Тронный зал [Дворец Трандуила]

[Леголас 105]

В одном Трандуил был прав - Леголас был рожден и воспитан принцем. С самого раннего детства многочисленные наставники вбивали ему в голову то, что он появился на свет, чтобы править. Он родился, чтобы у Ласгалена появился наследник. Он родился, чтобы славный род его отца и деда продолжился и нес свою славу в новых эпохах. 

И никто из этих наставников никогда не говорил ему, что родился он для чего-то еще. Для самого себя Леголас поначалу не мог определить - что от него останется, если он перестанет быть принцем? Кого видит в нем отец? Кого видят в нем все прочие, с кем ему приходилось общаться. Только принца? Только наследника? Он совершенно не помнил взгляда своей матери - она осталась в его памяти смутным отблеском полузабытой прелести, отзвуком тихой песни из предрассветного сна, и в своих фантазиях Леголас иногда представлял, что именно она смогла бы разглядеть в нем нечто большее, чем гордость королевства и его надежду. Но - увы - проверить это было уже невозможно, и приходилось справляться с грузом ответственности иначе. Только выйти за пределы дворца, а потом и за пределы Ласгалена, Леголас стал понимать, кем он является, создавать самого себя заново, без помощи наставников, без помощи отца - ветка за веткой, листок за листком. И теперь, когда отец снова заговорил об этом, внутри у Леголаса словно что-то оборвалось. 

Трандуил никогда не был внимательным отцом, одним из тех, кто видит первые победы сына, кто хвалит его за первую пораженную мишень или первую сочиненную песню. Он был фигурой настолько далекой и прекрасной, что Леголасу оставалось лишь смотреть на него снизу вверх, восхищаясь, и надеясь, что этот эльф, это светлое создание с немного усталыми глазами, похвалит его, может быть, улыбнется ему или даже обнимет. 

Но теперь перед ним стоял совсем другой эльф, и этот эльф уж точно не разглядел бы в нем что-то еще, кроме долга перед королевством. Леголас на мгновение прислушался к себе - ощущал ли он досаду? Боль? Нет, ничего из этого. Его отец был болен - отравлен. Думать так было удобней, чем осознавать, что он всегда был таким. 

Принц выпрямился, вытянулся, как тонкая корабельная сосна. Губы его на мгновение сжались в тонкую линию. Он подавил в себе желание продолжить спорить, доказывать, убеждать - он должен был спасти отца, даже против его воли. 

- Я подчиняюсь, мой король,- отчеканил он, и в тоне его больше не было горячности. То был тон солдата принимавшего приказы от старшего по рангу, но не более того,- я могу отправляться?

Я принц. Я наследник,- думал он, следя глазами за отцом,- но в первую очередь - я - Леголас Трандуилион. Но с этим эльфом ты не знаком.

[Леголас 105]

Получив короткий кивок отца, Леголас стрелой вылетел из его покоев, пытаясь сдержать себя от того, чтобы высказать королю что-нибудь еще - в сложившихся обстоятельствах дерзость была бы излишней - это уж точно. Леголаса душила досада, но в то же время он прекрасно понимал - отца нужно спасать, и если сам он был в этом деле бессилен, принц точно знал, кто может ему помочь.

В главной галерее он встретил Риннельдора. Молодой эльф, вернувшийся вместе с ним с границ, остался в пиршественном чертоге, когда принц отправился в отцовские покои, и теперь явно направлялся домой - Леголас настиг его почти у самого выхода. Риннельдор был ровесником Леголаса - они росли вместе, и прежде эльф, сын главного наставника принца,  был постоянным партнером Леголаса в учебных поединках и спутником всех его игр. Риннельдор был, пожалуй, единственным, кому Леголас мог по-настоящему доверять, хотя обычно не заводил друзей, боясь в глубине души, что дружат с ним лишь из-за того, что он принц. Риннельдор же был совершенно искренен в своей привязанности - Леголас знал и ценил это. 

- Куда это ты?- спросил он, когда принц поравнялся с ним. 

- У меня есть одно важное дело, и ты должен мне помочь в нем, - решительно сообщил Леголас, и, заглянув ему в глаза, Риннельдо ухмыльнулся.

- А король в курсе твоих планов? - осведомился он.

- Сам как думаешь? - мрачно откликнулся Леголас.

Риннельдор рассмеялся.

- Понятно. Конечно, я с тобой, мой друг. Куда же мы направляемся?

- В дом Элронда Полуэльфа, - решительно заявил Леголас, - в Ривенделл.

 

---------- В Ривенделл [spoiler=***]сорри, не умею ставить ссылки(

 

[Мёдвейг 455]

Вечер был скомкан. Гордость, гордыня вождя - она была ранена, уязвлена. Никто не смел глядеть неё так. как глядел этот принц - никогда. Будь на его месте жалкий бродяга - ему было бы позволено. Разница между теми, кто на вершине и теми, кто на земле - мала, но если на тебя с презрением смотрит убогий - то уж у него то есть причины кроме высокомерия.

Милдред была - разгневана - но гнев всегда ложился в её сердце холодными мертвыми кольцами - слишком уж слабыми были угли плохих чувств в её душе. Вспышка - и все, перегорела, лишь что-то змеиное скользнет во взгляде. Но время было отходить ко сну - и она улеглась, и всю ночь ей снились её степи.

 

Утром она явилась в тронный зал - уже одетая по обычаям своей земли - алый шелк да золото украшений. Чуждо, далеко - но царственно, царственно в дикости и примитивности, царственно в ироничном сочетании с гордыми залами эльфов. Поклонилась Трандуилу - вновь, с такой же мягкой саркастичной улыбкой.

 

- Доброе утро, эльфийский владыка.

 

Что-то звучало в нем - вчерашний напев ли, или магия - но она явно не была простой - а у Леголаса были в конце концов причины её подозревать. 

[Мёдвейг 455]

Милдред приблизилась к Трандуилу, склонилась над картой, с какой-то особенно тщательностью проводя пальцами по востоку. На губах её блуждала улыбка. Она не так давно покинула свой дом - но уже тянулась назад. Ей нужны были эти степи. Очень нужны - ни леса, ни горы не могли заменить золотых рассветов и алых закатов. Ей достаточно было бы прожить там всю жизнь - но увы, не вышло. Странно - её отец, её братья - их всех тянули дальние земли, иные страны - а ей хватало своих золотых дорог. 

 

- Я не верю в соглашения и политику. Эта игра где все всех подставляют, и не на какие соглашения я не пойду. Только клятвы, толдько общие цели могут удержать.

 

Но все эти слова не могли изменить того, что при всем своем неверии - политиком она все таки была. Не самым искушенным, терпеливым и умелым - но способным. Вот и сейчас - услышав слова Трандуила она не показала удивления, а торжествующую улыбку спрятала за прядями волос и, смакуя слова и ситуацию произнесла.

 

- И как же вы это сделаете, оставаясь в своем лесу?

 

Политически этот брак был не слишком оправдан - но об этом вождь умолчала. Ему не нужно знать этого, главное - начать получать выгоду. Выдрать у слуг Саурона столько, сколько возможно. Нет, не так - любыми способами смешать, сломать, изменить политическую картину востока. И убить того, на чьих руках кровь её людей.

Прозаичано - всего лишь месть и выгода. Но высшие цели - это для детей и эльфов.

[Мёдвейг 455]

Общение с Трандуилом ей понравилось. Все таки они смогли посмотреть в одну сторону, объединить мысли, и выработать план. И еще многое другое, что скрепляло этот союз. Нет, Милдред не доверяла ему - не до конца. Но пока им нужно было одно - это не имело значения. Так что ей - направляться к Сархи. И сватать... ну, или похищать невесту.

 

Сборы были недолгими, но вождь - а она была истинной женщиной во многих моментах - умудрилась даже пополнить свой гардероб. Так что теперь было что одевать под доспех, до поры скрывавшийся в седельных сумках. Вот  теперь настало для него время - темная кожа, тиснение и золото - все таки кочевники его слишком уж любили.

 

- Да. Выступаем. Передайте мои благодарности Владыке Трандуилу.

 

Она пропустила двух эльфов вперед - пусть указывают ей путь - а третий. что говорил с ней, остался в строю подле вождя. Видимо, Милдред желала развлечься разговором.  Да и путь был достаточно далек, так что удивления это не вызвало. Покидать Лихолесье было не жаль - может, в иные времена, но сейчас - сейчас они направлялись домой - почти.

 

Снова её вела дорога - не важны цели, важно лишь то, что с ней её люди. И новые союзники, и столько шансов подняться её клану... А там, на Востоке, солнце золотом окрашивало травы, а ветер плясал среди них - она слышала его, она стремилась к нему, ухватить, удержать.

 

------------------------------> Земли Беорнингов.

[Норнориэль 805]

Фэнэк всю дорогу до зала с неприятием смотрел на Милдред, которая назвала его рабом у врат. Тогда он промолчал. Он и сейчас решил не отвечать, но горькая правда прошлого больно кольнула его, вынудив все же сказать свое слово.

- Тебе повезло не знать рабства. Правда это делает тебя слабее. Ты не знаешь к чему нужно готовиться, когда тебя заковывают в кандалы. Когда ты становишься рабом, твои хозяева тебя бьют, мучают морально за каждую провинность, - вспомнив как его в детстве лишили пса с которым он любил играть в конюшнях только за то что плохо вычистил стойла, -  Не-ет, рабынь они предпочитают наказывать иначе.

Харадрим вовсе не надеялся на милость этой ядовитой как его стрелы женщины.

- Хотя твой отец знал, как и я, что такое рабство выбора, служа Темному властелину и пав во имя его величия.

Зафар дернул своего вождя за руку, когда того понесло совсем далеко. 

- Не время для конфликта. А что если ее решение здесь весомо?  

- Она итак нас ненавидит, посмотри на нее. Думает, что тут, если не самая, то точно главная. Боюсь у нас нет шансов, если остроухие пустили к себе слуг Саурона, что сеют тут смуту. 

- Как буд-то мы не его слуги? 

- Мы бывшие...

Диалог между вице вождем и вождем шел шепотом, каждый из них активно жестикулировал, было видно, что обоим складывающаяся ситуация не по нраву.

- Да мы все равно ублюдки. Посмотри на нас. Ты правда веришь в то, что мы можем стать светлыми?

- А почему нет? Острые уши наверняка смогут показать всем остальным, то что я увидел...  

- Очнись. Думаешь, что нас так легко пустят сюда? Это, мумаким их раздави, эльфы. Они гондорских нахлебников не жалуют, думаешь мы им по душе придемся? Готов поспорить на бочонок эля, что твоя бой-баба первая всадит тебе нож в глотку, как только главный лесной зазнайка отдаст приказ.

- Эх, Зафар, не умеешь ты верить другим.

- Я, как и ты, последний кто поверит другим... Но ты видимо теряешь хватку. Жаль, что нас всех убьют ради твоего бредового просветления, но если так, то прихвачу с собой пару эльфов. Мои руки до сих пор мордорские уруки помнят с содроганием, когда я ломал им шеи кучами.

Вождь промолчал, в чем-то Зафар был прав...

 

Фэнэка и его людей привели в тронный зал. Подобное место всадники харадрим видели впервые. Стены пропитаны духом твердой власти. Вождю всегда приходили донесения, что лесной король правит хладнокровной, иногда даже слишком, эльфийской рукой. Но сейчас этот белый демон, имеющий в подчинении великую мощь в виде армии эльфов, пресмыкался перед... вастачкой?! Его глаза не обманывали, сразу две представительницы знати "соседей" вели тут себя как дома. Неужели власть в Чернолесье захвачена? Весь поход оказался в пустую, так как тут прихвостни Саурона имеют не малый вес. Бросив кроткий взгляд на Гилнарниэль, Фэнэк мысленно спросил ее в глубине своей души: "Ты знала? Что теперь будет?".

 

  Но потом он собрался, сжав кулаки и обратился к Трандуилу.

- Полагаю, лесной король, тебе все доложили?

Фэнэк не был знаком с этикетом, хотя знал, что перед властителями судеб положено приклонять колено. Его переполняло самолюбие, ошибочное чувство гордости, что на самом деле ничто иное, как глубокая обида на своих предыдущих повелителей, когда он был в рабстве, именно эти чувства не позволяли ему более приклонять колено.

- Меня зовут Фэнэк, орки называют меня Обоженным, - всадник стянул литам, объясняя своим внешним видом природу такого прозвища, - Я командир конницы харадрим. Вернее того, что от нее осталось.

Мужчина бросил еще раз свой взгляд на зал, сделав паузу в своей речи, собираясь с мыслями. Говорить оказалось нелегко. За его дерзостью при обращении к Трандуилу скрывалось что-то, что тормозило его словесный поток. Страх. Разумеется он боялся. Боялся прекратить жить. Хотя еще утром желал по скорее разобраться со всем, и если ему будет суждено умереть... Но все поменялось.

- Прежде чем ты станешь вершить судьбу двадцати изгоев, могу ли я спросить? Дитя степей и принцесса Кханда, о которых мне довелось слышать по долгу службы соглядатая... Под чей властью находятся их души?

[Мёдвейг 455]

Она ступала молча рядом с Фэнэком, и почти ото всех ускользнул смысл её жеста - она шла рядом не потому что не доверяла - а потому что - уже, даже не зная - покровительствовала этому истерлингу - заносчивому, которого так и хотелось облить ядом, но своему, куда более близкому, чем любой из эльфов.

И он был рабом - а значит хуже злого ребенка, многого не понимает, не чувствует, не видел. Плод этого жестокого мира - может, на знамени его племени тоже была вольная птица, до того как на их запястьях защелкнулись оковы, а души перекованы в худшем из огней.

 

- Это делает меня другой. И не смей говорить о моем отце - он выбирал для моего клана то, что считал верным - и служение здесь не при чем.

 

Попытаться объяснить что значит служение - столь жесткое - для неё и её отца? Кому? Раб, он даже понять не сможет, что такое - протягиваеть свою умирающую в агонии душу, продавать себя, что бы не пришлось ковать ошейники для своих. А потом служить, умирая за то, во что не веришь, и задыхаться от смеха - в легендах это выбор был и легче, и приятнее, иначе они давно бы жили на Западе.

 

Но к разговору их прислушалась, рассматривая потолок и стены, равнодушная - но информация была интересной и нужной. Вот только на язык он так же скор, как и она сама, но она-то с орками не яшкалась, и не боялась. Как же он заговорит с Трандуилом? Главное, что бы не оскорбил ненароком Сархи-ур-Халит, а то жди беды.

Милдред угадывала это по прошлому поведению лесного короля. Он не невесту и не жену себе нашел, а богиню. И если та окажется... неправильной,  будет использовать её союзника и друга - Вождь знала что прервет её жизнь. Потому что их плен должен быть обоюдным, или это предательство. Пусть теряются друг в друге, объедененные одним безумием. Главное что бы оно было общим.

 

- Харадрим, мой друг. Раб Саурона, его слуга с самого детства. Убийца, грабитель, палач, а может, и насильник. Отмывай-не отмывай его - еще год будет пахнуть кровью и войной.

 

Милдред уселась на ступенях перед троном с непосредственностью животного. И говорила весело, задорно - что поделать, обидел её этот харадрим, вот пускай нервишки у него пошалят, зарраза эдакая. Говорить о ней как будто ее здесь нет, говорить, словно бы она такая же как он - понимающая только слово "служить".

Не ври себе, Милдред. Тебе будет приятно посмотреть каким он станет через месяц воли. Что будет в его глазах, как он будет чувствовать - ведь не навеки каплями крови на языке ему быть.

 

- Посему, друг мой, позволь попросить для него и его людей эля. Я же говорила когда-то - у нас принято перед расспросами выпить по чаше, а ваш Обожженный гость того и гляди в штанишки наложит от страха. Вдруг мы здесь все служим Темному и это ловушка. И так далее. Боюсь, вы с вашей невестой смотритесь слишком обескураживающе для узкого сознания.

 

Вопрос о власти душ видимо совсем её рззадорил. Вон, как глаза засверкали, весело и зло, того и гляди, захохочет, и полезет в драку. В веренице оскорблений, крутящихся в её наглой головушке, "узкое сознание" было первым. Что поделать, не могла она сдержаться - мужчины, служащие Темному, хоть в прошлом хоть в настоящем вызывали у неё бесконтрольную злость. Исключением был отец, да и то, злиться на них она научилась уже после его смерти.

Когда муженек и в постель припер свою пропаганду.

[Сархи 284]

Принцесса едва успела ответить королю, когда в зал вошла делегация. Две эльфийские девы ярко выделялись на фоне, принцесса едва не сползла со стула, отряда харадрим. Народ, который был связан узами с Темными землями крепче любого другого, об этом знали все. И солдат этого самого отряда, который похоже мнил себя главным героем романа, сразу же приковал к себе всеобщие внимание. Лично принцессу возмутили слова солдата. Хотя, если точнее, то само его поведение. Сархи все еще не была настолько хорошо знакома с эльфийскими обычаями, чтобы быть уверенной, как именно ответит король. Милдред же, как всегда, показала себя с самой лучшей своей стороны.  Но если бы кто-нибудь из эльфов или людей Милдред, привыкших подчиняться самим себе, так с ней заговорил это совсем другое дело. Она не собиралась поучать никого из них, ни в силу своего возраста, ни просто так. Но не простой солдат с Юга, которому за дерзкое отношение к особе царской семьи могли бы отрубить язык. И похоже, что надеясь на разницу культур и обычаев, он забыл, кто он и откуда пришел. Сархи подавила в себе волну возмущения, выдавив улыбку лично для Фенека, которую и не старалась сделать слишком уж приятной. Пусть радуется, по крайней мере, что судьба свела их на севере, а не на юге.
- Душа принцессы Кханда принадлежит только ей. Как и все остальное. - с полу заметной улыбкой добавила Сархи. - Но если добрый человек желает говорить с принцессой на южный манер, то ему следует обращаться к слугам принцессы, а вовсе не к ее королю, так будто он тебе чем-нибудь обязан. Разве в Хрисааде наступил такой упадок духа, что солдат и прочих людей уже не учат обращению к тем, кто стоит выше их?
С другой стороны он был неприятным ей именно из-за его предательства. Не Темным землям и их Господину. Предательства в его главном смысле, когда солдат предает своего командира, своих друзей. Когда множество солдат предают своих, убегая на другую сторону. А Сархи уже убедилась, что везде были люди, или эльфы, но по своей сути они были одинаково добрыми или злыми, различаясь лишь местом рождения и характером воспитания.
Но сколько же подобных тебе бродит по миру, виновных в гибели моего брата и множества наших солдат? Сколько из вашей породы, и с обеих сторон своим бегством позволили другим убивать своих царей и товарищей?
Сархи не стала озвучивать свои мысли. У нее хватало ума понять, что с ее уст это будет звучать неуместно. К тому же решение принимал король. А в нем она нисколько не сомневалась.

[Сархи 284]

Все еще находясь не в лучшем расположении духа, Сархи бы предпочла угрюмо молчать дальше. Но, представив себя как будущую королеву, это было бы некрасиво и слишком грубо. Даже в отношении харадрим, что недобрым глазом посматривали на нее из-за спины своего командира. Ведь главный доспех леди – хорошие манеры.
Сархи наблюдала за королем с расцветающей улыбкой. А представление тем временем набирало обороты. Ведь любая аудиенция, суд или публичные переговоры в первую очередь были не чем иным, как представлением. И чем выше чины, тем лучше оно поставлено. Именно то, чего терпеть не могут кочевники и одно из главных развлечений в оседлых королевствах. Не считая казни, конечно.
- Ваше Величество. – Сархи поднялась на ноги и ответила Трандуилу полупоклоном. Взяв его за руку она тепло улыбнулась королю. Я же говорила, что мне нужен вовсе не принц.
- Командир конницы? – переспросила Сархи гораздо более приятным голосом, вовсю улыбаясь Обожженному – Ваша Милость, не иначе как сама судьба привела этих людей в сопровождении этих прекрасных девушек к вам именно сейчас. Человек с Юга, но на Юг не вернется. Сможет ли холодный Север стать его домом, с которого он не станет убегать? Может что-то более мягкое, как колышущееся море и что-нибудь свободное, как ветер. Но в то же время, что-то достаточно твердое, чтобы укрепить его дух и новый избранный путь - Сархи повернула голову к Вождю и так же с улыбкой отвесила ей поклон, - Только в прелестной Милдред сочетаются все эти понятия. Целое племя идет за ней, как за матерью, вождем и спасительницей. Я уверена, что и этих мужчин она наставит на путь истины. К тому же, сегодня едва ли не впервые я увидела на ее лице столь яркую, искреннюю улыбку. А ведь такая дружба много стоит, пусть она еще только зарождается.

[Мёдвейг 455]

А они, эти гордые, красивые короли, рядом с которыми она шагала и слышала песни ветра - они играли, танцевали словами, пока Мидред приносили эль, пока она пила его и передавала "гостям" - веселая, приблудная, удобно устроившаяся на ступенях, словно бы они - да и весь этот мир - ничего не значили.

И ничего не знали - в ее лукавой улыбке был весь мир и чуточку больше, но этим балом правила не она - а влюбленные, восхищенные, пробующие свое будущее словами обращенными к харадрим.

 

Чтож, вот что значит власть, вот что её учили любить и ценить больше крови её народа - чему она так и не научилась, пройдя тем самым важнейшее из испытаний.

Танец завершил круг и повернулся к ней - в обличии Сархи-ур-Халит, вновь назвавшей её прелестной.Ну спасибо. Двадцать дикарей на мою голову, и ведь не бросишь их - но и спину не покажешь. Годы пройдут до доверия, да и потом, холодком - не так ведь принимают в клан под крыльями золотого орла, не о том он.

 

- Я могла бы - и вправду - позаботиться о них. Научить их. Полюбить их как своих - но будут ли они служить мне?

 

Она поднялась - теплый плащ остался лежать на стьупенях, и вот она - мужской эльфийский камзол, распущенные волосы, в разрезе ткани сверкает амулет с красным камнем - ровно в ложбинке грудей, стянутых мягкой тканью. Чужая, чужая она здесь - это было видно, такой свободы не удержать дворцам - пойди за ней, и все крепости юга падут, лишь бы было безбрежное море степей.

За таким вождем - гордым до безумия, веселым до самой смерти, на "ты" к каждому королю, и зубастой пастью к врагам - за таким вождем можно было бы идти.

По крайней мере быть ей подчиненным - значит занять в её сердце место, которое она обороняет так свирепо - которое и есть её единственная слабость.

Милдред растили матерью и женой, и она ею останется до скончания времен, вынашивая имя своей легендарной праматери, выбравшей тьму. Перевернувшей мир её рода - теперь её тезка переворачивала его вновь и даже не понимала этого. Просто так пел ветер.

 

- Сможете, рабы, перестать быть рабами, и понять иное, стать братьями моим людям - и мне? Или так и не смоете свое печальное болезненное прошлое?

[Гилнарниэль 222]

Капитан стражи на ее приветствие кивнул, одарив мимолетным взглядом, а затем отошел в сторону о чем-то переговариваясь с лесным рейнджером. И разговор их затягивался, от чего Гиль невольно начинала нервничать. Она прямо таки чувствовала, как ушки ее снова начинали алеть, замечая, как меняются эмоции на лице начальства. И все же разговор их был закончен, рейнджеры развернулись обратно в лес, а капитан приказал следовать за ним в сопровождении стражи.

Когда же отряд их вошел в тронный зал, Гиль отметила про себя его неопрятность, а главное отсутствие самого трона. Тем не менее, Владыка, прекрасный и величественный, восседал на высоком стуле как подобает правителю, а рядом с ним… столь же царственная с виду особа. Сказать по правде, когда вождь вольных людей упомянула будущую королеву, эльфийка не придала большого значения ее словам. Сколько она себя помнила – король всегда правил лесными эльдар единолично, обращаясь лишь к мудрым советам Галатиля, и он всегда был одинок. Поэтому теперь, леди, сидящая по левую руку от него, казалась далекой и чуждой этому дому. Бесспорно, она была красива; ей присуще та же дикая, южная красота, коей обладала Милдред, только более ухоженная, хрупкая, словно цветок выращенный в саду. Но то, что будущая лесная королева – эдайн - делало ситуацию еще более неуместной. Видимо эльда в своих раздумьях так засмотрелась на величавую южанку, что даже упустила обращение харадрим к королю. Когда тот задал свой вопрос, она растерянно прикусила губу. «Я должна была говорить, сейчас ведь наворотит дел» - опасливо думала она, наблюдая за разговором эдайн. Как ни странно король тоже молчал, сказав свое лишь после своей избранницы. Когда же люди стали решать судьбу людей, эльфийка не умолчала:

- Смогут, Вождь. Они пленили нас, но вопреки всему, накормили, дали кров над головой, а затем и даровали волю. Они могут измениться. Смогут, если рядом будет достойный учитель.

Раз король приказал угостить людей элем, значит жизням их нечего не грозит, теперь вопрос только в том, согласятся ли харадрим примкнуть  к вольным людям. Другого более удачного союза для них Гилнарниэль и не видела.  

Повернувшись к владыке эльфийка поклонилась прижав руку к груди и продолжила:

- Король мой, Ар-Трандуил, мое имя Гилнарниэль. Когда харад пленили нас, я и дева галадрим были в Лотлориэне. Ее зовут Анайрэ, Золотой Лес был ее домом. Возвращаться туда было опасно, поэтому я привела ее под сень и защиту Ласгалена. Но в разоренном лесу, кишащем орками, еще остались эльдар, и там же наш малый отряд разведки.

Девушка отступила чуть в сторону, чтобы целительница, стоящая позади могла обратиться к лесному правителю.

[Норнориэль 805]

Фэнэк долго молчал, слушая то Милдред, то Сархи, то Трандуила. Он был поистине восхищен таким напором пафоса, что лился из их уст. Он ждал нечто подобное и посему молчал. Но внутри он клокотал подобно магме Роковой горы, готовый взорваться и сказать всем "Не театр! К сути и коротко!". Им словно нравилось тянуть решение его судьбы. Когда дитя степей называла дитя пустыни рабом, да так часто, что бывший раб вспомнил что был рабом, Фэнэк сжал до скрипа перчаток свои кулаки. Не известно что было бы, оставив он себе оружие. 

- Терпи, - произнес коротко Зафар.

Идея служить Милдред, харадрим не понравилась сразу, среди южан пошел недовольный шепот, но жест вице вождя угомонил их. В одном все всадники были правы, они ушли не для того что бы сменить Темного владыку на ту, что бросаясь лестными словами, ненавидела их с такой же силой, что и почти весь людской род. Они были свирепы на поле боя и жестоки к пленным. И то что две эльфийки добрались сюда живые и не тронутые - редкий случай проявления доблести у хитрого народа. В итоге Фэнэк начинал вновь питать нелюбовь к светлым, так как вспомнил с каким высокомерием и пренебрежением они относились к его сородичам.

- Посмотрел бы я на ваши речи, когда бы под этими стенами стояла бы армия Харада.

Не собирался он идти за таким вождем как Милдред, которая поет тут о любви к своему народу, а на деле сбежит из под удара боевой машины Мордора, когда поймет, что война проиграна силам тьмы. Слова Гилнарниэль, по сути не отличающиеся от общей концепции переобучения убийц в пацифистов, почему-то заставили Фэнэка улыбнуться. 

 

- Я не пойду к свету за заносчивой вастачкой, которая из одолжения полюбит моих воинов, - хмыкнул в итоге вождь харадрим, - Она либо безумно храбра, либо глупа, раз думает, что может, оскорбляя нас, рассчитывать на нашу любовь. Мастера над ядами последние кого стоит любить и приближать к себе. Я пришел сюда не за таким вторым шансом.

Фэнэк, отказавшись от выпивки, стал бродить из стороны в сторону. Признаки волнения на лицо, хотя лицо он сделал каменным, лишенным эмоций. Собственно выражать какие либо эмоции ему было больно и только звериный оскал или улыбка давались ему не так тяжко. Звериный оскал был не к месту, он тут на птичьих правах, а вот улыбку пока заслужили Гилнарниэль да Анайрэ.

- Я понимаю, что я и мои люди попасть сюда если не в рабство, то в  добровольный плен, но! - нотки акцента все же никуда не делись, - Я надеюсь, что мы станем не друзьями. Нет. Меня тошнит от вашей пафосной речи, - говорил харадрим не боясь нарушить правила этикета, так как не знал их, к слову он боялся только одну силу в этом мире, - Я хочу стать союзником лесного короля, а не подручным вождя кочевников. Я считаю что лучше сделать наставником Гилнарниэль.

Затем Фэнэк пробурчал себе под нос тихо: "Она единственная из всех присутствующих кого мне не хочется убить"   

[Мёдвейг 455]

Милдред ждала ответа Трандуила, прикусив язык, хотя в душе её...
О, как же сейчас она понимала Обожженного, потому что говорила почти те же слова Медному Владыке. Те же слова, те же эмоции - он хотел свободы, этот раб, он был способен сбросить оковы с души - а от того можно было проглотить эти отчаянные оскорбления. Он ведь совсем не знал её, не понимал что ей движет пес, привыкший только к палке.

Но какой же огонь они разжигали, проглоченными.

А эта эльфийка! Эх, светлые души - кинуться на защиту перед непонятной чужачкой, под взглядами всех присутствующих... Светлая душа, иного слова нет. А король - чтож, вот и его ярость - и темные искры, она ощутила их всей кожей. И даже не поняла что делает, когда поднялась по ступеням и схватила за руку. Взгляд её стал колючим и болезненным. Потому что его слова били и по ней - наотмашь, ни за что. Хуже чем слова Фэнэка - он то не ведал, что говорит, он принял маску за лицо, язвительность - за яд. Но не тот, кто носил имя её быстрого солнечного брата.

- Ты оскорбляешь меня просто так, или по старой обиде, друг? Ты прав во многом. В том что он озлобленное дитя, в том что он пес. В том что дерзок и неучтив.

Далекие раскаты грома звучали в её голосе, яркая, нестерпимая ярость. Ярость на глупца-харадрима, смевшего говорить так, словно бы её здесь нет, смевшего - не зная - судить. И на Трандуила, решившего сделать её всем, от чего бежал Обожженный. И от чего ушла она, что бы однажды обрушить.

- Я не хозяйка и не Властительница. Ею и не стану, и никогда более такого не говори обо мне, добрый мой друг.  Ты сам видел Властителей - ты и меня видел, в моем доме, с моим народом, и рану на моей бесценной степи.  Он служил Владыке, как хозяину, мне такой же быть?

 

Милдред развернулась, и спустилась по ступеням, выдергивая засапожный нож. И - гневная, грозная, направилась к Фэнэку. Чтож, если она сейчас его прирежет этим ножом - никто ей не помешает. И не спросит - некоторые оскорбления смываются лишь кровью.

 

- Ты глух и слеп. И твои люди такие же. Оскорбляя меня, разговаривая словно меня здесь нет - ты не расслышал мои слова. Гордость твоя уязвлена, вот и не слушаешь, испытываешь терпение? Я говорю с тобой так, как хочу, и как ты того заслуживаешь. Правда - не оскорбление. Повторяю вновь - я предлагаю тебе и твоим людям стать братьями мне и моему клану!

 

Она протянула ладонь, и полоснула по ней ножом - щедро и глазом не моргнув, все такая же яростная.

 

- Не рабство. Не служение. Здесь, под этими сводами - побратимом я тебя назову. Младшим, заблудшим, потерявшимся в бездне.На свой ладони я протягиваю тебе свободу - в третий раз, прямолинейно уж, если ты не можешь никак границы в своем разуме раздвинуть.

 

Капли срывались с ладони и капали на пол - а она, ниже ростом, протягивала руку и смотрела в его глаза с яростной уверенностью. С ней же она убьет его за предательство. С ней же будет лечить его раны, не делая различий со своим кланом - только оглядываться всю жизнь, ну да почему бы и не оглянуться? 

Невелика цена за подаренную кому-то свободу. За попытку показать мир слепцу... нет, ослепленному. Ему жгли глаза всю жизнь, смеясь - сколько же крови он прошел - и никто ни о чем его не спрашивал.

[Норнориэль 805]

- Я уже доказал, лесной король, - бросил взгляд на Гилнарниэль и Анайрэ, - Они живы, здоровы. Мне известна их судьба, если бы я не опередил отряд орков, захватив их раньше и увезя в безопасное место. Я видел в Дол-Гулдуре как мучают эльфов Лориэна, - харадрим поежился, - Мы ублюдки, но не такие... Ты можешь считать меня лазутчиком, но тогда я бесстрашный лазутчик. Бесстрашный лазутчик - глупый лазутчик. Глупы лазутчик - мертвый.

 

Решение Трандуила не устраивало Фэнэка. Он жалел, что согласился ехать сюда. И собирался уже вставить свое слово против, как обычно безумно самоубийственное и с горяча, но Милдред опередила.

- Ты считаешь, что я говорил так, словно для меня, вастачка, тебя здесь нет? Ты ошибаешься.

Она стояла перед ним, наполненная наглостью и решимостью, что не свойственно многим женщинам. Бой-баба с бурлящей кровью востока.

- Интересно, какова она в бою? - усмехнулся харадрим, когда та рассекла ножом свою руку. Его удивляло с каким умением она скрывала свое отвращение к смраду, которое шло от потного, грязного мужчины. Хотя если эльфийка выдержала путь с ним, то эта выдержит тем более.

 

Меньше всего он хотел быть побратимом этой ядовитой женщины от которой пахло спиртным и свежей кровью на руке, что скрывала под титулом свою истинную дикую природу варварки. Он тоже был диким, но не скрывал этого. Ее нож был рядом, противный навязчивый внутренний голос призывал схватить его, но воля к жизни взяла вверх. 

- Я согласен, - ответил он коротко, протянув свою руку. На душе скребли кошки, но возможно это решение было правильным. 

- Что ты от меня хочешь? - прокашлялся харадрим, - В пределах разумного. 

[Анайрэ 137]

Анайрэ не решаясь ничего говорить до того, как её представили,сейчас возвела глаза на короля Трандуила и хотела было уже просить о помощи. Сейчас целительница набравшись решительности подошла к тронам. Её конечно немного удивило, что рядом с королём эльфов сидит человеческая дева, но решила, что это уже не её дело. Анайрэ склонив колени протянула в мольбе руки к Трандумлу.

 

- Ваше Величество, по дороге сюда, Гилнарниэль всячески поддерживала меня и не раз говорила о вашей мудрости. Прошу помощи для своих сородичей, они все остались в золотом... - Анайрэ замялась, собственно её дом сейчас ни капельки не был похож на тот золотой лес, каким его знали ранее. И поэтому посчитала нужным исправиться, - некогда золотом лесу. Я опасаюсь, что они сейчас в огромной опасности.Нас осталась ничтожная горстка, умоляю внемлите моим просьбам.

 

Завершив свою пламенную речь, Анайрэ поднялась с колен. Она с надеждой смотрела на короля, и страхом,так как боялась, что лесной владыка откажет ей в просьбе. Но всё-таки тише добавила:

 

- Прошу крова и защиты для себя и своих сородичей.

[Мёдвейг 455]

- Не вастачка. Милдред. Или вождь.

 

Ярость её не смягчалась, не пропадала - искры так и летели. Она была хищной птицой, и что бы там не думал Фэнэк - не скрывала этого. Ошибкой было думать о ней с высокомерием, еще большей - считать изящной девочкой. или наглой - она делала то, на что право имела.

Целый мир - вот что она протягивала ему. Её кровь станет лекарством его глазам - и его людям. Она посадит их среди своих, назовет своими, убьет за них - и сама погибнет. Фэнэк даже не поймет значения этого жеста - связывать себя очередными оковами, цепями по золотым крыльям - ей, так любящей свободу во всем.

Но Вождь мало живет для себя.

Она взяла его за руку, и вспорола ладонь своим ножом, а после пожала эту руку, смешивая их кровь.

 

- Совсем потерялся, да? Я ничего от тебя не хочу. Ты просто отныне мой, вот и все. Под моим знаменем станешь ходить, а за все твои деяния я понесу ответ. Жена твоя войдет в мой клан, дети вырастут с нашими детьми, и никакой Меднотазый, Темный - да любой, кого не назови - не сделает их рабами. Ты лишь должен - не мне - самому себе измениться, освободиться, понять другое - или я освобожу тебя иначе, побратим. Это не угроза.

 

Рукопожатие было крепким, стальным - и не побрезговала она к грязной руке прикасаться. И взгляда не отводила, пока не закончила говорить. А закончив, обратилась к воительнице.

 

- А ты будешь не тенью, а частью, пока твой король сочтет это необходимым. И тоже научишь его иному, у тебя это получится. - Гнев остывал, сворачиваясь холодными кольцами - она повернулась к Трандуилу с прежней лукавой улыбкой, и заговорила мягко. - Прости эти восточные сцены. Вы на Западе выдержаннее нас, а мы загораемся легко. Моим людям смертельно необходимо вымыться - от них смердит - и поесть. Сытый злым не бывает.

 

Она уже называла их своими - с поразительной легкостью перестав звать рабами. Они ими уже не были - принадлежащие к её клану свободны, а оковы души - это все снимает только время. И хорошая выпивка с любовью дев. Здоровый сон еще, конечно.

Многим надо было заняться, прежде чем говорить с ними - ну да её люди справятся, пускай, воякам проще с вояками - она, говорящая с королями как с друзьями, не в своих степях кажется им чужой - это пройдет.

 

- А продолжение этого балагана оставим на потом, Фэнэк. У тебя крепкие острые зубы, это хорошо, значит, и шутить научишься.

[Сархи 284]

Сархи отстала от всех всего на минуту и получилось так, что из действующего лица превратилась в зрителя. Мужчина харад был просто чертовски хорош в своей наглости и, казалось бы, бесстрашии. Хотя страшнее орков для него оказалась Вождь из травяного моря. Теперь он ей напоминал скорее девицу с гарема, которая на приказ сделать необходимую работу, отвечает - не хочу и не буду, потому что сегодня, видите ли, Повелитель желает меня видеть, хоть и сам об этом еще не догадывается.
Принцесса наблюдала за всем не вмешиваясь. Милдред, и особенно она, эльфийки и даже Трандуил - для всех них рабство было чем-то удручающим, а единственным рабовладельцем для них был лишь Темный Властелин. Разве могла принцесса, которой на день рождения наравне с дорогими украшениями дарили не менее дорогих и талантливых рабов, что-то добавить в этот разговор? Или что она могла сказать харадрим, бывшим рабам? Рассказать, что в Кханде невольники живут лучше и богаче большинства свободных людей?
Не вмешиваясь в разговор, она повернулась к своей фрейлине, протягивая опустевший бокал. Осушив и его почти до дна, принцесса продолжала наблюдать за Милдред. Невероятно занимательная женщина - подумала принцесса, бросив на нее косой взгляд, но не снимая с лица улыбки, когда она рванулась к королю. Легкий, но заметный укол то ли злости, то ли неодобрения. Все таки даже эльфы оказались ей ближе обычаев вастаков, которые со вспыльчивостью искры каждое слово воспринимали на свой счет.  К лучшему это или нет, но в ее родной стране даже при наличии царя на каждое решение людям требовалось непомерное количество письменных позволений и денег.
Я бы тоже подарила тебе свободу, раз ты сам до сих пор считаешь себя рабом" - подумала она, снова глядя на Фэнэка - ты бы в любом случае обрел свободу в бойцовской яме против моего, наверно, самого удачного приобретения.
Впервые за долгое время она пожалела, что в спешке отъезда, не вернулась за некоторыми вещами. Например за усатой звездой столицы, свежий перегар которой мог повалить быка и всегда верно отпугивал всех нежелательных гостей Ее Высочества.
Наблюдая за разворачивающимся действом одним глазом, вторым Сархи смотрела на эльфиек. Одна была горда и уверена, не уступая ни одному из мужчин. Вторая, светловолосая девушка, даже на вид была нежной и хрупкой еще больше чем все остальные лесные эльфы, которых Сархи пришлось увидеть. К тому же по большей и меньшей части они обе оказались жертвами обстоятельств. Все так же не питая хороших чувств к воинам харад, принцесса могла только посочувствовать девушкам, что они попали в столь "приятную" компанию. Но говорить она ничего не стала. Это было так бестактно - нарушать идиллию, что внезапно возникла меж Вождем и Обожженным.
Когда Трандуил подошел к ней, принцесса взяла его под руку, отдав полупустой бокал служанке.
- Похоже, что главный кризис миновал, мой король. И можно снова вернуться к спокойным разговорам. - тихо и с нежной улыбкой сказала Сархи. Ей все это уже успело порядком наскучить, кроме самого короля. Но впереди у него было еще много дел, а принцесса хотела просо побыть с ним рядом, наблюдая и узнавая своего будущего мужа.

[Инас 296]

Переход из Рогатого Двора [Дворец Трандуила]

 

Две фигуры в коридоре снежного вихря, осиянные солнцем, высвеченные его лучами, в струящихся серебром и изумрудом одеждах, два таких разных создания, идущих бок о бок, рука об руку: высокий эльд с очами, сияющими вечным светом холодных звёзд, с гордо поднятой главой, идёт, ведомый нитями кружева снега, от широкого, сильного стана веет холодом, второй бронёй ему – лёд, и улыбается, встречая ветер, а подле него – маленькое шумное дитя с лучистыми глазами, сверкающими из-за шарфа – вся укутана цветастой тканью, чтобы не замёрзнуть, - бегущая вприпрыжку, торопящаяся, нетерпеливая, взволнованная.

 

Инас снедало недоброе чувство, нехорошее чувство. Она не желала оставлять свою госпожу одну, пусть даже при ней будет целый отряд эльфийских лучников, пусть даже сам Трандуил, владыка истерзанного тьмой Эрин Ласгалена, неусыпно бдит над её покоем. Она поклялась не оставлять её.

 

Никогда.

 

Ни за что.

 

И вот, когда сложились узором изморози над нею арки дворцовых врат – выросли камнем, переплелись прожилками мрамора, - она, на миг замерев, сорвалась с места, прерывисто дыша, и побежала быстрей прежнего, чувствуя, как плещется в груди ледяная солёная вода, зная, что уляжутся волны, только лишь когда увидит она свою принцессу, увидит, что та по-прежнему весела и счастлива; не её владычице то было нужно, но ей самой, чтобы утихомирить неясный, странный страх маленького ребёнка за взрослого человека.

 

- Ну, иди, - прошелестел Таурит, провожая задумчивым взглядом яркую фигурку, крошечным огоньком танцующую в высоких, возносящихся к звёздам и солнцу залах, удаляющуюся, тающую, – Ваэлис, маленький защитник…

 

Инас прильнула к холодному камню арки, рвано, отрывисто вдыхая морозный воздух, прижимаясь лбом к резьбе; она слышала знакомый голос, голос своей госпожи, и отвечал ей – грубый, точно рычащий, но в нём – жар горячего песка под полуденным солнцем, в нём сухой резкий ветер, в нём злость, в нём гордыня. Голос харадрим. Голос Юга. Почти родной голос.

 

Милдред назвала его рабом. Инас знала, что Великий Вождь остра на язык, что не зря зовут её дочерью ветра, потому что она бьёт, ласкает, рвёт, ударяет наотмашь и обнимает, что живёт она по своим законам, по своим заветам, писанным железом по плоти, кровью по коже; знала она, что такое раб, знала, что такое слуга, знала, что это разное; она - не раб, но она - слуга. Инас видела рабов - измождённые лица, пустые глаза без надежды, без веры - и видела слуг. Видела, как хан, обрюзгший, разленившийся от жизни во дворце, стегал – без жалости, со злобою, с ненавистью, с отвращением - своего слугу, мальчонку не старше её самой, плёткой, стегал и кричал, плевал, пинал: "Мелкий гад! Отродье! Пёс!"

 

Мальчик и был псом. Все они - псы. Псы, которые не могут жить без хозяев, пусть и зажили раны от железных оков на шее.

 

Псы, которые никогда не станут волками.

 

Псы, которые всегда возвращаются.

 

Но Вождь приняла, смешала их кровь, братом назвала; не раб он более. А она, Инас? Она слуга. Она пёс. Она всегда подле своего хозяина, пусть даже гонят прочь, пусть бьют, пусть травят, пусть хозяину уже и не нужен глупый щенок.

 

[уж не знаю, чего я сюда снова притащилась; если что, можете меня заметить и втянуть]

[Норнориэль 805]

Фэнэк кивнул на слова Трандуила, отдернув руку от Милдред. Ему еще требовалось время что бы смириться с появлением такой сестры. Что такое семья он помнил смутно, да и то что помнил не радовало, все же именно родня сплавила его за мешок воды в рабство. Хмыкнув, харадрим направился к людям степного вождя, что проводили всадника и его людей в ванные.

 

Подобным южане занимались впервые. Привыкшие к холодным ключам и речкам, к оазисам в пустыне, они впервые видели ванную, наполненную теплой водой. Запах смущал их всех. Пахло солями и травами. После долгих объяснений и личных примеров, харадрим все же поняли, чего от них требуется. Первым плюхнулся в воду Зафар, как самый старый южанин в отряде. Он довольно закивал всем остальным, разваливаясь в ней словно старый пень с ветвями, раскинув их по краям. После того как купания с утятками-орлами были закончены, харадрим побрили, постригли. Им дали чистые одежды. Их расположили в казармах с вастками. Многие южане сперва воспринимали все это как насмешку судьбы, но потом все же нашли общий язык с вастаками. Боевой опыт всегда сближал, а опыт по отсеканию голов орков - роднил. 

[Мёдвейг 455]

Люди Милдред отнеслись к новым собратьям приветливо и философски. Так или иначе, они привыкли к подобным неожиданностям, и к новичкам особо не лезли, давая им время попривыкнуть.

К тому же они были только после пира и продолжали пьянствовать - чтож, после их дороги, после всех злоключений такое им позволено.

Утащенное с пира они и харадрим предложили, когда те вымылись, и начали расспрашивать, знакомиться, ну и, конечно, травить байки, от которых у эльфов уши бы свернулись в трубочки. Гилраниэль, кстати, ныне ставшую тенью Фэнэка, они не смущались ни капли - ну, женщина, ну, воительница. Ну и что - пущй слушает, так или иначе ей еще долго с ними быть, а учтивость - привелегия отдохнувших. 

 

А Милдред - а что она - обеспокоенно смотрела на Трандуила. Что-то было с ним не так, в пути он был иным - а здесь мрачнее и злее, цеплялся за Сархи как утопающий, а гнев его...

Вождь испугалась - сейчас, в тающей своей ярости она поняла это. Гневом своим она защищалась от страха перед тем, кем мог стать лесной король, от потери друга... Не нужно было об этом думать. То, что шепчет ей ветер может быть и шуткой - он любит шутить, такова природа и судьба. Не обязательно слушать, Милдред, не обязательно.

 

Взгляд её зацепился за Инас, и на лицо вернулась ласковая улыбка. Вот уж кто всегда возвращал ей доброе присутствие духа - надо бы, кстати, ребенка этого научить чему-нибудь красивому, мирному - что бы больше не хваталась за нож ради госпожи. Инас все же девочка, да и не той породы, из которой хорошо ковать воительниц.

Но как же легко было представить её убийцей. Из тех, что смеются и делят с тобой кров, но при первой же угрозе безжалостно и не сомневаясь обрывают жизнь. Да, у Инас бы получилось.

 

Может быть Сархи вырастит её именно такой, а может и нет - Милдред этого не знала - у неё то слуг отродясь не было. А пока можно было подойти и поднять её на руки - через пару лет это будет уже тяжело сделать женщине, ведь дети растут быстро. 

- Где ты была,Инас? Видно, нашла что-то интересное?

 

Вечноживущие уж наверняка её заботой укутают - она не видела еще их детей - видимо, вечная жизнь не означает ораву малышей - а вот к Инас они разве что не на цыпочках подступались, да с обожанием глядели.

[Сархи 284]

Принцесса успела лишь мельком уловить тот злостный затуманенный взгляд короля. И она не была уверена, увидела ли разгневанного правителя, что отвечает на дерзость или что-то, что всплыло изнутри. Старики говорят, что в каждом человеке на протяжении жизни растет звереныш, и учась жить превращается в зверя. Было сложно представить, что что-то подобное может быть и в душе Трандуила. Но если есть, то во что оно выросло за века?
Хоть это и пугало, и Сархи все же надеялась, что сама себя накручивает. Да и выпитое вино могло помочь в этом.  Но она была уверена – что бы там ни было, что бы его не съедало, они вместе с этим справятся. И будь там хоть тысячи великих королей из прошлого, но ни одному призраку она не отдаст короля. Это она поняла еще накануне вечером, когда увидела с какой горечью Трандуил вспоминал о прошлом. Теперь же только затвердила для себя это, словно нерушимой печатью.
Она дождалась, когда люди харадрим вместе с лесной эльфийкой уйдут. Но проводив их взглядом, заметила, что из-за колонны заглядывает все такая же взъерошенная голова Инас, к которой уже направлялась Милдред. Сархи мягко улыбнулась девочке. Но времени опять не хватало. Безумное утро никак не желало отпускать их полностью, перетекая в беспокойный день.
- Это было воистину шумное собрание, - засмеялась Сархи. Она бы хотела сейчас обнять Трандуила, и много еще чего сказать или только то, что всецело поддерживает его и готова разделить с ним все печали. Но только не здесь, где он должен оставаться королем, эльфийским владыкой. Потому ограничилась лишь улыбкой, не отпуская его руки. Затем так же тихо обратилась к королю, как и прежде – Вам не надо извиняться передо мной, ни перед кем нибудь другим. И меня вы ничем не обидели, Ваше Величество.
Принцесса кивнула своей служанке, и та наполнила еще два бокала. Как заметила Сархи, с улыбкой.
- Раз наши шумные друзья уже ушли, я предлагаю и нам выпить по бокалу вина, - заговорила Сархи с улыбкой, обращаясь к Трандуилу и эльфийке Анайре, что все еще оставалась в зале. Тем временем, как одна из ее фрейлин, как же необычно для Сархи было это слово, подала бокалы с напитком королю и светловолосой эльфийке – и все-таки начать новый день с хорошего настроения.
Она отсалютовала бокалом вина и пригубила немного. Больше принцессе уже и не требовалось.

[Инас 296]

Пламя, бушущее, ревущее, всепожирающее пламя, оно мечется, рвёт, гложет, лижет старые раны, растравляет рассудок, слепит глаза, заволакивает их прогорклым дымом; пламя в очах эльфийского короля, пламя в его груди. Лицо - зверь скалится, весь подался вперёд, смотрит хищно, смотрит голодно, смотрит его глазами Чёрный лес, мысленно уже разрывает на части, впивается в горячую плоть, давится кровью.

Инас не смела шелохнуться, не смела дышать, и всё и смотрела, смотрела на Трандуила, и не верила, не хотела верить: не может он быть таким, она видела его взгляды, обращённые на принцессу, на е г о принцессу, она слышала его слова - голос дрожит от нежности, сам задыхается от того, что не может высказать, - и не могла принять его таким, с чернотой, с ненавистью во взгляде, с застывшей маской презрения на лице.

Но пожар улёгся, и вновь взгляд венценосного эльда обратился льдом, жгучим, колким, обдал маленькую девочку ледяной водой, тёмной мутной волной, и она отступила на шаг.

Милдред - весёлая, гордая, своевольная Милдред, танцующая, летящая, с горящими отсветами ночных костров очами - подошла к ней с улыбкой, подняла на руки, прижала к груди; и она, маленький ребёнок, неосознанно прильнула к ней, на мгновение, на короткий миг позволила себе зажмуриться, чтобы не видеть бесстрастных, нарочито безразличных голубых очей, и едва ли не замурчала, подобно кошке, обнимая кочевницу за шею, прижалась лбом к щеке, зарылась носом в густые волосы цвета враньих перьев - пахнут сухоцветом, медовым вереском, вином, пыльным ветром; но лишь на несколько секунд - и снова глядит на неё, озорно и весело, и улыбается чисто, искренне.

- Я видела оленей, целое стадо, и у них свой домик, хотя нет, скорее даже дом, и там очаг, и стойла - куда больше, чем в Шейм-эр-Флинге, - тараторила девочка, восторженно сверкая большими, отражающими огни факелов глазами, тёмными, широко распахнутыми, - и у каждого или бубенцы, или платочек, или вышитый бисером ошейник на шее, но они не как лошади в конюшне, они как... Они как младшие друзья, как дети, о которых заботятся...

Инас перевела дух, улыбаясь; воспоминания о карибу навеяли приятное, дремотное, тёплое чувство. Но она посерьёзнела - резко, вдруг, - и точно бы острей обозначились черты, и взгляд стал тяжелей, твёрже, взрослей.

- Милдред? - негромко окликнула она, сосредоточенно перебирая иссиня-чёрные пряди женщины. - Тот человек, который стал твоим названным братом, которого ты взяла к себе... - девочка легонько - точно бы боялась случайно навредить - коснулась правого плеча Вождя - правую ладонь рассекло калёное железо, из правой руки кровь оросила пол, - и отвела взор, - Все вы говорили, что он был рабом...этого Тёмного, этого Врага, этого... - Инас подняла взгляд, посмотрела прямо, в упор, с каким-то странным вызовом, - ...этого Саурона. - имя точно сочилось чернотой, мертвило и обездвиживало воздух, на языке осталась неприятная горечь, как после ночного кошмара. - Кто он?

[Дамир 145]

Врата [Дворец Трандуила]

 

У ворот несла караул стража, лица которых снова были сокрыты.

Странно.

Ведь тут нет пыли и песка, жалящих глаза, сухого порошка давно иссушенных трав, впивающегося в кожу.

На пороге он был вверен новым попутчикам, - так пиалу с драгоценнейшей водой передают из рук в руки по кругу, не спеша отпивая небольшой глоток жизни, - и те повели его дальше, извилистыми переходами, то вверх, то вниз, поворотами да петлями, ныряя из полутемных коридоров в освещенные факелами помещения. И повсюду, повсюду были стволы-колонны, то ли живые, то ли так уж искусно сделанные, что не отличить обычному глазу от настоящих.

Шаги мягких, теплых сапог практически не рождали эха - этого озорного ребенка, играющего со всеми и не знающего указов. Тени проходящих колыхались на стенах, а огонь факелов и свет странных светильников дарили ощущение давно позабытого тепла.

Наконец, пространство вокруг раздалось в разные стороны, будто весь воздух решил скопиться именно здесь, в тронном зале. Колонны сразу вытянулись, выросли, их верхушки пропадали в вышине, а корни уходили далеко вглубь.

Как же любят стражники леса пригвождать свободу стволами дерев! Не привыкли они поди бежать вперед, по степи, закрыв глаза. Дико вопить во всю мощь легких, потому что кажется, что даже этой свободы не хватает, даже ее мало!

В зале было довольно оживленно.

Сколько же мне почету! - промелькнула удивленная мысль.

Но взгляд его, равнодушно скользнув по рогатому трону, по двум высоким стульям, по вытянутой в струнку страже, остановился на темноволосой девушке, державшей ребенка на руках. То ли душа степная потянулась к своей родне, то ли кровь учуяла свою часть, но он неосознанно всем существом зацепился за нее, а сердце, дрогнув, пропустило удар и забилось дальше, танцуя, хохоча, отбивая босыми пятками дикий ритм, пляску под звон бубна, под свирель, под ветер, что взвивает языки костров, под песни.

Неужели же это... Милд? Сестра?

А что это за ребенок? Чей он?

Кочевник замер, словно натолкнувшись на невидимую стену. Он не верил.

А Судьба, смеясь, лишь повела рукой над раскинутыми костями.

[Анайрэ 137]

Анайрэ с благодарность. приняла бокал, немного отпив, заметила что вино довольно крепкое для неё, поэтому решила не злоупотреблять не смотря на то, что оно было доольно вкусным.

 

- Благодарю, Ваши Сиятельства, вино очень вкусное и... - поблагодарила целительница и короля лесных эльфов и принцессу. - Я благодарна вам за вашу отзывчивость, но не знаю,согласитесь ли вы помогать, когдауслышите всю историю. Сейчас я прошу за себя и за тех эльфов, которые устали жить в постоянной осаде.

 

Анайрэ хотела было продолжить говорить дальше, но заметила, что в зал вошёл ещё один человек, не зная на чьей он стороне, дева растеряно переводила взгляд с него на лесного короля, потом на Милдред и снова на неизвестного посетителя, но быстро отвела взгляд.

 

Когда целительница переводила взгляд на Милдред, перед ней открылась новая сущность человеческой воительницы.до этого по дороге от моста она видела только вождя, как та называла сама себя. Сейчас она увидела и нежную сторону её души. Это немного поразило эльфийку,что на короткий момент она забыла где находится. Только слова Трандуила обращённые к путнику вернули Анайрэ в реальноть. Поклонившись, словно прося прощение за бесцеремонность, целительница отошла в сторону к Милдред. Но до сих пор не зная, стоит ли с ней заговаривать и как вождь в свою очередь воспримет её искренность.

[Мёдвейг 455]

Детский восторг всегда загорается где-то в глазах - а потом разрастается, разбегается, проникает в голос, заставляя слова догонять друг друга - Инас рассказывала. полная восхищения. а вождь бережно держала её на своих руках - как могла бы собственного ребенка. А олени - чтож, видно, дитя восхитили эти царственные животные, но сердце женщины они вряд ли тронут - краше лошадей все равно никого нет, но почему бы и не подыграть малышке.

 

- В следующий раз схожу с тобой. и посмотрю на них. Надо же - настоящий дом для животных.

 

А потом дитя посерьезнела - и Милдред тоже нахмурилась, потому что вопросы были сложными, мрачными, навевали смутное беспокойство. Отныне ты вечно будешь  оборачиваться, боясь удара в спину. Спать вполглаза, когда братья-харадрим рядом. Ждать подлости от побратима, нарушения всех законов - земных и небесных. Невеликая цена за шанс для двадцати живых.

 

- Он просто заблудшая душа, дитя. Нужно научить его что значит быть свободным, научить видеть не только грязь этого мира - ну и содрать с него рабское клеймо. Теперь он - мое племя.

 

Пусть не беспокоится это дитя еще и о ней - в конце концов Милдред не та, кто нуждается в защите - сама кого хочешь защитит и прикроет. Стоит только действовать тоньше, чуять врагов за дневной переход, и утвердиться среди союзников. Иначе все, что она сделала будет впустую, а этого нельзя допустить - умершие посмотрят с укором во снах,  а умирали они за Вождя - и предав их, только смертью собственной и заплатить можно - да не расплатишься.

 

Голос Трандуила заставил её повернуть голову на вошедшего, и она нахмурилась, уловив что-то. Нынче много гостей в чертогах. Надо бы уйти, а то еще какая сцена... Мысль промелькнула до узнавания - а потом сердце пропустило удар, и Милдред осела на пол, продолжая обнимать Инас. И глаза её, расширившиеся от удивления, жадно изучали лицо, такое родное, такое знакомое, такое...

 

Маленькой она всегда бегала за братьями - вплоть до их смерти, расстраивая этим обеих жен своего отца, и веселя самого Эрвига. Девочка - вихрь волос, вечно босиком, и все к братьям, в их игры, в их мужские занятия. И, разумеется, нередко попадала в опасность, но старший всегда защищал её - ловил, если с коня падала, или если любопытный нос совала когда тренировались старшие воины - а они, дети, наблюдали за пляской стали.

Над костром Тургэна их глаза встретились в последний раз - подле Милдред уже был её жених, братом выбранный, да отцом нежеланный - тот предпочел дочь в другое племя отдать, что бы подле вождя сидела. а не за братом ходила, пусть и слыла воином неплохим. Глаза Дамира были сухими и горькими, а она плакала, как ребенок.

Когда принесли весь о Дамире, когда объявили его мертвым - она тоже плакала, а потом стала наследницей, вышла замуж, и лишилась отца - весть о нем уже приняла стойко, как надлежало не дочери, не сестре... Правительнице.

И сейчас - ты был жив, ты был жив, все это время, всю эту кровь, все эти слезы... Счастливой бы ей стать, засмеяться, протянуть руки...

 

Милдред захохотала, запрокинув голову - горько захохотала, зло, отчаянно - да, её прекрасный гордый старший брат, свободолюбивый, менее достойный стать вождем, чем Тургэн, видно, сбежал, скрылся, бросил на сестру - и долг этот, и клятвы эти, и всю горечь одиночества, и обязанность - почти святую - полюбить власть, принять её, радоваться каждому дню, прожитому не для себя - для тех, кто ей и народ, и дети.

 

А он все такой же - только возмужал, и словно морским ветром пропах - но глаза все такие же синие, как вечернее небо, и лицо загорелое, и волосы вьются, и, наверняка - все еще лучший воин её племени будет, упрямый, гордый, скорый на веселье и на драку. И сейчас, разрываясь между объятиями и избиением - а избить его было бы удовольствием, за то что бросил, за то что позволил считать себя мертвым, за то что не объяснил - она понимала что не одинока. Что брат её выжил.