Королевский сад [Чертоги Лихолесья]

[Норнориэль 805]

Фэнэк брел из зала для пиршеств в сторону сада. Кровь капала с кончика носа, портя парадные наряды воина. Некоторые капли в суицидальном порыве под тяжестью силы притяжения, о существовании которой он мог только догадываться, стремились вниз, оставляя едва заметный багровый след на истоптанном снегу. Мужчина, помятый после драки с рохирим, уселся на одну из скамеек, достав из поясной сумки трубку с табаком. Прикурив, он затянулся. сгребая пальцами снег, заворачивая в платок (одно из новшеств, освоенных за последние пару недель пребывания на службе у лесного короля, вернее у своей названой сестры), прикладывая его к рассеченной брови. Лицо немело. Не от ледяного холода зимы, который передался южанину через замерзшую воду. От бессилия. Мужчина попытался забыться, не думая о нанесенных оскорблений только за то что он такой. Не думая о позоре, которым подверг сестру, не думая о том, как к нему будут относится и далее, не думая о ней, почему-то о которой думать хотелось ежесекундно.

- Ты невероятно глуп, южанин, - признался он сам себе. Лицо его искривилось в улыбке, что стала безмолвным ответом на утверждение. Засохшая на лице кровь, с еще свежими струйками, с которыми не мог сам справиться Фэнэк, сделали его очень похожим на вождя какого-нибудь племени Харад, что любят разрисовывать себя. Это было почетно. Только вот такой почет ему не нужен.     

[Гилнарниэль 222]

Приятный вечерний мороз освежал. Гиль с удовольствием вдохнула свежий воздух и сложив губы трубочкой выдохнула белый пар, что через мгновение растаял не оставив и следа.  Гнев ее утихал. «Нужно было вывести их сюда, они бы тоже успокоились.» - думала она, шагая за мужчиной прямо по багровой россыпи на снегу. Она молчала, как и всегда, не говоря ни слова, и не начиная разговор первой. Когда тот тяжело опустился на лавку, она встала рядом, дав ему время немного прийти в себя и забыть этот ужасный пиршественный зал. Она смотрела на разноцветные ленты и ледяные фигуры, поблёскивающие в свете факелов, которыми был украшен королевский сад к свадьбе, и думала о том, что возможно она ошиблась в своих ожиданиях этого праздника. Званый вечер, благородный этикет, лицезрение гостей и подарков… Все пустое… Самым ценным ее сердцу был подарок королевской чете маленькой Инас, дочери Востока. Да танец Вождя и ее брата. Не каждый день такое увидишь.

«Прав был этот смуглокожий гордец, нечего нам там делать.» - думала эльфийка, но молча подошла к человеку и, присев перед ним на одно колено, бесцеремонно отвела его собственную руку с зажатой в ней окровавленной тряпкой от лица и начала рассматривать его ссадины. Лицо ее было прямо напротив его, взгляд задумчивый, но все еще холодный, оценивающий. Она беззастенчиво, хоть и мягко, коснулась его лица, оценивая рассечение. Ну что сказать, потрепанный вид, еще и кровь размазал. Она провела пальцем по уголку его губ, куда так же пришелся удар – «Зубы то хоть целые?» машинально подумала девушка – «ну не смотреть же ему в зубы как к племенному жеребцу». Возникшая в голове картина и сравнение предводителя харадрим с лошадью ее развеселили, она не сдержала веселой усмешки и последовавшей за ней улыбки. «Хотя если и выпали, то обратно уже не вставишь» - эльфийка поднялась со своего места и сгребла в стороне большой комок чистого снега. Снова опустившись перед харадрим, она горстью мягкого снега буквально умыла лицо человека, смывая кровь с щеки и висков, а судя по тому как он отреагировал, еще и остатки хмеля. Дева улыбалась, это действо ее забавляло, хоть ее поведение и могло показаться мужчине странным. Затем она сжала в кулачках по комочку снега, уже жесткими приложила их к рассеченной брови и губам. Пока держала их на ранах, встретилась взглядом с человеком. Тот казался озадаченным, в ее же глазах же плясали огоньки.

- Полагаю, на свадьбу возвращаться ты не хочешь? Я тоже не хочу. Но не сидеть же нам на этой лавке весь вечер. – кровь почти перестала идти, и девушка отбросила комки в сторону. Из складок одежды она достала чистый белоснежный платок и осторожно вытерла им влагу с лица Фэнэка, а затем тихонько прикладывала ткань к ссадине, пропитывая все еще медленно выступающую на брови кровь. – До свадьбы заживет! – рассмеялась она, вложив платок в его руку. Это выражение она подхватила у людей, а в данной ситуации присутствовала даже некая ирония. Эльда поднялась на ноги – Можем пройтись по лесу до поляны, там тепло и тебя, наконец, накормят. Впрочем, ты ведь обещал сегодня быть моей тенью, а день еще не окончен. Пойдем, начну показывать тебе красоту своего дома с ночного Ласгалена.
Она протянула мужчине руку в ожидании, что он встанет, и как прежде поведет ее; жест словно подталкивал его к выбору.

- Только знай, если ты и там устроишь драку, я выпорю тебя как мальчишку. – она смеялась, не тени строгости в голосе, что звучало это даже забавно. А ведь это тоже людское выражение, эльдар никогда не бьют свих детей. В целом, так или иначе, Гиль была даже рада, что они ушли из общего зала, ведь предстоящий вечер мог пройти гораздо приятнее в кругу тех же сородичей и одного вспыльчивого харадрим.

[Норнориэль 805]

Когда девушка присела перед ним на колено, отводя его руку, сердце всадника непривычно сжалось. Все мысли о том, что эльфийка больше не захочет иметь с ним дело после его глупости, вылившейся в конфликт, отступили, уводя за собой грусть. Она была прямо перед ним. Ее рука коснулась его лица, а потом и вовсе провела пальцем по разбитой губе. Южанин старался инстинктивно почти не дышать, что бы не спугнуть госпожу случай. 

 

Харадриму показалось странным, что внутри него появился другой внутренний голос, который забил собой тот мрачный, постоянно требующий надругаться над эльфийкой дабы утолить свою похоть. Этот голос радовался каждому взгляду который получал от эльфийки мужчина, пусть они наигранно бесчувственны.  

 

Потом Гилнарниэль начала улыбаться, перестав играть роль безсердечного наставника.

- Сказать ей, что она прощена королем? Уйдет ли она сразу же восвояси по своим делам, оставив меня одного? О как сложен выбор. С одной стороны неправильно умалчивать, да, вроде бы это так называется у светлых, а с другой, а с другой моя эгоистичная гордыня, тоже вроде так светлые зовут это явление. А почему нет? Почему я должен все время думать о других, забывая себя? Я итак сделал многое, отпустив ее и проводив на Родину. Пусть она и не знает этого, но я выпросил для нее прощения. Моя очередь. 

И он решил наслаждаться моментом. Забота девушки крайне удивляла его, но в тоже время он воспринял это со всем своим теплом которым только владел и мог распорядиться. 

 

Он молчал, когда воительница, переставшая быть для него таковой в этот вечер, говорила с ним, слушая каждое ее слово. Он напоминал скорее дикого кота, которого пытались приручить. И вместо того что бы пинком под зад отправить туда от куда его взяли, его приласкали. Еще немного и он замурчит.

 

 

- Можем пройтись по лесу до поляны, там тепло и тебя, наконец, накормят. Впрочем, ты ведь обещал сегодня быть моей тенью, а день еще не окончен. Пойдем, начну показывать тебе красоту своего дома с ночного Ласгалена

- Обещал, - кивнул он эльфике. Когда та протянула руку, видимо ожидая что южанин поведет ее, Фэнэк улыбнулся краем рта не сильно. Улыбаться во весь рот он не мог уже очень и очень давно. Он ухватился за ручку эльфийки и вместо того что бы вести туда куда она предложила, мужчина поцеловал ее нежное запястье, а потом обнял Гилнарниэль без каких либо задних мыслей. Она согревала ту часть его души, где никогда не было огня. Ее волосы несказанно приятно пахли и он не мог понять что это за запах, толи морозной тайги, толи свежести леса после грибного дождя. Но одно он знал точно, ему было хорошо.

- Если ты думаешь, что я это делаю по пьяни, то ты ошибаешься...  

После минутной слабости, он все же оторвался от эльфийской девы. Согнув руку в локте, он предложил ей взяться за нее, этому его тоже научил Зафар. 

- Я не стану тащить тебя куда-то. Мы пойдем туда вместе. 

[Гилнарниэль 222]

Эльфийка не находила слов. Поначалу осторожный поцелуй в запястье, легкий и ласковый, а затем мужчина слишком порывисто приблизился и обнял девушку. Гиль хотела отпрянуть, она совсем не привыкла находиться в такой близости с посторонними, с тем, кого не могла еще назвать друзьями или родственниками. Она положила руки ему на плечи, чтобы отстраниться, но объятия были крепкими… и теплыми. Харадрим просто притихнув стоял, прижимая к себе девушку, вдыхая аромат волос, и губы его были подле ее ушка, она чувствовала его дыхание. Эльда, приглушенная новым, доселе неизвестным ей чувством, затаившись так и не предприняла попытки освободиться.

- Если ты думаешь, что я это делаю по пьяни, то ты ошибаешься...  – шепнул он и отстранился, уступив место вечернему холоду. Ей и в голову это не пришло. Когда харадрим пьян, то движения его порядком резче, смелее. Да и в словах он становится гораздо выразительней, эльфийка вновь смутилась, вспомнив все то, что наговорил ей воин в зале. Она выглядела спокойной, задумчивой, но избегала его взгляда. Она молча, мягко приняла предложенную руку, и зашагала в паре с ним вперед, в темень леса.

Странно… Эльда не понимала какие эмоции не дают ей покоя. Знаки внимания, которые оказывал ей мужчина с начала их встречи, становились все отчетливей и громче. И эти знаки не были обращены к другу, как могло бы показаться в начале. Его развязанный вином язык говорил о ней, как об объекте страсти, влечения. Объятия были теснее, чем к другу или сестре. Это вызывало в сердце легкий трепет, волнение… и тревогу. «Это ведь это невозможно… Мы слишком разные, неужели он не видит? Сложно представить себе более неподходящую пару. И разные не просто по характеру, мы два разных народа. Это невозможно.» - снова повторила она себе. Но вот ведь ирония, только сегодня она наблюдала за тем, как лесной король сочетался браком с эдайн южных земель. Такие союзы хоть и были большой редкостью, но все же встречались. Тем не менее, эльфийка покачала головой своим мыслям и словно вытряхнула их из головы. «Все равно люди другие… Они переменчивые, разные каждый день. Сегодня он увлечен эльфийкой, а завтра может даже не вспомнить ее имя. Люди переменчивы.» - снова также повторила она себе, будто даже вбивая себе это в голову, чтобы не забыть лишний раз, когда мужчина снова вдруг решит обнять ее. Почему-то было очень жаль.

А ведь он видимо надеется на взаимность… Эльда наверное впервые за то время пока они шли посмотрела на своего попутчика, на черты лица, которые тот часто скрывал, глаза, которые всегда были яснее утра. Как объяснить ему?

- Ты не думал о том… Что если Его Величество все же решит простить меня, то наши пути разойдутся навсегда? – она хотела начать осторожно, издалека. Но слова сами лились из ее уст подводя к главному, каждый из них идет своей дорогой: она воин Темнолесья, он – южанин родом из далеких земель. Этим дорогам не суждено сплестись.

[Норнориэль 805]

- Ты не думал о том… Что если Его Величество все же решит простить меня, то наши пути разойдутся навсегда?

Спросила его эльфийка. Мужчина молчал, в его голове начался бурный мыслительный процесс. Множество голос витали в его подсознании, начиная с самого отвратительного - темного, заканчивая ванильно противно светлым. Оба эти голоса забивались до смерти голосами логики, преданности, и многими другими, предлагая свои варианты. Победил в итоге один, что и был озвучен харадримом, 

- В таком случае я направлю свой путь к твоему, - ответил он деве, не зная что сказать еще. А нужно ли было? Они шли медленным прогулочным шагом. В один из моментов южанин встрепенулся и рухнул в снег, отпуская эльфийку. Он перепугано посмотрел по сторонам, а потом устремил свой взор ввысь. На ветке, под которой проходили мужчина с женщиной, сидела невозмутимая своим деянием белка. Рядом, выходя из прыжка приземлилась и вторая, сбрасывая еще часть снега на голову Фэнэку. Такого рода зимняя шалость приключилась с ним впервые, южанин шикнул на пару мелких тварей, которых за такое преступление готов был приготовить на костре и, собрав снег в руку, метнул в них снежок, попав в ветку. Ветка полностью обнажилась, погребая южанина в третий раз. Белки восторженно пропищав что-то скрылись в теплом дупле дерева.

 

Поднявшись из сугроба, Фэнэк молча отряхнулся, глядя на Гилнарниэль.

- Ни. Слова.

И указал ей рукой в сторону леса. Активно продолжая отряхивать снег с одежды, который был отряхнут достаточно. Стоило только отвернутся, как с характерным шлепком в спину девушки прилетел небольшой снежок. И стоило ей обернутся, как она могла застать все также невинно отряхивающегося южанина.

 

Битва снежков, как позже прозвали произошедшее белки, началась также внезапно и стремительно, как и закончилась. Фэнэк бросил на чистую от снега лавочку свою накидку, дабы она не промокла, так как кушала замерзшую воду в большом количестве, который было трудно вытряхнуть из меха. Мужчина был метким, но не достаточно, что бы попасть в эльфийку. Его человеческая неуклюжесть южанина в снегу сразу поставила ему шах. Нырнув за укрытие в виде памятника какому-то эльфу, харадрим изредка отстреливался из-за него. Забитый снежками, но не сломленный, он все же настиг Гилнарниэль одним точным попаданием, прорываясь к ней в минуту слабости, роняя в сугроб. Подобной шалостью он занимался впервые. К слову шалостью вообще. Детство не позволило ему шалить вот так.

 

После минутной борьбы в снегу, мужчина лежал поверженный, тяжело дыша, любуясь сразу красотой ночного неба и победительницы в сражении, что нависла над ним. Он ожидал приговора, прищурившись как дикий кот, мол все равно я сильнее.      

[Гилнарниэль 222]

- В таком случае я направлю свой путь к твоему, - ответил мужчина чуть погодя. Вот как… Не отступит. Те же эмоции: улыбка и горечь. «Тебе ведь все равно «не угнаться» за мной…». Девушка задумалась. А стоит ли говорить об этом сейчас? Пройдет какое-то время, и южане покинут лес. Если Фэнэк отличится примерным поведением, то Владыка действительно может даровать свою милость и прощение, сейчас каждый воин на счету. Эльда вновь посмотрела на разукрашенное ссадинами лицо своего подопечного «Но чувствую, наказана я до скончания третьей эпохи…».

Внезапно небольшой ворох снега упал на южанина сверху, а тот от неожиданности рухнул навзничь. Эльфийка остановилась и удивленно глянула на могучего и сурового воина, теперь оказавшего у ее ног и припорошенного снегом. Но его взгляд уходил куда-то вверх: на ветке выше Гиль заметила белку, виновницу всего действа, а затем вторую. Видимо зверьки услышав приближающиеся шаги, выбрались и ждали какого-нибудь угощения, которыми их часто одаривали как маленьких жителей королевского сада. Вместо этого разъяренный человек со злости запустил в проказниц снежком, чем подписал себе приговор. Гиль едва увернулась от снежного покрывала, отскочив в сторону, зато мужчину накрыло целиком. Эльфийка прыснула со смеху глядя как злющий харадрим отфыркивается от снега точно лисенок, правда встретившись с ним взглядом, она постаралась придать своему лицу наисерьезнеший вид. Об этом говорило натянутое выражение на лице, уверенно сдерживаемые порывы хохота, и предательские глаза, что смотрели откровенно насмешливо.

- Ни. Слова. – он дал ей знак, чтобы она двигалась дальше, пока он отряхивается. Его взгляд был строгим, раздраженным, и одновременно смущенным – ведь он сам понимал кто всему виной. Когда Гиль развернулась, освободившись от оков его взора, то не сдержала хихикания, которое так и рвалось наружу. Ее уже не беспокоило то, что мужчина мог его услышать, все таки такой глупости она не видела по меньшей мере полвека. Дева веселилась, по крайней мере до тех пор, пока в спину ей не прилетел снежок; она обернулась: воин по прежнему пытался отряхнуть собственную спину, даже не глядя в ее сторону. Она достаточно громко хмыкнула и изобразила полное безразличие, только наклонилась чтобы подтянуть меховой сапожок на ноге.

- Что ж, гроза лесных белок,  я надеюсь, ты уже отряхнулся.- когда она развернулась то резко кинула в него один снежок, а затем сразу второй. Белые снаряды найдя свою цель гулко ударились и рассыпались брызгами в стороны, оставив только смачные следы на темной накидке. Как оказалось, харадрим тоже времени не терял и запустил в нее очередной снежок, от которого пришлось уворачиваться. Биться с ним оказалось не сложно, ей даже в какой-то момент показалось что он поддается… А нет, он просто отступил в укрытие.

- Ты просто мастер маскировки! – смеялась она, отправляя следующий комок снега в выглядывающий из-за статуи бок мужчины. Самой же ей приходилось так же уворачиваться, что ей удавалось с переменным успехом. Один раз, когда она вновь наклонилась набрать снега, коварный снежок прилетел ей в затылок, рассыпаясь по волосам, а следующего нападения она и вовсе не ожидала, опомнившись только уже будучи поваленной в сугроб. Хитрец решил целиком извалять ее в снегу. Гиль путалась в полах собственного плаща и платья, что ни говори, одежда для борьбы не очень удобная, однако стоило всего лишь использовать мужскую силу против него же, и Гиль змеей извернувшись повалила харадрим на спину. Когда она победно нависла сверху, готовая к защите, воин и не думал продолжать. Он в ожидании смотрел на нее снизу вверх, сощуренно нагловато, будто это он победитель ожидающий своей награды. В возникшем вдруг молчании возникла заминка, Гиль даже почувствовала себя неловко, она снова оказалась к нему слишком близко. Его лицо, изогнутые в ухмылке губы требовали к себе излишнего внимания. Сердце девушки сделало несколько гулких ударов прежде, чем она сгребла на лицо и грудь своего противника кучу снега, заставив того вновь отфыркиваться, и стремительно поднялась. На лице ее плясал румянец, то ли от горячности этой шутливый битвы, то ли от близости в которой оказались эти двое. Она наскоро отряхнулась и поспешила по дороге.

- Догоняй, иначе опоздаем  - девушка шла, не оборачиваясь, ей не хотелось, чтобы мужчина заметил ее смущение.

 

 

Переход с Фэнэком в Леса Ласгалена > > >

[Эомер 335]

Эомер молча шёл по дорожке, присыпанной с снегом, широко шагая. Ноги сами несли владельца куда-то, пока мужчина был погружён в свои мысли. Мужчина шёл, носками сапог хмуро раскидывая снег. Тот приятно хрустел под подошвами, навевая мысли о празднике. Но если у большинства людей эти мысли были связаны с положительными чувствами, то после сегодняшнего вечера Эадигом овладевали исключительно отрицательные эмоции. Злость — прежде всего, на самого себя. Ненависть к восточанам, которую Маршал упорно старался пригасить. Ярость, вызванная градом оскорблений. вызванная дерзким поведением и громкими вызовами. И, наконец, страх. Эомер ужасно боялся. В первую очередь, самого себя. Мужчина, уже слегка успокоившийся, искренне не понимал, что вызвало в нём столь бурную вспышку гнева и ярости, почему ему сейчас отчаянно хотелось развернуться, сходить за оружием, и окрасить белый снег в алые тона кровью восточан. Где-то в глубине души таился ответ, но докопаться до него Эомер никак не мог.

 

Между тем, тропинка внезапно кончилась, выведя рохиррима на широкую поляну. Сощурившись, мужчина попытался вспомнить, где же он уже видел эти своды. "Сад, где происходила коронация," — услужливо подсказала память. Эомер кивнул своим мыслям и продолжил свой путь. Рохиррим медленно шагал по опустевшему залу, в котором недавно ещё гремели поздравления, звучали фанфары и произносились громкие клятвы. Сейчас здесь было абсолютно пусто, лишь ветер гонял туда-сюда какой-то мелкий мусор, нечаянно оставленный кем-то из гостей. "Пусто. Прям как в душе," — невесело усмехнулся рохиррим, присаживаясь на ближайшую лавочку и откидываясь на её спинку. Стоило Маршалу закрыть глаза, как перед мысленным взором начали мелькать десятки образов. Голова, казалось, была переполнена ими. Дерзкая вастачка, бешеный харадрим, эльфы, гномы, эльфы-эльфы-эльфы, люди, вновь эльфы... Эомер помотал головой, словно пытаясь выкинуть из неё картинки свадьбы. 

 

"В пекло всех," — устало думал рохиррим, — "В пекло вастаков, в пекло харадримов. В пекло эльфов с их напыщенностью, в пекло людей неизвестного мне народа, что разоделись по последней моде и пытаются перещеголять друг друга. В пекло брата. Холера, что происходит? Когда этот мир успел настолько измениться? Когда мир успел настолько сойти с ума, что вастачка обнимает Ярла Рохана, а харадримы лапают эльфиек и утягивают их незнамо куда? Мне всё больше кажется, что я чего-то не понимаю. Мир стремительно меняется, и будто только я один стою на месте, не в силах это осознать и... принять? Принять новые перемены? Принять вастаков, принять южан? Верно. Я не могу этого сделать." Эомер сплюнул на землю, скатал на скорую руку снежок и запустил его куда подальше. Комок пролетел по кривой дуге и плюхнулся в сугроб неподалёку. Мужчина нахмурился. Он метил не туда. Следующий снежок полетел чуть лучше, но сильно улетел вправо, разбившись о декоративную оградку. Эомер оглянулся, слегка боязливо. Никто его не видел, никого вокруг не было. Поддавшись внезапной мысли, мужчина начал с энтузиазмом лепить снежки. Один за одним, и вот уже целая горка из готовых к снежному бою метательных снарядов высится на лавочке. Эадиг с гордостью оглядел дело рук своих, и принялся за вторую часть упражнения.

 

Снежки, казалось, были заколдованы. Они летели вниз, вверх, влево, вправо, по спирали, дуге и другим, совсем уж непонятным траекториям. Но только не туда, куда надо было. Эомер, высунув кончик языка, старательно метал снежок за снежком, силясь попасть в заветную цель — раздвоенное красивое дерево, между двух ветвей которого застряла чья-то сдутая ветром шляпа. Пот уже лился градом, но Маршал отступать не собирался. Мужчина менял руки, позы, силу и угол броска, но снежки упорно летели мимо. Наконец, после, наверное, сотни попыток снежок с характерным "бум!" сбил заветную шляпу. Эомер вскинул руки вверх и победоносно закричал. Звук его голоса эхом разнёсся по пустому залу. Раскрасневшийся, вспотевший Маршал удовлетворённо плюхнулся обратно на скамейку и вновь огляделся. "А всё-таки полезно иногда поработать руками. Жаль, в Рохане снега слишком мало... вот бы привести сюда восточан и устроить им снежную баталию! Чудаки, верно, и снега-ио никогда не видали! Вот это была бы победа!" Маршал закрыл глаза  и с радостной улыбкой довольного мальчишки на лице погрузился в сладкие мечты, где не было места восточанам, назойливым и дерзким Вождям и странным стечениям обстоятельств. Так незаметно Эомер и задремал на четверть часа.

[Дамир 145]

Из Зала для пиршеств [Дворец Трандуила]

 

Сгустившиеся сумерки опустились на лес, обволокли деревья, затемнили снег - где-то вытоптанный гостями, где-то нетронутый никем. Он сверкал и искрился холодными, синими огнями. Все вокруг словно утопало в тишине, казавшейся особенно острой после шумного и душноватого зала. Морозный воздух непривычно щекотал ноздри и холодил разгоряченную кожу.

Запахнувшись, Дамир встал в полоске света, падающего из теплого помещения. Изо рта с выдохом вырвался клубок пара. Склубился и разлетелся как дымка тумана поутру. Ничего не оставил о себе. Даже следа. Вздохнув, поднял истерлинг голову и замер на мгновение, залюбовавшись ночным небом.

Звезды. Огнями расцвеченное полотно Небес. Сколько же их в прогале? Тысячи? Там Ветра Лихого, Могучего дом.

Старая тоска кольнула сердце. В море было такое же небо. Яркое, чистое, прозрачное. Правда, не такое колючее. В море... и в степи.

Пара шагов вперед. Скрип-скрип. Хрустит, мнется, ломается снег под ногами. Приятным шорохом отзывается в ушах.

Но, дранные вороны, как же тут холодно!

Бездумно шагает вперед, будто весь в чувство обратившись. Как щипать щеки начинает. Как мороз холодными пальцами в одежду пробирается.

Тут вастак резко остановился, прищурившись. Перед ним на скамье сидел, склонив голову тот вспыльчивый коневод, братом ярла назвавшийся.

- Проклятье, - тихо ругнулся Дамир. - Вроде бы их немного было за столом, а так посмотришь, везде лишь на них и натыкаюсь.

Но может быть... сами Небеса уготовили ему снова пересечься с братом ярла?

Это неожиданная мысль позабавила его, и он, усмехнувшись, сел рядом, будто ненарошно задев дремавшего локтем.

[Теодред 240]

Однако же, Теодред, замешкался. Ярл надеялся нагнать брата у выхода из зала, но пестрый хоровод помешал ему. Он упустил Эомера из виду. Растерянно оглядевшись, Теодред пошел в ту сторону, которая ему казалась правильной. Скадифах тенью следовал за Ярлом...

Через полчаса бесцельного метания по лесу, Теодреду улыбнулась удача. Чуть впереди на лавочке дремал Эомер. Судя по снежным следам вокруг, маршал тренировался в меткости. Теодред улыбнулся "Что ж, куда-нибудь ты точно попал"

Сзади настороженно шикнул телохранитель. И не зря - из леса с противоположной стороны вышел восточанин, в котором ярл узнал своего соседа по столу. Теодред напрягся. Дав знак Скадифаху оставаться на месте, быстрым шагом роххирим пошел к мужчинам.

Волноваться было не о чем. Вастак, имя которого Теодред не мог вспомнить, просто присел рядом, и когда Теодред подошел, просто сидел со спящим Эомером.

- Бурное выдалась застолье, не так ли? - тихо, чтобы не разбудить брата сказал Теодред, со спины проходя к лавочке. Ярл перешагнул через нее, присаживаясь рядом с Дамиром

[Эомер 335]

Эомер бежал. Бежал тяжело, ноги были словно ватные, но бежал упорно. Впереди маячила, мелькая и вновь исчезая среди деревьев, какая-то фигура. До ушей Маршала донёсся тихий девический смех. Было что-то в этом смехе издевательское, пугающее и раздражающее. Мужчина поднажал, пытаясь догнать девушку. В голове пульсировала только одна мысль — догнать и... наказать? Что он будет с ней делать? Эадиг отбросил эту мысль как ненужную. Главное, добежать. Деревья выстроились в длинную аллею, которой не было конца, и, казалось, начали сдвигаться. Фигура застыла в конце дороги и начала пританцовывать под странную, аритмичную, искажённую музыку. Со всех сторон слышался громкий смех. Из-за деревьев ручьями потекла какая-то красная жидкость, постепенно затапливая дорогу. Эомер уже брёл по колено в воде, безуспешно маша руками, силясь дотянуться до девушки. И в тот момент, когда рохиррим уже почти коснулся её горла, с огромной силой в него справа врезалась чёрная, как ночь, птица.

 

Мужчина резко распахнул глаза. Сверху, медленно кружась падал снег. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием самого Эомера. Рохиррим выпрямился и провёл рукой по лицу, словно стирая остатки сна. По телу бегали мурашки, затёкшие ноги слегка покалывали. "И как я умудрился заснуть в мороз? Странно. Видимо, устал от метания, плюс выпивка... брр! Жуть. Самый жуткий сон, что я видел. Ещё эта чёрная птица... чёрные птицы не к добру." Эадиг машинально потёр правый бок, который почему-то болел взаправду. Не сильно, но болел. Маршал повернул голову вправо, желая осмотреть ушибленное место и столкнулся нос к носу со знакомым вастаком. "Холера... я говорил, не к добру, да? Ушёл с пира, чтобы не видеть вастаков, а они и сюда припёрлись."

 

— Спасибо, что разбудил, — пробурчал Эадиг, разминая мышцы, которые затекли на таком таком холоде, — Дай угадаю. Ты тут из-за своей сестрёнки? Слова назад не возьму и извиняться не буду, — Эомер громко хрустнул шеей и скривился. Компания была не самой лучшей, но... вастак, кажется, не проявлял враждебности. "Что странно. Зачем он пришёл? Случайная встреча или запланированная? Следил за мной или нечаянно наткнулся, также, как и я, убежав с праздника?"

 

— Ладно, в сторону это всё, — Эомер откашлялся и протянул вастаку руку. Больших усилий стоило не сжать её в кулак и не заехать ему в нос. Рука слегка дрожала, но протянутая ладонь явно символизировала попытку дружественной беседы, — Я, как ты уже слышал, наверное, Эомер. Не то чтобы я был рад знакомству, ну пусть всё будет, как есть. Как твоё имя?

 

В разгар знакомства появился Теодред. Эомер заскрежетал зубами при виде брата. "Ну ты-то зачем сюда припёрся? За мной следишь, холера?" Маршал хмуро посмотрел на Ярла исподлобья, слегка пододвигаясь и пропуская рохиррима. Руку, правда, пришлось убрать.

 

— И тебе привет. Ты-то что тут забыл, братец? Только не говори, что из той... — Эадиг едва сдержался, чтобы не выругаться, — ...вастачки.

 

Хотелось сплюнуть при звуках этого слова. Эомер поморщился и встал. Втроём на одной лавочке было тесновато, а сидеть, прижимаясь к братцу, он вовсе не желал. Рохиррим прошёлся туда-сюда, размялся, посмотрел на результаты своего "обстрела" и хмыкнул. Затем вновь развернулся к лавочке. "Идиллия, холера. Вастак и рохиррим на одной лавочке. Ужас, предки в могилах перевернулись, наверное."

 

— Ну и какова цель нашего тайного собрания Запада и Востока? — сварливо пробурчал Эомер, сложив руки на груди и косясь поочерёдно на обоих мужчин.

[Дамир 145]

Их глаза встретились как две молнии в полыхающем, тягуче-черном небе. Рохиррим смотрел прямо, не мигая, пусть одно мгновение, но все же.

Что сплелось в его взгляде?

"Явно не радость от лицезрения старого друга", - усмехнулся про себя истерлинг. - "Простак. Честный простак".

- Дела мне нет, если даже ты возьмешь слова назад, коневод, - негромко произнес он, не сводя темно-синих глаз с Эадвига. - Небеса услышали их, а выпусти птицу с руки, не ухватить более ее хвоста.

Просто забавно было нюхать яд с языка тех, кто так кичится своей правильностью, своей непогрешимостью, славой. Зарыть все это в песок и затоптать. Табун пустить, чтобы траву примяли и не оставили воспоминаний. Если и была раньше слава у степей Роханских когда-то, то пропела, прогудела она давно. А была ли вообще?

Вздернул бровь немного удивленно, на руку протянутую взглянул.

Мира хочет? Перечеркнуть все доселе сказанное? А желает ли он этого сам, в сердце своем гордом? Или же это просто жест, не значащий ничего, пустой? Как дела с ними вести, если они словами швыряются, потом руки жать тянут? Не хватает улыбки до ушей и заверения в родстве духовном.

Глаза его чисты, звук речи честен, так почему же делает иначе? Как различны, казалось бы, два народа степных.

- Дамир, - ответил он на вопрос, а от рукопожатия его спас, как ни странно, ярл.

Значит все-таки не происки это Неба Великого... Или играет Оно с ним?

Вастак не пошевелился, когда Теодред присел рядом. Не было напряжения в мышцах и позе, не было страха. Хмыкнул на замечание его, головой покачал, звякнув золотым украшением в ухе.

Бурное? Едва ли. Три капли крови даже самую жалкую песчаную крысу не напоят.

Не то что бы Дамир так уж жаждал крови, но раз уж дело в оборот пошло, то почему бы не подуть на костер?

Вскинул голову кверху, медленно падающим снежинкам лицо подставляя. Охлаждалась кожа, танцем разгоряченная, мелкой сварой подпитанная. Замерзшие мушки, кружась, касались смуглых щек, скул, губ и тут же таяли.

- Похоже жителей степей угнели стены и камень над головой. Что может быть лучше и..., - он на мгновение помолчал, улыбка скользнула по четким контурам губ, показав белоснежный ряд зубов, искорки в глазах, - отрезвляющей глотка морозного воздуха?

Он как бы невзначай, мягким кошачьим движением кивнул в сторону телохранителя ярла, стоящего неподалеку.

- Он за тобой вечно ходит? Так же как и ты за братом? - без излишней издевки бархатно голос зазвучал. Любопытство, не иначе.

[Инас 296]

Переход из Зала для пиршеств [Дворец Трандуила]

 

Плащ запахнула, идёт, не слышит, не видит – только горечь во взгляде, только губы кривит – почти скалится; пинает снег, злится сама, рычит бессильно, стонет надрывно, как раненый зверь, с досадой вытирает непрошенные, не к месту слёзы. Всё равно, что подол тяжёл, что сапоги на босу ногу, что когтями по лицу – холод стылого зимнего утра, она чувствует сейчас только раздирающие изнутри досаду, непонимание, обиду, боль, только желание схватить за загривок, бросить в снег, заставить опомниться, заставить понять.

 

- Уйди, окаянный, - едва не плачет, а в голосе – железо звенит, говорит зло, говорит, не думая, отмахивается от слетевшего к ней на плечо снегиря; привыкли садовые птицы, что маленькая девочка угощает их пшеном да зёрнышками, знают, что не обидит – легонько коснётся крыла и песенку споёт. – Не до тебя…

 

Бежит, бежит, хватает пальцами ветер, рвёт, втаптывает в снег, и мечется, вьётся, пляшет лёгшая плащом на плечи метель за спиной, трепещет, реет знаменем; и вдруг – рухнула в снег, обессилев от снедающей, глодающей изнутри злобы, бьёт кулачками, щерится кому-то, дышит рвано, прерывисто, судорожно сжимается в комочек, закрывается руками, плачет, как маленький, запуганный ребёнок, потерявшийся, один оставшийся со своим страхом.

 

Встала на колени, поднялась рывком – шатается, едва на ногах стоит, а всё равно идёт дальше.

 

Видит знакомые фигуры, но точно и не узнаёт. Сгребает в озябшие пальцы снег, метится – и с размаху, со всех сил, почти с исступлением швыряет в их сторону, не размышляя, не осознавая сама, что делает; большой, мягкий, тяжёлый ком рассыпается, ледяной крошкой ложится на головы им, на плечи.

 

А она стоит, не шевелясь, смотрит, и во взгляде – точно буря на море взыгралась, чёрными волнами смешались немой, едва не с презрением, укор и боль.

[Дамир 145]

Что-то с гулким стуком ударилось рядом, рассыпалось, разлетелось пылью, мягкими комками опало, усыпало одежду и пряди волос.

Будто знак, Небесами Высокими поданный. Будто Чаровница Ночь ловко подхватили пальцами истерлинга за подбородок, направила, глазам показала.

Дернувшись от неожиданного "нападения", повернулся кочевник. Лунный свет, бледный и холодный, с звездами стеклянными смешанный высветил искру на чужом запястье. Звон знакомый будто нитку сердцебиения нарушил.

Браслет...?

Зрачки расширились, утопив во тьме синеву глубокую. А внутри... О, проклятой буре, гонящей пыль, забивающей глотку несчастного путника, было не сравниться с тем, что вспучилось в душе Дамира!

Отцовский браслет! Его кровь. Родная степь. От отца к части своей, от сердца к сердцу, от кости к кости, от праха к праху. И никак иначе!

***

Отец захохотал, как будто издали, где-то далеко, на задворках сознания. Через года смех шел, могучий, звонкий. Мощная ладонь с жесткими мозолями тряхнула кованый браслет. Тот звякнул, засверкал на солнце жарком, брызнул светлыми зайчиками на лицо Дамиру - старшему сыну, главному наследнику, продолжателю рода. А дитя хохочет, глаза жмурит, пальцами украшение дорогое хватает.

***

Браслет как память. О том, кто гордо голову вскидывал, кто врага не боялся, кто песней тишь ночную резал, что кинжал острый легкие ткани. Тепло рода всегда металл хранил. Впитывал душу, напоминанием служа.

А сейчас... Сейчас на руке коневода проклятого! Не имеет отношение к степи, где дети Вождя пыль вздымали, руки вверх поднимали, Ветру песни пели! Не имеет отношения к семье его, к родителю, к братьям и сестрам! Как смел взять? Откуда? Почему носит с улыбкой самодовольной?

Все вмиг летит, вертится перед глазами, кровавым туманом застилая рассудок.

На сестру смотрит, своим считает... Теперь и на прошлое, на столп замахнулся?

С рычанием, вмиг переменившись в лице - куда делась сдержанная вежливость, хоть и перцем приправленная? куда взгляд проницательный пропал? где плавность и неспешность? все, все пропало, исчезло, растворилось - набросился он на ярла.

Ни Ветер, ни Небо, ни рассудок - ничто не указ. Взилося пламя и сожгло мосты. А что будет дальше - неважно. Здесь и сейчас. За прошлое. Свое у чужака отобрать, кто как дитя завладел тем, о чем не ведает.

Одной рукой запястье с заветным украшением сжал, будто сил оно ему прибавляло, второй удар нанес, метнувшись вперед.

Не было времени ни замахиваться, ни прицеливаться. Скорость, стремительность, неожиданность, как в танце, что двое танцуют, не договариваясь, лишь чувствуя и ощущая.

Костяшки пальцев не по лицу попали, а горло задели.

- Откуда браслет?!

Певучесть, в шелка обернутая, сбросила одеяния. Хрип с губ срывался. Неверие. Бешенство.

Все равно. Сбить дыхание, сделать больно, выместить накипевшее... отобрать.

[Теодред 240]

[spoiler=да б**ть!]че вам спокойно не сидится-то??

 

 

Теодред пожал плечами на вопрос вастака. 

- Скадифах обязан мне жизнью. Поэтому и ходит рядом, пока не вернет долг. А Эомер... Ты бы не оберегал своего младшего брата как зеницу ока свою?

Договорить Теодреду не дали. Совсем рядом с головой ярла об дерево разбился снежный комок.

Теодред обернулся. Его взгляд пересекся со взглядом девчушки, что на пиру больше всех плясала, гостей раззадоривала. Которая смело вклинилась между перепалкой взрослых, словно понимала она, что не хочет Теодред ссориться с враждебным народом, мир наладить желает...

Ярл улыбнулся девочке, рукой подзывая ее к себе. Имя спросить, поблагодарить за старания...

Темная молния рассекла ночное небо. Разметала осколки спокойствия, вмиг испепелила то понимание, коего достигли вастак и роханцы.

Не успел повернуться Теодред на дикий рык вастака. Что случилось? Отчего вдруг изменилось настроение спокойного с виду Дамира? "Да что с вами сегодня такое? Или так действует колдовство Лесного Короля?"

В миг Теодред и Дамир оказались на земле. Одной рукой вастак пытался снять браслет, что Милдред даровала ему перед их расставанием. Второй по лицу ударить хотел, но успел закрыться Теодред, вскользь кулак прошел, лишь шею Ярла задел. 

- Откуда браслет?!

Ощеломленный Теодред тряхнул могучей рукой, освобождаясь от хватки Дамира. Кулаком свободной руки роханец ударил сидящего на нем вастака в грудь, вторую руку все еще сжимал цепкий Дамир. Теодред ужом извернулся, сбрасывая противника с себя. Не только дети Востока умели драться и знали грязные приемы. Теодред тоже с детства не в роскоши купался, как гондорец какой. Степь одна... Степь их всех учит...

Пока Дамир поднимался на ноги, Теодред уже был готов к драке. Ногой он ударил, не дожидаясь, пока вастак поднимется. Ногой Теодред метил в грудь Дамира.

[Дамир 145]

 

Ты еще недельку посиди, я не так с ума сходить буду)

 

 

Достойно ответил, степной гадюкой извиваясь. Не ярл, погрязший в политике и прячущийся за спины телохранителей и дружины, но степной сын. Как и Дамир, дикий, не рассуждающий, стремительный. Даже ради этого стоило нанести удар. Чтобы вытащить силком сущность степи, не такую как его, Дамира, но похожую. Тоже степь. Как два ветра сошлись они, сбились, завертевшись. Как два волка степных, бешеных, с пеной у рта и без единой мысли об отступлении. Как две ядовитые змеи, что в одну темную корзину покидали на забаву людскую.

И чувствовал истерлинг даже радость какую-то, непонятную, солоновато-кислую на вкус, но приятную, от того, что достойного соперника встретил, у которого в глазах травяное море сверкает, а не гнилое брюхо старой клячи, умершей от обжорства.

Возможно, и не было умной мыслью бросится вперед за реликвией отцовской прямо здесь, сейчас, резко, будто в омут, с обрыва высокого вниз головой, в пучину без дна без оглядки, не обращая внимания на брата ярлова и телохранителя оного. Но кочевник жил скорее сердцем, чем разумом. Да и разве слушается ветер доводов логичных? Он метет их и забывает, а если не удается, то бессильно воет вновь и вновь разбиваясь о преграду. Разве будет мустанг необъезженный под кров людской идти, где сена вдосталь, вода свежая да руки ласковы? Нет, ему лучше на простор, на воздух, за своим желанием, за светом солнечным да пылью звездной, чтобы в песнях жить да там и остаться.

Может Дамир и оставил племя, свою семью, степь, обязанность давным-давно - из страха возможно? Но кто это скажет, первым кинжал в глотке почует! - но кровь свою он помнил слишком хорошо. Семейный браслет, племенной. Не безделушка из металла. В нем дух Вождя исстари живет и бьется, клокочет, зовет. Не смеет Теодред им владеть. И как не почуял? Как не понял он?

Удар в грудь на выдох пришелся, поэтому не сбил вастаку дыхание. Снег забился в складки одежд, белыми и серебристыми точками украсив одеяние. Но лишь глаза ярла видел Дамир, лишь браслет заветный на запястье сверкал.

Скрутился воин, ногу противника по траектории пропустив. Лишь бок носок задел, по кольчужке ударив. И бросился коброй яростной вперед, подсечкой по ногам пройдя, на землю сбив коневода.

- Откуда браслет?!

Сверху накрыл, что волна камни, в снег трескучий вжал. Блеснула в пальцах смуглых сталь маленького дротика, на вид безобидного. Блеснула и замерла у горла коневода, царапину легкую нанеся.

- Откуда браслет?

[Теодред 240]

Вастак ответил достойно, и в который раз Ярл оказался на земле. Вкус крови от прикушенной губы затуманил разум... Темным крылом злоба накрыла спокойного роханца. Как посмел он ярлу грозить? В руках вастака сверкнуло лезвие. Теодред успел лишь руками ухватиться за ладони Дамира, не пуская смертоносное жало к горлу. Лишь царапину оставило оно на коже, и кровь алая смешалась с белым снегом...

- Откуда браслет?

Дался тебе браслет этот. Ни слова Ярл не проронил, лишь глазами в сторону сверкнул. Скадифах уже заносил нож над головой Дамира... Где Эомер? или настолько он обиделся, что плевал на судьбу брата? Взглядом он Теодред пересекся с телохранителем, и отступил Скадифах. Такого взгляда от Теодреда он еще не встречал...

Диким волком зарычал роханец, руки напрягая, пытаясь отвести нож от себя. Но Дамир всем весом давил на клинок, не пуская его обратно.

"Если не можешь идти вперед... иди обратно..."

Хитро и весело взглянул Теодред в глаза Дамира. Не боялся Ярл смерти, с радостью встречал ее... Двумя руками ярл дернул ладони Дамира на себя, удваивая усилие вастака...

И в последний момент успел он направить нож в сторону, втыкая клинок в стылую землю, заваливая противника на бок. Коленом Теодред удирал в печень Дамира, сбрасывая того с себя... Вскочил, яростью клокоча, и теперь уже очередь ярла была бой по своим правилам вести. Гортанно выкрикнув, Теодред бросился в смертельные объятия врага, с ходу выбивая нож из его руки. Теперь уже Теодред оказался сверху, нанося удар за ударом по голове Дамира, окропляя белоснежную землю горячей кровью...

Упоение... Непонятное наслаждение испытывал ярл убивая вастака, который лежал под ним... Удар за ударом даровали Теодреду необъяснимый экстаз... Тьма сгущалась...

И лишь вспышка света перед глазами Теодреда, что выхватила из тьмы лицо его любимой, заставила Теодреда остановиться. Образ Милдред стоял перед ним как настоящий, в мольбе руки складывая, удерживая от непоправимого...

Наваждение пропало так же быстро, как и появилось... Теодред не опустил кулак на лицо Дамира, хотя в очередной раз уже занес его. Вгляделся в разбитое лицо вастака... И ярость сменилась жалостью... Не за себя, и не за свой народ, и не за прошлые обиды сражался он. Не испугался высупать один против троих... Теодред перевел взгляд на браслет, что подарила ему Милдред. Браслет тянул вастака на необдуманные поступки...

Теодред слез с Дамира, опускаясь на землю рядом. Снял браслет с руки, поднеся его к лицу, рассматривая затейливый узор... И аккуратно положил браслет на тяжело вздымающуюся грудь Дамира.

- Его дала мне Милдред перед нашим расставанием, Дамир. Она дала мне его как напоминание о себе... - Теодред запнулся. И без браслета он каждое мгновение вспоминал о девушке...

Ярл сплюнул на снег, поднимая глаза на Эомера, стоящего рядом.

- У вас обоих много вопросов ко мне, не так ли?

[Эомер 335]

Рохиррим стоял, скрестив руки, хмуро смотря на сидящих перед ним мужчин. Теодред делал вид, что всё в порядке. Истерлинг, назвавшийся Дамиром, скалился, подставляя лицо падающим снежинкам. Снег медленно кружился, оседал на волосах и коже, остужая и приводя в чувство. Эомер подавил желание вскинуть голову вслед за Дамиром, ловя искрящиеся хлопья.

 

— Похоже жителей степей угнели стены и камень над головой. Что может быть лучше и... отрезвляющей глотка морозного воздуха?

 

"В чём-то ты прав, Дамир. Свежий воздух хорошо прочищает мозги. Только вот я бы предпочёл не делить ни с кем этот воздух, посидеть одному и подумать. Неужели я так многого прошу?.. Теперь ещё с вами тут стоять, холера." Истерлинг загадочно  улыбался, и было в этой улыбке, было что-то в голосе восточанина такое, из-за чего Эадигу хотелось немедленно приставить мужчине нож к горлу. Он играл с ними, мурлыча, словно старый хитрый кот, потрёпанный жизнью. Эомер уже было открыл рот, чтобы ответить Дамиру, как его прервали. Причём самым неожиданным образом. В ближайшее дерево смачно влепился снежок. Рохиррим машинально закрылся рукой, и по рукаву пробарабанили отлетевшие ледяные осколки. Эадиг вгляделся в полутьму аллей и увидел там девочку. Ту же самую, что самозабвенно танцевала на свадьбе, что помогала новобрачным. Эомер улыбнулся. "Может быть, именно детской непосредственности не хватает нам сейчас? Может, именно она сейчас спасёт положение?" Мужчина помахал девочке, приветствуя её и подзывая поближе. И поэтому не сразу заметил, как вихрем на его брата налетел Дамир.

 

Миг — и уже двое катаются по снегу, рыча и нанося удар за ударом. Эомер дёрнулся было на выручку, но внезапно остановился. Дамир кричал про браслет. Кричал с лицом человека, оскорблённого до глубины души, будто у него отняли самое сокровенное, самое желанное, священное. "В самом деле, откуда, Теодред? Откуда ты взял ту вещицу, из-за которой тебя сейчас готовы разорвать на мелкие кусочки?" Рохиррим стоял и колебался. Одна его часть требовала немедленно вмешаться в конфликт, набить морду ненавистному восточанину, другая же... другая же помнила чувства самого Эомера, когда его брат развёл сражающихся, всего час назад. Эомер провёл рукой по лицу, пальцы нащупали запёкшуюся корочку крови под носом. "Вмешаться? Остановить? Нет, братец, твои проблемы, твоя война. Ты тоже, думаю, засиделся, застоялась кровь. Давай, вперёд. Разгони кровь по телу, почувствуй вкус сражения. Тебе же нравится бить вастака, верно? Посмотрим, что ты скажешь потом о своих чувствах, когда я тебя спрошу, братец. А я спрошу." Эомер не двинулся с места, застыв в позе со скрещёнными на груди руками, безучастно взирая на бой. В определённый момент рохиррим уже был готов дёрнуться вперёд, предупредить, когда в руке Дамира блеснула сталь, но Теодред не подкачал, вывернувшись и взяв инициативу в свои руки. Эадиг поднял взгляд от дерущихся выше, к телохранителю и кивнул ему. Скадифах покачался, словно колеблясь, но начал медленно идти к дерущимся, но вновь остановился, наткнувшись на взгляд Теодреда. Эомер не видел его глаз, но рохиррима пробрала дрожь, когда он увидел, как изменилось лицо телохранителя за считанные секунды.

 

Эадиг начал волноваться лишь тогда, когда Теодред, усевшись верхом на противника, начал методично, ритмично вбивать Дамира в землю. Белый блеск снега сменился алой кровью, приятный скрип снежинок — хрипом и рычанием. Маршал дёрнул головой. "Хватит. Достаточно. Стоп! Что с тобой, Теодред? Даже я так не накидывался на того харадрима!" Словно услышав его мысли, брат, тяжело дыша, остановился, слез с Дамира, оставив его. Эомер, сузив глаза, разглядывал Ярла. Что-то изменилось в его лице, что-то поменялось. Но рохирриму не нужно было уметь читать мысли, чтобы понять чувства брата. "О да, братец. Я знаю, что ты чувствуешь. Я знаю, как ярость в тебе кипит сейчас. Я знаю, как тебе хочется довершить начатое. Но ты остановился. И ты думаешь, почему это всё происходит. О, я бы мог помочь тебе, но... подумай-ка ты лучше сам, своей головой."

 

— У вас обоих много вопросов ко мне, не так ли? — Теодред поднял глаза на Маршала. В мутных глазах плескалась ярость, смешанная с недоумением и жалостью, то ли к себе, то ли к истерлингу. Эомер молча покачал головой, делая шаг назад.

 

— Нет, братец. Я ответы на свои вопросы уже получил... на большую их часть. Остальное, думаю, оставлю на потом, на сладкое. Оставайся тут и наслаждайся компанией и своими ощущениями, — Эомер развернулся на месте и быстро ушёл вглудь леса, следуя за извилистыми тропинками и надеясь, что на этот раз его никто не будет догонять и останавливать.

 

Переход в Леса Ласгалена

 

Ради вашего же блага, не пытайтесь меня остановить, мать вашу! Сколько можно-то?

[Инас 296]

[spoiler=вне]  

 

 

 

Глаза серые – цветом в ветер, - жест ласковый, улыбка тёплая – и она уже послушно идёт навстречу Ярлу, не боится, не скалится, и ответом его взгляду – очи чистые, ясные, тёмно-карие, как у лани маленькой, но шагает осторожно, исподволь подбирается, вглядывается в лицо: не затаил ли злобы? Но нет, не гневается, и Инас идёт смелей, быстрей, сама улыбается, почти смеётся – ей неведома вражда Юга и Севера, она в коневодах видит тех же, кто под простёртыми над Рун крыльями Золотого Орла скакали на лихих конях; все для неё равны.

 

Вперёд её, с рычанием, с исступленным воем – степной сын, грозный, страшный в этот миг – во взоре схлёстываются дикость, ненависть, бешеным волком с цепей – ярость; снег взметнулся, сцепились люди, точно бы насмерть дерутся, точно за чью-то жизнь, и в седой траве алая проступает роса, и слова сквозь зубы, и звериный рёв – но бьются ни за что, попусту землю опаивают молодой, горячей кровью.

 

Но для неё – стоит всего в паре шагов, хочешь, руку протяни, до плеча дотронься – это шутливой дракой кажется, будто двое мальчишек в пыли играются, за камешек али дохлую гадюку на заднем дворе дворцовой кухни друг друга мутузят, а она – уже вскарабкалась на скамейку, сидит подле рохиррима, принюхивается, весело скалит мелкие зубки, щурится лисицей, поддразнивает, цокает языком, головой качает:

 

- Аткута бласлет? Аткута бласлет? Ц-ц-ц, аткута, ц-ц-ц, аткута бласлет?

 

Болтает ножками, поглядывает на драчунов искоса, голову склонив, и точно в лицо мальчишками называет: один влюблён, как юнец, а второй никогда заботы о других и не знал – резвился себе в вольной степи, в руки никому не давался, от ветра убегал.

 

- Аткута бласлет, а, аткута?

 

На лавочке на ноги поднялась – а всё равно невысокой кажется, маловата росточком вышла, - в снег соскочила, подбежала к Дамиру, подле села, ладошками снег сгребла – колется, царапается, но она терпит – и бережно, как-то пугливо-осторожно приложила к остро очерченным скулам, рассечённой верхней губе, горячему лбу; и странно сплетаются во взгляде задор и смех с затаённым, запрятанным страхом – меж пальцев – грязно-бурый снег, и во взборождённых сугробах с пугающим упрямством пробиваются красные цветы, расцветают, множатся – слишком много крови, неправильно много.

[Дамир 145]

Хитрым движением обманул ярл истерлинга. Пламя внутри не давало трезво мыслить, предугадывать возможные ходы противника, просчитывать шаги. Разум трусливым зверьком в угол забился, отступил перед сердцем, гневом праведным. Здесь было не до расчетов, тут святое лежало.

Молниеносный удар Теодреда вновь мир перевернул как чашу полную. Земля с небом, за руки держась, местами поменялись, и где-то там далеко и высоко холодные звезды мерцали. Надо же... Такие же красивые и неприступные как и в степи родной, дома. Но Дамир не видел их. Слишком высоко, слишком далеко, а дело правое тут, рядом. И коневод проклятый на ногах еще, а браслет на руке ярко сверкает. Честь рода. Жизнь племени. Душа степи. Тепло семьи хранящий.

Адреналин, огненной лавой растекающийся по венам, отодвигал боль, заглушал ее, звал, рвал вперед. От первых ударов истерлинг отбился и даже сумел ответ держать. С неизъяснимым наслаждением почуял он колкую боль от рассеченной кожи на костяшках пальцев. Но позиция не его было. А солнце отвернулось от степного дитя, и ветер курс сменил. Реже и с большей натугой, силой вздымал доселе гордую голову мустанг цвета вороного крыла. Глаза уже далеко не прекрасного коня кровью темной налились, пена ртом шла. А волк дикий, степной охотник, сверху наседал, железные зубья в бархатную кожу вонзая, вырывая шмотки и раскидывая их по траве высокой.

А было ли куда отступать...? Лишь браслет сверкающий перед глазами стоял. Лишь полустертая улыбка отца любимого. Звенит, звенит металл на руке родной. Костер в высь языки бросает, плещет ими, будто стягами воинскими. Песня далекая звучит в воздухе ночном. А Дамиру руку сестра тянет, в танец зовет, смеется. И разве откажешь ей? Разве против пойдешь?

И вдруг оборвалось видение. Исчезло, сгинуло во тьме, провалилось, а все вокруг кровавый морок заполонил, солью и ржавчиной рот забив, дыхание себе забрав. И снег... проклятый снег тысячами тонких иголок к себе примораживал, прижимал, не отпускал. А весь мир вокруг... потускнел, отодвинулся, расплылся кровяным разводом в воде, стерев все очертания, деревья, звезды, лица... даже воспоминания отняв... и браслет, из-за которого все и началось.

Он едва слышал слова ярла. Кровь молотами стучала в ушах, забивая ответ.

Милд... сестра... зачем отдала то, за что и жизнь положить не зазорно? Кому отдала...?

Тяжело дыша, с присвистом, перевернулся он на бок, сплюнув на снег, цепляясь сознанием за реальность, как утопленник скользит ослабевшими пальцами по скользким камням... и лишь ногти ломает. Нет, не спастись, не выбраться, не зацепиться.

Сверкающий браслет с груди скатился, в снег упал, утонув в нем как в море белом. Дрожащими пальцами нащупал его истерлинг, схватил, к груди прижал, глаза закрыв. То ли смирившись с тем, что тьма разум застилает, то ли от боли, что с новой силой тело рвать стала, то ли от тепла, что заветное украшение сердцу одинокому дарило.

И замер он на миг, но неосознанно дернулся, когда что-то холодное скулы разбитой коснулось. Отодвинулся немного, прихватив пальчики чьи-то, глаза распахнул, а были они снова синие-синие, как раньше, только какая-то печаль всколыхнулась в них. Тень улыбки скользнула по губам при виде девчушки знакомой.

- Плясунья..., - прохрипел он.

Ее лицо - детское, настороженное, немного испуганное, но светлое - словно якорь, брошенный в волнение, успокоил, остановил бесконтрольную пляску судна, дал опору. Мотнув головой, истерлинг, сцепив зубы, попытался сесть на скамейку, но перед глазами снова звезды заплясали, закружились в диком, бешеном танце, смывая границу между землей и небом, верхом и низом, светом и темнотой.

Достаточно с меня танцев на сегодня.

Он грузно опустился у скамьи. Все еще прижимая к сердцу браслет, на холодный камень облокотился. Из груди смешок вырвался, полупрозрачным паром в морозном воздухе растворяясь.

Отвоевал. Отвоевал свое. Ярл достойно сражался. Но повезло ему, что с жителем Востока не на смерть схватился он. Ежели так было бы, то дротик смертельным ядом смазан был.

Но язвить по этому поводу вслух не хотелось. Не сейчас, когда металл дыхание успокаивал и душу грел.

[Теодред 240]

Теодред растерянно смотрел вслед Эомеру. Пусть идет... Слова Эомера жесткой плетью хлестнули по сердцу Ярла, лишь глаза он прикрыл, опуская голову... Теодред сидел не шевелясь, не обращая внимания на движения Дамира и девочки. Пусть хоть убивают - все равно. Зачем так? Почему столько отвращения и обвинения было в голосе, словно предал Ярл весь Рохан, словно отвернулся от него весь мир, даже брат, пусть и не родной...

Дамир коротко хохотнул. Теодред открыл глаза, ища истерлинга. Тот сдел у скамьи, сжимая браслет в руке, к груди прижимая, как что-то святое и неприкосновенное.

Ярл провел ладонями по земле, сгребая снег. Болело отбитое тело, гудела голова. Из ссадин на шее, лице и костяшках пальцев сочилась кровь... Ярл скатал комок, который тут же окрасился розовым. Бросил в Дамира вялым движением. Не попал... Лишь носок сапога задел комок снега, мимо улетая.

- Ты тоже все понял, Дамир? - хриплым голосом поинтересовался Теодред. - Это хорошо, потому что я не понял ничего. Может быть ответишь за деяния свои?

Взгляд Теодреда упал на девочку, что неподалеку стояла. Не испугалась ярости, не убежала и не спряталась... Ярл взглядом попросил прощения за учиненный беспорядок...

[Дамир 145]

Слегка повернул голову в сторону ярла, медленно и не спеша, чтобы снова звезды с луной в танец бешеный не пустились. Сверкнул взгляд из-под бровей, но не злобный, нет. Ушла жестокость и ярость скрылась за ширмой. Хитрецой тихой блестели глаза, как и раньше было.

- Не отвечаю я ни перед кем, ярл. Не твой поданный и коня рядом с тобой не седлал, - скрипнул зубами, пытаясь усесться поудобнее. Боль в боку тягучей волной по мышцам напряженным раскатилась, растеклась. - Этот браслет, - он оторвал от груди ладонь. Снова сверкнуло украшение в неверном лунно-звездном свете. Казалось даже снег, пусть истоптанный и кровью орошенный, дарил ему свою красоту. Чуждым казался он в этом лесу, как и сам вастак. Далекий южный ветер, пахнущий теплом, молоком парным, золой, мясом жаренным, здесь на далеком севере, холодном и неродном. - Этот браслет не тебе принадлежит, ярл. Не должен был брать его.

Внимательно на металл смотрел, пальцем по узору изящному провел и застегнул на поясе.

И не ему, Дамиру, принадлежит браслет. Не для его запястья.

Взглядом снова девчушку нашел.

- Брось, не надо, - ухмыльнулся почти по старому, из рук ледышки убрал. - Замерзнешь совсем, Плясунья. - Рванул застежку у горла, песочного цвета плащ с плеч соскользнул. - Замотайся и садись на скамью. Он даром что сверху мокрый, но внутри теплый. Я даже умудрился не запачкать его, - сказал, хохотнул отрывисто, но недолго. Мышцы стиснулись, поди синяк будет в память о проклятом коневоде.

[Инас 296]

Дрогнули губы в улыбке, глаза сощурила – одним тем рада, что на неё смотрит, что говорит, пусть и с хрипом, пусть и через силу; и сидит подле него, прямо на снегу, в лицо заглядывает, лисой изворачиваясь, смотрит снизу вверх, с прежним задором, без былого страха – ребёнку неведомы часы тоски и печали, он – всегда вдруг, внезапно, подобно огоньку звезды – вспыхивает, загорается, мигает, почти пропадает и зажигается вновь. И в ней, Инас, своё пламя, не истлевающее, средь вьюги и метели горящее, хранящее в себе жар Кхандского солнца, упрямо не уступающее холоду и льду.

 

На браслет смотрит, голову склонив, не понимает, отчего схлестнулись вдруг два зверя – не люди тогда, - за что грызлись, за что проливали кровь, но не придвигается даже, со стороны глядит – не потому, что боится, а чувствует, что не след сейчас истерлинга тревожить, поднимать волны, пробуждать улёгшийся шторм, что для него сейчас вся жизнь, вся его степь, вся кровь родная – в холодном блеске железа.

 

Девочка подняла глаза на Ярла. Имени его не знает, известно ей только, что он брат тому, с кем вожак харадской стаи не поладил, да что Вождь при взгляде на него в лице меняется, улыбается, светлеет. Во взоре её – не укор, не ненависть – а она видела, как темнели очи вастаков, когда подле проходили коневоды, ощущала, как накаляется воздух, знала, что взаимно это презрение, - а смотрит просто, слушая разговор двух сыновей степи.

 

- А вот и не замёрзну! – заупрямилась Инас, но уже укутали, уже усадили на скамью; как в гнезде сидит, в двух плащах, с любопытством выглядывает из-под капюшона – великоват, на глаза лезет. – Сам ты замёрзнешь, вот! И будет у Милдред братец-ледышка…

 

Из-под плащей донеслось недовольное фырканье – неудобно, и снежок не кинешь, и язык не покажешь.

[Теодред 240]

Объяснил, так объяснил... Снова колкость в голосе. Даже побитый вастак не хочет признавать поражение. Теодред еле заметно улыбнулся, вытирая лицо от крови.

- Не передо мной, так перед степью ответишь. Она все знает, всем по делам воздает. А взял я браслет, потому что Милдред хотела этого. Что ж не остановил ты ее от этого? Или хочешь сказать, что не знала она тогда о ценности украшения?

Теодред, опираясь на землю, тяжело поднялся. Распрямил спину, скривил лицо от саднящей боли в теле. Отогнал ее от себя, глубоко внутрь загнал. Нельзя было сейчас слабость показывать...

Последние слова девочки внезапно подняли Теодреду настроение. Еле сдерживая смех, ярл снегом оттер ссадины от крови, отряхнул одежду, приводя себя в порядок.

Закончив, Теодред повернулся к лавочке. 

- Что ж, братец-ледышка. - Ярл подмигнул девочке начинающим опухать глазом. - Было приятно познакомиться... И пообщаться поближе. Если желаешь, можем продолжить в более мирной обстановке. А сейчас извини. Мне нужно объяснить твоей сестре почему на мне нет ее подарка.

С уважением кивнув Дамиру напоследок, Теодред отправился обратно. Нужно, наконец найти Милд, и поговорить...

 

Переход в Зал для пиршеств

[Дамир 145]

«Потому что женщина она, хоть и Вождь», - подумал, глядя вслед удаляющемуся ярлу истерлинг. – «Должен ли ты все брать, что тебе протягивают?»

Другое сердце у них, другое разумение. Не хуже и не лучше, а иное. И неужто же коневоду, тоже сыну степному, но другого розлива, не знать этого, не понимать?

А на лес снова тишина опускалась, будто не было ничего, а вновь кружились, кружились снежинки, стыдливо прикрывающие цветы ярко-алые, распустившиеся совсем недавно.

- Фырчишь, будто лисенок в мешке, - хмыкнул, на девочку краем глаза взглянул. – Ты же из Кханда, верно, Плясунья? – Положив руку на скамью, поднялся, подтянулся и сел на нее, вытянув ноги. Звякнули сабли, о камень холодный ударившись. Бросил взгляд кочевник на свет далекий из дворца пробивающийся, прислушался к звукам пляски и пения глухим. – Нравится ли тебе здешняя зима? Мне лично она уже порядком осторчертела и хотелось бы убраться куда-нибудь южнее.

На юг. Но пока не к морю, нет. Сердце тоскует по возлюбленной, по волнам ласковым и жалящим, но чует, что рано еще пред очи являться. Скрепить надо, подождать. Но его терпения хватит.

[Инас 296]

Ярла взглядом проводила, прищурилась слегка. «Странные эти взрослые, - думала она, наблюдая, как теряется могучая фигура рохиррима в рваной завесе пурги, - сначала они вдавливают друг друга в снег, вышибают дух, до крови бьются, а потом – учтиво головы склоняют…»

 

- Да ты укутал меня получше младенца! – рассмеялась девочка и, тряхнув головой, скинула капюшон. – Уж я-то не замёрзну; обо мне пекутся, как о второй принцессе…

 

Инас глубоко и умиротворённо вздохнула – сама толком не поняла, отчего.

 

- Ты же из Кханда, верно, Плясунья?

 

И на короткий миг – перестала дышать, и сердце запнулось, и пальцы сами собой нашли на груди хитросплетение нитей и монист, сжали крепко – чтобы отпечаталось солнце на коже. Кханд – одно только слово, и так оно взбудоражило всё её естество, такой песчаной бурей прокатилось в душе, что и заговорила не сразу – не смогла.

 

- Да, - к Дамиру повернулась, долгим, глубоким взглядом ответила. - Бывает, я тоскую по дому, - она подняла взгляд к небу – не такому, как в Кханде, иному, почти белому, осыпающему колким крошевом снега. – Раньше я думала, что небеса везде одинаковые, что для всех они одни и те же, что стоит только поднять голову, увидеть родные звёзды, - девочка лихорадочно искала в бледнеющем, выцветающем полотне знакомые, выжженные в памяти - в сердце – искры рассыпанных жемчугом созвездий, но вместо них – обманчивый калейдоскоп снега, изменчивый, каждый раз складывающийся в новый узор, - и окажешься дома. Но здесь по-другому… И мне никогда не привыкнуть, что над головой не кличет протяжно ястреб, и не ревёт пустыня песчаными штормами… - Инас закрыла глаза и повторила: - Но здесь по-другому… Не плохо, но по-другому. Я не мёрзну, потому что у меня есть тёплая одежда. Здесь я могу играть в эти снежные шарики…снежки, лепить фигурки из снега, даже целые крепости, и кататься на оленях – ты видел северных оленей, Дамир? – и прыгать в сугробы, барахтаться в снегу… Да, мне нравится здешняя зима. Но я бы всё на свете отдала, чтобы запустить пальцы в горячий песок, ощутить на себе шквал суховея, подставить лицо жаркому солнцу, потому что это – мой дом. Ты ведь тоже хотел бы оказаться сейчас в родной степи, Дамир?