомер. Смешно что ты посчитал меня только лишь девкой неразумной, до того считая ядовитой змеей.
 
Повернула голову - в уголках глаз таились слезы, горькая складка пролегла по лбу - а костяшки пальцев побелели, так сильно она стискивала покрывало - сто бы не закричать, не рассыпаться в гневном отчаянии, суметь говорить.
 
- Я должна убить твоего брата. Который оставил меня, выторговав второй шанс. Жрицы любви и то стоят дороже чем он оценил меня.  Передай ему, северный воин... нет, не нужно. Не нужно говорить ему что однажды - ядом ему вино обернется, и в том лишь он повинен. Нет, не думай - не моей рукой тот яд будет подсыпан, и не рукой моего народа - если мир обречет нас сражаться, я брошу его на землю и не заверну в ковер, пустив по нему своего коня - пусть небо видит его позор и кровь.
 
Тут бы гневу звучать, очаянью, ревности - но голос пуст, и звучит словно из транса - у Милдред мертвые глаза, слишком женские, слишком настоящие, смотрящие слишком глубоко. Смерть Тургэна была горше, ложная смерть Дамира - она не думала что когда-то сможет посмотреть на мир вокруг, где не насмешничает её любимый старший брат, где не сверкает тысячью золотых солнц её богорожденный младший...
Здесь просто - мелькнули и пропали детские следы на траве, смех в деревянных чертогах, служанка убирающая волосы под прическу иной земли. Просто треснула нить и оборвалась - другая жизнь о которой мечтала не Вождь - одуряюще одинокая женщина.
 
- Но поведу я разговор о мире. Горько - я знать не хочу зеленых знамен, но мы немного меньшее, чем люди, имеющие право засунуть голову в песок.

только с помощью вот этих товарищей *дала знак эльфам, сама стала подыгрывать на гитаре, но не петь*
 
 
 

Продолжая разбавлять тяжеляк. Моя любимая песня)

Мог бы вбросить еще чего-нибудь  более металлического, но... Сделаем лирическое отступление. Очень красивая песня.