Королевство беорнингов

[Норнориэль 805]

- Не генерал я больше, - отмахнулся от этого Зафар, - Давно не генерал и не командир даже. Почти два десятка не за мной идут. Да и я не за собой, а за братом твоим названным. Когда же я управлять стану тысячами, во славу Харада, нормального, не озлобленного Сауроном, не совращенным Мелькоровой верой, тогда генералом зови. 

Зафар с этими словами поднялся на ноги, кивнув Милдред, - Шесть дней. Я жду шесть дней.

 

Харадрим направился к своим всадникам, раздавая новые поручения. Все радостной толпой отправились пьянствовать с вастаками Милдеред. А потом вернулся к костру. Он долго слушал других, выпивая вино, а потом спросил все же вождя.

- Ты так глазами стреляешь в роханского ярла, можно подумать, что влюблена ты в этого варвара. Или я не прав?  

 

[AVA]s-media-cache-ak0.pinimg.com/236x/c5/98/ff/c598ff1a15f3c8d22205d37d7b51a773.jpg[/AVA][NIC]Зафар[/NIC]

[Мёдвейг 455]

Милдред потянулась, обняла Инас, согревая ту своим теплом, и не сказала Зафару, что зря он отрекается от титулов сейчас - когда он станет править тысячами, возможно, захочется ему иного - собственного вольного, как сейчас, прошлого. Выбора - а когда столько жизней под властью, свобода умирает.

 

- Шесть незабываемых закатов - это не так уж и плохо.

 

Пойти бы ей сейчас к Теодреду - но нет, обнимает ребенка, и дышит покоем, от политики вдали, и все думает, что вот вот польется кровь рекой - и им осталось шесть дней мира и покоя. Инас следовало бы оставить где-то по пути, по по пути не было друзей, да и не пожелает она остаться - а запретить ей следовать за собой невозможно, дитя решила это сама - одно из первых свободных решений. Огонь её только разгорался - так пусть горит ярче и ярче, Вождь будет держать его в ладонях.

И учить убивать - за одно это её стоило бы проклясть на веки вечные. Но иного способа защитить в это темное время нет.

 

- Не так уж я и стреляю глазами, Зафар. Я люблю его - но слишком много глупого во всем этом. И печального.

 

Дамир отнял подарок, но разве зная цену дара, можно было его так легко отдать? А коли не знал - так еще горше. Никто не дарит так просто подобное - браслет вождя, почти знак власти, готовность стать женой подле мужа - не сейчас, а там, в несуществующем безоблачном будущем - теперь уже прошлом. Дважды такой дар не приносят, но любить - что мешает любить?

[Норнориэль 805]

На слова о любви к ярлу, экс генерал лишь улыбнулся.

- Не похоже что бы твой избранник тебя любил. Вот Фэнэк, твой брат, пошел даже на такой поступок, который заставил тебя хмуриться, ветер степей, ради своей любви. Даже если она его не любит, он не бросит ее, как мне думается.

Потом Зафар взглядом указал на Теодреда, продолжив мысль.

- А он предпочел тебя компании гномов, которых разве что другие гномы недолюбливают, - харадрим отпил еще из рога, прошипев тихо, - Дурак он...

Беглый генерал Харада долго наблюдал за разговаривающими, чаще всех бросая свой оценочный взгляд на Милдред. Эта девушка, которая так и источала энергию неукротимого духа степи, давно начала ему нравится, когда увидел ее на вратах, когда обвинял ее, называл злодейкой, она ему нравилась.

 

Толи это был эффект спиртного, толи что-то еще. Именно сейчас генерал вспомнил как обрывается спокойная жизнь в пропасть приключений на поприще любви и страсти, это же, очевидно, случилось и с Фэнэком. Он бросил их всех, потому что понял, что такое любовь, не зная о ней ничего до этого, и как болезненно бывает расстояние. Зафар знал, что с его вождя хватило боли, которая отныне преследовала молодого наследника одного из династий в Хараде.

 

Но то Фэнэк, а это он. Желание сблизиться с Милдред возникла у пожившего с свое, но все еще сильного телом и духом из-за кочевого образа жизни, харадрима внезапно. Словно раскат грома.

- Степная краса, - обратился он к вождю вастаков, - Твой брат, уходя, оставил тебе подарок, не хочешь ли ты взглянуть на него? К несчастью он достаточно громоздкий. Я отведу тебя посмотреть на него, а потом мы вернемся к костру и продолжим беседы.

Зафар учтиво, на столько на сколько владел этикетом, а владел он для харадского генерала им неплохо, пригласил Милдред с собой.   

 

[AVA]s-media-cache-ak0.pinimg.com/236x/c5/98/ff/c598ff1a15f3c8d22205d37d7b51a773.jpg[/AVA][NIC]Зафар[/NIC]

[Мёдвейг 455]

- Ты так думаешь? - Улыбка её не стала печальнее - как и выражение глаз. Ей было почти все равно - одно лишь, ярл должен был её помнить. Это значило многое - куда больше пляски у костра. Милдред отпила из рога, и склонила голову к плечу. - Я не Фэнэк, тем не менее. И не Дамир, и даже не ты. На Сархи-ур-Халит, рожденной быть идолом я тоже не похожа. И не сижу сейчас подле гномов - потому что не я принимала их предложение.  Но они всегда могут позвать.

 

Хмель не брал её - да оно и понятно, за пир она осушила едва ли один рог - только смачивала губы. А от того легко заметила взгляд Зафара - и чтож, он ей польстил. Как польстил бы любой женщине, не страдающей лишней скромностью. Но тем не менее, на его приглашение она ответила отказом.

 

- Невежливо было бы оставлять наших друзей на пиру без нашего общества. Взглянуть на подарок я смогу и позже. - А улыбка-то бесовская, злая и веселая, ох, как же обожжет она тех, кто долго сможет её любить. Может и хорошо что Вождь а не мать, слишком много огня, мало воды - дело ли быть женщине таковой?

[Норнориэль 805]

- Не вежливо отказом отвечать на дар. Боюсь подарок твой тогда пропадет, - хитрый прищур Зафара был ответом на ее улыбку. Воин склонился к ней, прошептав на ухо:

- А может ты боишься? Стоит ли мне жить и отдавать во имя трусливого вождя свою жизнь? - Губами коснулся уха ее, дыханием теплым согрел в этот холодный вечер, - Или вождь слеп и не видит дальше носа своего? Нет, я думаю вождь наш не не слепой трус. К тому же я настаиваю на этой прогулке, ты не пожалеешь.

Зафар протянул еще раз свою руку Милдред, и на этот раз все же поймал ее, сжав крепко но не больно.

- Думую вождь не боится того, кто в союзе с ним, и того, кто о чести наслышен не хуже людей запада?

Потом бывший генерал кивнул Дамиру, улыбнулся маленькой Инас и повел, вернее было сказать потащил Милдред на откровенный разговор в тени от глаз. 

 

- Знать ты должна, что любят тебя, по свойски по южному, и ценят за прямоту, - заводя в свой небольшой шатер произнес Зафар, а потом добавил, - Гость ты мой теперь. Особый гость. Не смей уходить. Слушай меня.

Харадрим усадил Милдред на застеленный пол. В центре был разведен небольшой костер, чьи угли тлели, отдавая жаром, как отдавала жаром и речь генерала.

- И этот человек совсем рядом. Смотрит на тебя и удивляется тому, как быстро полюбил нелюбимую до селе. Совсем не любимую.

Зафар снял чайник с углей и заварил вождю чаю, сев перед ней, глаз не сводя.

- И имя тебе его знакомо, звучит оно в этом шатре чаще других. 

 

[AVA]s-media-cache-ak0.pinimg.com/236x/c5/98/ff/c598ff1a15f3c8d22205d37d7b51a773.jpg[/AVA][NIC]Зафар[/NIC]

[Мёдвейг 455]

Какую игру повел Зафар Милдред было неведомо - пока. Но играть ей приходилось, и играть тонко и мягко. Опять. Ох, как же она не хотела этого - но улыбка осталась такой же злой и веселой - легко выпустив из объятий Инас, она кивнула брату и ответила бывшему генералу.

 

- Раз настаиваешь - пойдем. И разве не услышал ты меня - дело не в страхе, а в вежливости.

 

Вошла в шатер - и как в воду с головой ушла, от первых же слов - но лицо не дрогнуло, ни единый мускул - лишь желала бы спасения, непрошенного, но явившегося - не слышать и не слушать, не улыбаться ласково. И бровью не повела на приказной тон, села, руки к огню протянула, будто он согреть ее мог сейчас, в этом оглушительном холоде, который не прогоняла ни одна речь.

 

Тем более эта - потому что знала Милдред куда он вел - и если небо милостиво, его любовь будет лишь разгоревшейся - и быстро угасающей - страстью. Милдред протянула руку и коснулась ласково щеки генерала, голов набок склонив. Ох, жила бы она лучше нелюбимой, чем столько любовей вокруг было. Что за колдовское семя в её роду, Кассию тоже - и муж боготворил, и Энгис, а решила все она - мужа не полюбив, сестру упросив - дай разрешение на кровь, дай дозволение племя мужа к нашему присоеденить.  Вождь позволила - а какая ей дорога, в клетку злых слов кровь родную сажать?

И теперь, здесь, в преддверии войны, уже к ней - солнечный Ярл и закатное восточное пламя. 

 

- Не говори, Зафар, того что не готов сказать. На что - поверь - не готов услышать ответ. Нам скоро проливать кровь - не время сейчас.

 

А молод он или нет - так не важно это. Милдред были приятны его речи и голос, и, быть может, в другое время, в другом мире... Но не здесь. Не сегодня. Не в этом леденящем холоде.

[Норнориэль 805]

Зафар улыбнулся вождю, ухватившись за ее руку.

- Так зачем ты отказываешь мне? Когда если не сейчас? О ярле твои мысли? Но чем хуже я? Статусом не вышел, племенем которое от зла отвернуть хочу?

Его голос заметно погрустнел. Жизнерадостный до этого, на мгновение провалился в печаль, но снова разгорелся улыбкой и задором. 

- Я был трижды не готов, трижды сдавливал свои мысли, но молчать сил больше нет.

Генерал и сам отпил чаю, смакуя, но все же продолжил.

- Если мы выживем, - Зафар подсел к Милдред, которая старалась держать себя как каменное изваяние в одной позе, позе вождя, - Если твое сердце будет все также тяготеть к тому, кого не увидишь больше никогда и кому нет дела до тебя сейчас, - он взял ее еще раз за руку, нежно, как было у него это однажды с погибшей женой, - Тогда я тебе ни слова не скажу. Тогда будем просто друзьями. Но сейчас, когда каждый день для нас может стать последним...

Страсть затуманила голову южанина, мужчина ухватился руками за лицо Милдред, прильнув к ее губам.

- Или отпусти меня сейчас, с разбитым сердцем, - отпрянув от вождя закончил мысль экс генерал. К несчастью для вождя, а может и к радости, на поцелуе одном он останавливаться не желал. Слишком прекрасна. И харадрим решил своим жаром чувств подогреть ее. Он обнял девушку, снова не заметив как близость его с ней стала через сильной, как целовал и шептал ласковые слова. И это был не умудренный жизнью вояка, а энергичный молодой человек.      

 

[AVA]s-media-cache-ak0.pinimg.com/236x/c5/98/ff/c598ff1a15f3c8d22205d37d7b51a773.jpg[/AVA][NIC]Зафар[/NIC]

[Теодред 240]

Ярость захватила рассудок ярла. Теодред, секундой ранее распахнувший вход в шатер, испепеляющим взглядом смотрел на вастака, который целовал Милдред. Минутой ранее, ярл вскочил как ошпаренный, когда Зафар буквально потащил Милдред в свой шатер, последовал за ними, покинув собеседников...

Ни слова не проронил Теодред. Ни вздоха в замершей груди, лишь холодная молния, пронзившая мозг...

Ветром бросился ярл на вастака, оттолкнув его от девушки, привлекая ее к себе. "Я рядом, я не бросал тебя. Моя любовь не столь горячая как твоя, но она будет вечной..." Теодред все так же не проронил ни звука, вкладывая всю волю в эти слова, надеясь, что Милдред поймет все без слов... Оставалось незавершенным еще одно...

- Мои предки отрубали вору руку, - прорычал Теодред глядя в глаза Зафара. - Ты же, раз решил обокрасть меня на моих же глазах, лишишься головы!

Выхватив меч из ножен, Теодред бросился на врага, вращая клинок. Дамира он пощадил. Теперь же кто-то из двоих должен умереть.

Ярл дрался за свою честь. Не позволит он какому-то чужаку выставлять себя дураком на обозрение и потеху всем присутствующим. Теодреда не смущало даже то, что вастак не взял оружие...

Со свистом рассекая воздух клинок обрушился на Зафара снизу вверх. Ярл целил в живот наглеца.

 

офф: а вот теперь нам тут нужен мастер. Трандуил, я вызываю тебя!

[Эомер 335]

Эомер сидел у костра, греясь от ровного пламени и покачивая в руках кружку с элем. Потрескивали дрова, пламя рассыпалось снопом искр, уходящих в ночное небо. Маршал задумчиво отхлебнул немного эля и вновь уставился куда-то вдаль. На холмах поблёскивал снег, вдалеке виднелись деревья, а в другой стороне, за горизонтом, далеко-далеко Эомера ждал дом. Эадиг и представить не мог, что ему может так надоесть эльфийский лес и что он сильно будет рваться в Эдорас. "Впрочем, это скорее из-за восточан, из-за их компании. Не было бы их в лесу... А, холера, опять у меня во всём виноваты восточане. Мысль привычная, но после этой недели я уже не так уверен в ней. По-прежнему не люблю это восточное степное племя, но нельзя отрицать, что они в чём-то похожи и на нас."

 

Рохиррим огляделся. Вокруг хохотали и болтали восточане, охмелевшие от выпитого, где-то чуть вдалеке басили гномы, совсем рядом тихо переговаривались вождь харадрим и пассия Теодреда. Эомер попытался прислушаться к их разговору, но то ли шум лагеря заглушал их речь, то ли странники и впрямь говорили на своём восточном языке, но Маршал не понял ни слова из сказанного. Пожав плечами, рохиррим вернулся к своим размышлениям. "Вот, например, Фэнэк, который куда-то запропастился. Разве он так сильно отличается от.. да хоть меня? Вовсе нет. Да, в его мыслях и речь явно сквозит восток, но мотивы его мне понятны и доступны. А Инас? Простая маленькая девочка. Разве ж она виновата, что родилась не на привычном мне Западе, не в полях Рохана и не в крепостях Гондора, а на знойном Юге? Она дитя, точно такое же дитя, как ребёнок рохиррима или гондорца. Так ли все восточане плохи?"

 

Взор мужчины упал на живо обсуждающую что-то Милдред, и Эомер заколебался. Ему категорически не нравилась именно эта восточанка, с её наглостью и хитрым взглядом. Ещё больше Маршалу не нравилось, что Теодред купился на её уловки и не сводил с неё глаз. "Но, по сути... Во имя предков, это моё священное право — ненавидеть восточан! Такие, как они, убивали моих друзей, не раздумывая. Встреться мы при других обстоятельствах, живым ушёл бы только один. Но сейчас... Мне либо придётся свыкнуться с мыслью о её существовании, либо придётся надеяться на то, что Теодреду вскоре наскучит восточная страсть, он переболеет ею, и жизнь вернётся в нормальное русло."

 

Эомер одним махом допил оставшийся в кружке эль и поставил её рядом с собой. Вопреки ожиданиям мужчины, это была всего лишь вторая кружка за весь вечер. Пить не хотелось совершенно, хотя где-то в глубине сознания мелькала шальная мысль заглушить тягостные раздумья и душевные волнения в старой-доброй выпивке, позволив хмелю сделать своё дело и стереть все печали. Но рохиррим прекрасно помнил, к чему привела его последняя попойка на свадьбе Лесного Владыки, и он не хотел её повторения. Особенно сейчас, когда снующие вокруг восточане так и нарываются на пару душевных тумаков. Эадиг с удивлением проводил взглядом Милдред. Восточанка, улыбаясь, пошла по руку с харадримом куда-то в тень, подальше от людских глаз. "Или я чего-то не понимаю в людях, но с такими лицами, да ещё и под ручку, явно не военную стратегию или снабжение идут обсуждать. Какого?!.." Мимо рохиррима пронёсся Теодред, яростным взором обижая спины уходящим. Пламя костра заколебалось от внезапного порыва ветра. "А вот это уже плохо. Очень плохо. Ну-ка подожди меня, братец! Ой, не к добру это всё..."

 

Мужчина быстро встал и большими шагами последовал за братом. Теодред вихрем умчался вперёд, не замечая следующего по пятам Маршала и оторвавшись на приличное расстояние, но рохиррим успел запомнить, в какой шатёр из многих влетел Ярл. Эомер перешёл на бег, предчувствуя беду.

 

— ...решил обокрасть меня на моих же глазах, лишишься головы!

 

Шорох клинка, извлекаемого из ножен, заставил Эомера похолодеть. "Нет... нет-нет-нет, он же не серьёзно? Холера, ну дал харадриму в морду, но меч?!" Маршал ускорился до предела. Даже отсюда, снаружи, мужчина слышал свист меча, рассекающего воздух. Одновременно выхватывая свой меч, Рохиррим ворвался в палатку. Теодред уже занёс меч над харадримом, и Эадиг понял, что не успевает, катастрофически не успевает. В мозгу промелькнули десятки вариантов, которые уже было не осуществить за нехваткой времени, поэтому мужчина просто гаркнул, вложив в этот крик всю мощь голоса.

 

— Теодред, стой! — громогласный рык ударил по ушам присутствующим. Эомер с мечом наготове стоял у входа в шатёр, яростно стреляя глазами не хуже своего брата.

 

[spoiler=Оффтоп.]А вот и я, а вы не ждали ни...кого!

 

[Дамир 145]

А костер все пляшет-пляшет, языками небо высокое лижет, зиму прочь от души степной гонит, в объятия зовет, как самая ласковая на свете дева, кожу щипет, по крови пузыри бурлящие пускает. А протяни ладонь, забудься, змеей хитрой, ядовитой девица обернется, шелковое покрывало скинет, глазами яроокими стрельнет, улыбкой голову вскружит, а сама уничтожит, унесет с собой, возьмет, что хотела и оставит ветру дикому. Так и бежит колесо жизни, и скачет на ухабах, ввысь подпрыгивает, за собой уносит, необузданностью привлекая, беспечностью своею. Что там за поворотом, даже сокол не ведает. А надо ли? Надо ли ведать?

Вроде как и не слушал он дальше разговор меж двух, травинку сухоньку в пальцах вертел, на огонь поглядывал, но снега вокруг не замечал, не видел людей разных, что цветные покрывала платка теплого – один на другой непохож, но вместе одну дорогу топчут, в одну сторону головы поворачивают, рассвет приветствуя, от одного плачут и похожему радуются.

Тепло по сердцу разливалось, то ли от слов последних сестры – хоть и мотнул головой непокорно на обещания ее – к чему они ему были? У каждого из них свой путь, вот только Небеса Высокие не желали навсегда тропы порознь класть. Не должна она была брату старшему ничего. А то, что в степи он взор вновь оборотил -  а Ветр Дикий лишь ведает, куда еще его занесет, - не ее вина. Всегда сам решал, куда пойти, и с кем у костра песню петь да пляску вести. Лишь не желал он более тоску колкую, терпкую в глазах ее видеть. Как капля за каплей точит-точит она сердце. Тяжко бремя возложенное, да не поворотишь назад. И никто кроме духов великих и смерти всегомогущей не снимет плаща, мехом богатым подбитого.

Ушли – не шелохнулся он, будто в столп соляной превратившись. Лишь пряди темные пляшут порой от дуновения морозного, да грудь тихо вздымается, чтобы вновь опуститься. Свою песнь ночь темная вела – тихую, полузнакомую. Мягкие руки на плечи ложились, книзу гнули постепенно, голову буйную обволакивали, веки закрыть уж хотели. Но нет. Встряхнулся, словно кольнуло в груди, беду какую чуя. Толкнула его невидимо Луна ль Сердобольная, Звезды в пляс лихой пустились, да вот только очи темные раскрылись, потемнели еще горче, поймали фигуру высокую ярла роханского.

Какой ветер понес тебя? Снова вдруг к сестре потянуло? То не шел к ней, молчанием одаривал, холодом укутывал, а то вдруг вослед побежал, когда она с племенем своим речь ведет?

И какая-то ярость поднялась внутри, будто ревность лихая, но почему, из-за чего? Обида за сестру? Забытое покровительство? Лучшего, куда лучшего была достойна она! Помнил он и про разговор прошедший, и про Милдред. Помнил про то, что друзьями стать должны. Но как приказать орлу не в небе летать, а с волками по земле бегать? На цепочку серебряную посадить? Крылья подрезать и ждать все того же блеска в глазах желтых, клекота высокого? Рожденный ползать летать не может, а летун рыбой в воде не поплывет.

Не хотел он вмешиваться сейчас. Сестра сама за свое сердце в ответе, за план построенный. Он лишь подмога ей, но не подпорка старику умирающему, что с жадностью последние дни немощи у смерти отвоевывает. Но что-то супротив разума двигало им – предчувствие, сердце, тьма, которую видел уже во взгляде этого ярла. Тихо поднялся, с тенями на ты в прятки играя. То тут в пятно чернильное, то там, и вроде идет просто, но пружиниста походка, рука на рукоятку сабли легла, готовая выхватить в любой момент. И не видит он или не хочет видеть иную тень чуть впереди. Брат ярлов идет, тоже по незаметным следам сердца беспокойного ступая. Эомер, вроде… И не похож он был на Теодреда, хоть и братьями звались, как непохоже Солнце на сестру свою – Луну Ночную. И ненависть к тем, у кого кожа смуглее и говор иной, мелькала в светлых глазах конника, но был он проще, ближе к земле, а значит и к траве высохшей, но мощной. Но взгляд истерлинга иную цель сейчас преследовал, тени облаков двух разных братьев друг от друга прятали, к одной цели ведя.

Влетел, а в ушах полы шатра хлестали, хоть и затих ветер холодный, беду чуя, слова, ярость исторгающие, воздух молниями резали, и сверх всего – стальная речь, которую ни с чем не спутаешь, всегда угадаешь. Громом рокочет маршал роханский, сестра стоит, брат названный, которому беда неминуемая грозит… и ярл темный, полубезумный. Над плечом Эомера искрой нож промчался, прядь светлую подрезав.

В горло бы ему, да не может он так по отношению к сестре поступить.

Крепок твой доспех, Ярл, да вот только смотри, как бы он против тебя не обернулся, расстегнувшись в недобрый час.

Но сейчас нельзя его убивать.

Сбить прицел меча, траекторию прогнуть. Любой ценой. Лучшего в голову просто не пришло. Если удар в бок придется – все спасти можно, а там, глядишь, Небеса благосклонно на племя взглянут и совсем беду отведут. Лязг стали о сталь – будто хлопок громкий по барабанным перепонкам.

- Вызывай на честный бой, Ярл! Ты не вождь, чтобы смерть дарить! А он не твой брат! Не знал, что мне придется учить тебя этому.

Сейчас, когда он чашу молока горячего в общем кругу пил, жар одного костра делил, братьями и сестрами они все ему стали. И он скорее бы послал все планы и пресловутую дружбу под хвост плешивому псу, чем стал бы смотреть, как бесчестно ярл жизнью племени распоряжается. Не по праву. Да еще и перед Вождем. С каким удовольствием бы Дамир сам кинжал в руку Зафару вложил, чтобы с ним вместе покончить с этим коневодом, слишком часто дорогу переходящему.

И где ты его откопала, сестра…?

Милд свой план пусть вьет, если захочет. А ярл пусть яростью его, Дамира, поливает, пусть с Зафаром за честь борется, но так, чтобы богам потом в глаза глядеть можно было.

[Мёдвейг 455]

- Зафар, когда мы выживем - тогда и решай, а сейчас - не время это.

 

Поцелуй обжег - ожидаемо вполне, ведь закатным пламенем был Зафар - закаты она любила, а вот его - нет. И сказать не могла этого, сердце в кровь разбивая - с надеждой и сражается лучше. Пускай лучше уж так, в темных мыслях нельзя дать ему клинок поднять. Сложит голову свою, и кровь эта двойной тяжестью на плечи ляжет - двойной, потому что кровь племени своего и так и так не смыть.

От объятий отстраниться пыталась, ласковые слова лишь смех бы вызвали - бросить бы ему в руки горсть золотых монет, да предложить девку купить - а там пусть приходит, коль страсть все таки любовью окажется, там уже и наверняка рубить можно будет - да вот не успела, на ноги вздернул её ярл, к себе прижал - прочитала она, почувствовала - и боль его, и ярость, и слова нашла, которые сказать -то не успела.

 

Ох, ярое пламя затерянного прошлого, как же взвилось оно, обжигающим холодом, кровью и метелью, смехом под высокими сводами. Ох, ярое пламя, смеющийся ветер и вьюга, дозволить бы им - горстью монет золотых откупаясь - убивать один другого, да вот не оружен Зафар - да и кровью возмет она за его смерть, а за смерть ярла духом своим расплатится-распластается.

Доколе - ох, ярое пламя, смеющийся ветер - за все будет кровь проливаться? За гордость, за любовь? Доколе жить им зверьми, срываясь с цепи - а предки смеются в своем вольном посмертии.

 

Рассмеется последней она - не успевал Эомер, дак она успела, из под руки его Зафара оттолкнув и сама встав - о меч ударил кинжал брата, да в неё отскочил, а меч тот щедро от плеча полосу нарисовал - беззащитна она была, хоть, толкая, на колени пала, инстинктами своими себя от смерти оберегая - но кровь пролилась в огонь, Вождя кровь, но свой удар нанести она успевала, пока боль не коснулась разума и сердца. Под удар бросилась Милдред, любимого от ошибки сберегая - под удар бросился Вождь, племя свое от гибели храня.

 

- Под оскорблениями твоей девки ревнивой я была тебе не так хороша, как в объятиях чужих? Али более меня любить никому не дозволено? Мало ты за меня говорил и дрался, а теперь людей моих убивать вздумал?! Или думаешь - кто взял, тому и принадлежу, вещь глупая, за себя сама ответ держать не способная?

 

Ей казнить и миловать, но её рука плетью повисла, а в глазах гнев и боль - но даже так, любила она, хоть уже и нельзя было - утекало сознание как вино из дурного бурдюка, а терять его - больших разборок плодить, в себя придет - кровь везде будет.

Не будь она вождем - закрыла бы глаза еще тогда, за спиною Ярла встала бы - и гори оно - но себя у неё никогда не было, как не было ничего дороже тех, кто шли за ней - даже по принуждению. Даже путая страсть с любовью.

Исход был бы таким же, будь у неё на поясе сабли - не вынула она бы их из ножен, здесь, под чужим кровом, в гостях у гномов.... Против того, кому верила и любила, не на войне они, да и там она бы узнала его, и как сейчас - собой бы своих уберегла.

Ох, ярое пламя...

 

 

[spoiler=Тыг-тыг офф]Так того и добиввались, Эо) Уиии, движуха) И пояснения по ранению - полагаю, все же убивать мы меня не будем, так что кость разве что оцарапана, но грудь рассечена.

 

[Норнориэль 805]

- Шакалье племя. Ох как я заблуждался, втирая своему другу, брату, и сыну, что западные варвары не так ужасны. Он не только шпионил, но и меч поднял... Да я разорву его!

Зафару не нужна была помощь, он сам себе таковая. Не первый раз на него исподтишка, в том числе с женщиной, нападают с мечом. Наручи железные прекрасные щиты и защитники его жизни, такие перерубить сложно, но не успел он отразить ими удар, вмешались. И в итоге та в кого он был влюблен осела на земь. Не став разбиратся с ярлом, решив позже голову за дерзость откусить, а за ранение девушки и вовсе убить, бросился он к Милдред, помощь оказывать.

- Не говори ничего, - зажимал он рану, бросая взгляд на Дамира, мол "Помоги, чего встал?"

- Харадрим! Выведите прочь этого шпиона, что в МОЕМ шатре кровь пролил.

Зол был Зафар на себя, что не он под удар попал. Но мести он не хотел, пока. Ему важно было вождя своего уберечь, любовь спасти. Потом, все потом, а прежде кровь остановить.

- А ты чего встал? - обратился он к Эомеру, когда двое харадрим зашли в шатер их вождя, - Иди с братом, да не дай ему еще раз мечом взмахнуть, ибо убью я его с особой жестокостью, если еще кого ранит, - голос генерала был ледяным несмотря на то, что это был голос южанина.

Харадрим вывели без нежностей телячьих Теодреда на улицу. Все остальные всадники Фэнэка, услышав шум, стеклись к шатру. Сможет ли он перебить разъяренную толпу? Конечно нет. Но никто агрессии не выказывал, хоть и слышны были крики:

- Да на кол его за такое! 

 

Чуть погодя из шатра вышел Зафар, оставив Милдред с братом ее. Удар был силен его, в лицо наглого ярла метил, но за меч не схватился. Презрительно в его сторону плюнул, сказав:

- Думаешь ты лучше меня? Ты трус, как и любой из нас, раз напал на безоружного. Не замечал ты ее, компанию другим составлял, а она? Мы скоро уедем, и ты ее не увидишь больше никогда, так стоило ли ее бросать? Стоило ли мечом своим размахивать, рогоносец? Трус и наглец ты, ярл Роханский. Бойся меня... Как огня бойся.  

В глазах его злость читалась ничем не прикрытая, но в руках он держал себя, ибо знал, как этот выродок дорог вождю, не понимая, что та в нем нашла.

[AVA]s-media-cache-ak0.pinimg.com/236x/c5/98/ff/c598ff1a15f3c8d22205d37d7b51a773.jpg[/AVA][NIC]Зафар[/NIC]

[Теодред 240]

Не вышло. На крик Эомера Ярл не обратил внимания, лишь губами недовольно дернул, словно муху назойливую отгоняя. Но в следующее мгновение клинок дернулся в сторону, вонзаясь в землю. Не ударил вастака ненавистного, даже царапины на нем не оставил, но... 

Темнее ночи был взгляд Теодреда, когда он оборачивался, чтобы посмотреть, кто посмел казнь прервать. И сердце его оборвалось, когда он увидел кровь и рану Милдред. Звон в ушах заглушил все слова.. И бросился бы он к ней, хотел на руки схватить, на воздух вынести, но крепко взяли Ярла харадрим по приказу Зафара. Вывели на улицу, не давая даже узнать насколько сильно ранение. Только на улице, глотнув холодного воздуха, Теодред вернул себе силы...

- Думаешь ты лучше меня? Ты трус, как и любой из нас, раз напал на безоружного. Не замечал ты ее, компанию другим составлял, а она? Мы скоро уедем, и ты ее не увидишь больше никогда, так стоило ли ее бросать? Стоило ли мечом своим размахивать, рогоносец? Трус и наглец ты, ярл Роханский. Бойся меня... Как огня бойся.

Ярл уклонился от прямого удара, кулак Зафара вскольз по скуле прошел. Вырвался из рук держащих его людей, шагая вплотную к врагу.

- Оставь свои угрозы для своих лизоблюдов, падаль, - с неслыханной ранее ненавистью прошипел Теодред. Не щадил он чувства брата, который впервые видел его таким... Тьма все сильнее и сильнее окутывала Ярла, а в свете последних событий он и не противился. - Мне плевать на то кто ты, и что ты. Встанешь у меня на пути - перегрызу глотку. 

Грубо отпихнув Зафара , не обращая внимания на недовольство восточан, Теодред вернулся в шатер. Скадифах, ранее не вмешивающийся ни во что, тенью скользнул за Ярлом. Телохранитель корил себя за упущенную ситуацию, за то, что он расслабился в обществе "дружественных" вастаков. Теперь он и близко не пустит никого к Теодреду...

Ярл опустился на колени перед Милдред, не смотря на Дамира. Остроржно взял за здоровую руку. 

- Прости, - тихим голосом проговорил Теодред, глядя в глаза любимой. - Это моя вина. Не следовало оставлять тебя одну, но как вождь ты должна понять мое беспокойство о моем народе. Я обещаю исправиться, если ты дашь мне второй шанс.

 

[spoiler=Офф: ]Транди, я все идет по плану, пока) посмотрим, кто как дальше себя вести будет.

 

[Дамир 145]

Стоял мальчонка, губу чуть ли не до боли прикусив, глаза темные прищурив, в руке лезвие грубоватое сжимал. Отец рядом был – высокий, сильный, мудрый. Его голос рокотом негромким звучал, но каждое сказанное слово как алмаз неограненный, драгоценный. И страшно где-то внутри – а вдруг не удастся? Улетит кинжальчик мимо, землю взроет, разве ж можно старшему сыну мимо бить? Разве же позволено ему? На роду написано?

Кивок едва заметный от того, кто Солнцем был, Небесами, Твердью Земной и всем, что есть в мире.

- Что ж ты медлишь, Дамир? Али боишься ошибку совершить?

- Нет.

Отвел руку, воздух пыльный в легкие загнал, да так там и оставил. Взгляд с мишени не сводит. Стоит лошадка из травы сплетенная, а на ней всадник верхом с рожей размалеванной. Враг он племени. Ветру враг. Свободе, воле племенной враг. Метнул вперед, сверкнул кинжал да зацепил ухо коню соломенному, да по боку вражьему мазнул.

Зубы скрипнули от досады, пальцы в кулачки сжались, топнул ногой, на отца не смотрит, не хочет видеть разочарования. А тот лишь сам к сыну наклонился, на плечо руку положил, слово свое молвит.

- Как сейчас задел ты своего, так и не случится этого более. Вовеки все ошибки здесь, в детстве оставь, в юной поре. И не смей брать их с собой. Сейчас ответ перед игрушкой держишь, впредь лишь перед своей душой.

***

Впредь лишь перед своей душой. Перед душой своей.

Проклятый ярл! Хорошо отпечатался завет отцовский: перед душой своей ответ держи. Не при чем кинжал, летел он точно, цель свою нашел. Лишь сам Дамир был слеп, самонадеян. Нет в мире случайностей, а лишь воззрение мудрое богов да ты сам. Как путь свой направишь, по той тропе и пойдешь.

Назад шаг сделал, не веря тому, что произошло. А сердце вперед рвалось, подскочить, коневода оттолкнуть, Зафара, всех растолкать, кровь алую как последние закатные лучи ловить, ни одной не дать упасть на землю, не отдать тверди – слишком дорога она, кто бы что ни думал.

Грязно выругавшись, вперед пошел, решительным, широким шагом, на руки сестру поднял, легко как пушинку, невзирая на ее сверкающие гневные взгляды, даже не думая, что она скажет и как ответит на подобное обращение с вождем. Плевать он хотел на это.

Хоть увел харадрим коневодов проклятых, хоть минуту-другую без них подышать спокойно.

Ладно рана перевязана, кровь остановлена, лежит вождь странников степных на шкурах мягких в шатре харадском. Полы шатра распахнуты и прихвачены, чтобы воздух свежий, ночной внутрь пустит, где и так уже накалено все до молнии яркой. Дамир рядом сидит с пиалой, полной воды прохладной. Пальцы ладонь тонкую, прохладную сжали, а в глазах все еще досада неугасшая, злоба на поступок сестрин необдуманный.

- Как в дестве вперед лезла, так и сейчас, - пробурчал едва слышно, нагнувшись будто повязку проверяя. – Летит к падальщикам твой план, Милд.

Покачал головой, но тут в шатер ярл вбежал, к вождю бросился. С места не сдвинулся Дамир, лишь брови сдвинул.

[Эрувэн 37]

> Андуин

Владения беорнингов встретили отряд весьма приветливо: Не чинили препятствий путникам владельцы этих земель, хоть девушка и  чувствовала на себе их взгляды, видела мелькающие тут и там силуэты, но раз хозяева не желали явиться пред спутниками, то и форсировать события не стоило. Да и погода была не сказать что отличная, но по крайней мере никаких сюрпризов не предвиделось. Но даже так, отряд двигался чертовски медленно. "Были бы у нас лошади... " Хоть Эрувэн и испытывала отвращение при виде этих созданий, но нельзя было не признать, что они весьма полезны. Взять хотя бы ситуацию, в которой оказались все те, кто следует за ней в Лихолесье. Утешает одно - здесь можно расслабиться. Обитатели этих мест не позволят злу даже носа казать на их территорию.

Привал был долгожданным для многих. И не мудрено, эльдар снялись с места битвы почти сразу, как перевязали раны. Но теперь же можно спокойно выдохнуть, и даже поспать. Чем многие и занялись в свое кровью и потом отвоеванное время. Но для Эру время спать еще не наступило. Теперь же, когда опасность отступила, настало время кое что прояснить. Прислонившись к дереву, девушка глазами выискивала одну единственную персону - Хикелию. Ранее она и не думала о произошедшем, стараясь как можно скорее покинуть опасные места. Но теперь. Теперь злость клокотала внутри, требуя выхода. Подумать только, он обрек тех немногих, кто остался в живых, на смерть от стрел своих же сородичей. Воспоминания об этом лишь подбросили дров в уже и так полыхающий костер злости. Наконец взгляд девушки упал на спину Хикелии. Сорвавшись с места, Эру быстрым шагом приблизилась к предводителю галадрим. Сородичи девушки провожали её взглядом, даже не думая останавливать. Они все понимали и разделяли её чувства. Резким рывком развернув источник своей злости, Эрувэн влепила ему смачную пощечину. 

- Это за всех тех, кто ушел из жизни по твоей вине - Внутри затухал и вновь разгорался вулкан ярости - и ты еще легко отделался.

[Harve Rono 104]

Андуин

 

Хикелиа сидел на привале отдельно ото всех. С того злосчастного момента, как он ушел самостоятельно в лес, и повстречал фэа Саурона все пошло наперекосяк. С начала потеря Анайрэ, потом стычка с орками, ещё больше смертей, кровожадность, опять явление фэа, или же игры его собственного разума. От того, кто ещё совсем недавно, казалось бы, не умел склонять голову, и гордился своими шрамами и тем, что выделялся среди ряда одинаково прекрасных и "идеальных" эльфов, не осталось и следа. Сгорбленный, скрывающий свое лицо за тенью капюшона призрак, сторонящийся всех и вся. Вот кто он был. Только в пылу схватки и опасности своих людей он отбрасывал все это. Но сейчас, когда все уже улеглось, и нужно было просто мирно добираться до леса, гордость и сила эти испарились, и на окраине лагеря сидела руина.
Но долго просидеть ей так наедине с собой позволили не долго, чего и следовало ожидать.

- Это за всех тех, кто ушел из жизни по твоей вине - ладонь звонко опустилась на почти целую щеку Хикелии, скинув капюшон и разметав и без того беспорядочные волосы - и ты еще легко отделался.

Лицо эльфа исказила вымученная улыбка, второй раз ударить себя он не дал, перехватив ладонь Эрувен. Шрам и сам не был таким уж старым, но судя по поведению эльфийка была ещё моложе его. Харве Роно заломил руку девушки за спиной, а второй перехватив её за шею, что бы она не брыкалась.
- Ты видишь, что я убил парочку твоих людей, да? - Хикелиа прошептал это ей на ухо, что бы другие не смогли услышать перепалку предводителей, - а сказать тебе что я вижу? - жаркое дыхание постоянно чувствовалось сквозь дыру в щеке, - знаешь что? - где-то в дали за лагерем, на холме впереди виделся стройный человек с кипой красных волос, но Харве Роно не об этом хотел сказать, - я вижу десятки сородичей, которые выжили и скоро будут в безопасности. Как ты думаешь, стоит несколько жизней потерянных в пылу схватки жизней десятков или нет? Я считаю что если пожертвовав одним человеком, я спасу десять, то оно того стоит. Если ты не согласна, - Хикелиа достал нож, отпустив девушку, и всучил его ей. - Иди и убей их. А я не готов допускать напрасных смертей.

[Эрувэн 37]

Гнев притих, сменившись страхом смешанным с беспомощность. Через искалеченную щеку Хикелии  Эрувэн чувствовала его сбивчивое дыхание. Чувствовала давление на своей шее. Хикелия мог одним лишь движением свернуть обидчику шею, покончить с наглой девкой. Но он не стал.

- Если ты не согласна, иди и убей их. А я не готов допускать напрасных смертей. - руку обожгла холодна сталь ножа. Вместе с этим ушла и последняя капля той самой ярости, которая двигала девушкой в её порыве. Дарованный отнять жизни нож  воткнулся в землю рядом с ногами Хикелии.

- Я не знаю, какие грехи гложут твою душу, но теперь к ним прибавилась еще парочка. И что бы ты не говорил, как бы не оправдывался, ничего не изменится. - С этими словами Эрувэн развернулась на своих двоих, и пошла в глубь лагеря, попутно оглашая, что привал окончен. 

Нехотя собравшись, отряд двинулся в путь, все дальше и дальше продвигаясь вглубь этих неприветливых, для большинства обитателей Средиземья, земель. Слова эльфа засели Эру глубоко в голову. "А как бы ты поступила на его месте? Пожертвовала бы малым, чтобы спасти нечто большее?" Но ответа на звучавший в голове вопрос был очевиден. Девушка обернулась, ища взглядом предводителя галадрим. " По крайней мере, ему хватило духу сделать то, что ты не смогла бы. Так стоило ли вымещать на нем свою злость?" Вдруг она поняла, что злилась она больше на себя, чем на него. В отсутствие пропавшей Гилнарниэль именно она стала лидером. И именно под её предводительством отряд поредел настолько, что осталось буквально пара человек. Корить в первую очередь надо было её, но тут  подвернулся  Хикелия незаслуженно ставший тем, на ком она выместила свой гнев. Стыд за содеянное обжег Эрувэн сильнее самого жаркого огня. "Нужно будет попросить прощения.."

С такими мыслями девушка и заметила горящие не так далеко костры. А еще снующих туда-сюда людей. Отряд остановился разведать обстановку. Но как оказалось, не  только они заметили присутствие посторонних.

- Стой! Кто идет? - Послышалось со стороны кустов. К ним навстречу выполз гном. Поднявшись на ноги и отряхнувшись, он исподлобья окинул присутствующих суровым взглядом - А, всего лишь эльфы. - сплюнув на землю, бородач нетрезвой походкой двинулся к лагерю

[Инас 296]

Север крадётся, север хрипло дышит в затылок через сжатые обнажённые клыки, север смотрит в упор, не отводит насквозь пронизывающего, к месту приковывающего злобного взгляда, звериного, голодного, в цвет небесных огней, полыхающих ночами. Север смыкает круг, жадно ловит каждый хриплый вздох, процарапывает на руках, ногах, лице свои невидимые, неясные письмена, и кожа полыхает болью, и не унять, не унять её, хоть придвинься к самому костру, хоть вином вскорми пламя, хоть укутайся в мех и плащи: холодно, холодно затерянной в снегах маленькой девочке, и хочется кричать, но с губ – только стон.

 

Она не должна, не может: обет свой дала без слов, клятву перед Вождём, перед Небом Звёздным и Степью, Снегами Скованной, немо произнесла, и от слова отступать уже некуда: позади волком голодным зима бродит округ лагеря, очами штормовыми сверкает, воет надрывно, протяжно, исступленно.

 

Два племени, две стаи в одну свору смешались, широкой, шумной рекой потёк люд куда-то в ночь, прочь от костров – туда, куда вожак харадрим вождя истерлингов увлёк, силой увёл; и тянет её туда, где племя перекликается и взрыкивает, туда, где факелы и злые глаза вспыхивают в темноте одним и тем же огнём, но слишком слаба, слишком устала, слишком сложна была для ребёнка дорога: головы поднять не может, только мелко дрожит от холода, баюкает обглоданные, раскрасневшиеся руки, давит в груди стон.

 

Ночь над девочкой склонилась, нежно коснулась лба, собрала стальные осколки слёз с детского лица – и Инас уснула, не ведая, что укрыла двоеликая королевна в своей тени, не зная, как вырывала она, среброокая, из чьих-то уст крик.

 

[spoiler=рекомендуется к прослушиванию]

 

[Норнориэль 805]

Явление харадцев для Эомера не было неожиданностью. Поднявшийся шум был слышен едва ли не во всем лагере, однако рохиррим все же опешил. Происходящие у него на глазах события были неприятны, но почему то... ожидаемы. Вся эта история с вастачкой дурно пахла, как и сама ненавистная Эомеру девушка. Однако, нанесенное ранение должно поубавить ее пыл и сбавить число острых словцов к минимуму, если не убрав их совсем, все зависело от тяжести ее состояния. Но даже в такой ситуации, которую иначе чем конским дерьмом не обозвать, Эомер решил проявить не малую долю такта и выдержки, которыми он обзавелся только что. Маршал бросил хоть и сквозь зубы, но бросил через плечо Дамиру, что бы те позаботилось о Милдред. Уже как минимум это сохранит ему жизнь. Рохиррим были в меньшинстве и на волосок от смерти, посему уважение к многочисленным вастакам и харадрим проявлять жизненно необходимо. Предстоял разговор с братом, который своей ярловской головой отвечал за безопасность вверенных народом ему людей. Но Эомер не успел.

 

Тот немолодой харадрим, что был вторым человеком в банде, после самого Фэнэка с которым он подрался на свадьбе, но нашел в себе силы помириться с ним и даже подружиться, сейчас недобро разговаривал с ярлом Рохана. "Теодред, ну почему ты ищешь проблемы себе на голову? Ведь разбираться приходится другим... Мне" . Но Эомер решил выждать. Если бы Зафар хотел убить - убил бы, так рассудил роханец. И вроде бы харадрим зло намекнул, что имеет в адрес брата зуб, вернее прямо заявил об этом, Эомер ухватился за рукоять меча. Все же этот балбес был его братом, и если Теодред не думает о своем брате, то брат подумает за него. Но обошлось. Правда на мгновение. Ярл зачем-то обратно полез в шатер вождя харадрим, явно разучившись считать, ведь тогда бы он понял, что ну не вариант сейчас, не вариант строить из себя заботливого и волнующегося возлюбленного, ведь обозленных харадрим с истерлингами тьма тьмущая, бой заведомо обречен на поражение. Почему то наличие головы на плечах волновало только самого Эомера.

- Как же надоело... - прошептал он усталым голосом, тяжело выдыхая легкий морозный воздух.

 

И точно, он был снова рядом с этой ядовитой девкой. Эомер не выдержал и подошел к брату, схватив его за руку.

- Теодред! Ты совсем? О ней позаботятся. Ну ка, пойдем выйдем. Проясним пару деталей.

Это была не просьба. Брат вывел ярла из шатра и выпучив бешено глаза, заявил:

- Ты задрал своей любовью. Серьезно. Она. Ва-ста-ч-ка. Ты понимаешь? Меня даже волнует не твоя любовь, а то что ты ведешь себя как вастак. Убивать того жалкого харадца, в его же шатра, не на своей земле. Что с тобой происходит?! 

 

[spoiler=Офф]С согласия и консультаций с Эомером

[NIC]Эомер[/NIC][AVA]//lotrrol.ru/uploads/profile/photo-1953.jpg?_r=1433244466[/AVA]

[Harve Rono 104]

Гномы, на землях беорнингов? Ну что ж, это значило что это длиннобородые, а они никогда не были прислужниками Саурона. Как минимум, у них можно будет попросить трав и снадобий, что бы улучшить состояние тяжелораненых, и сделать перевязки тем, кому это требовалось. Первые хорошие новости с того момента, как они получили небольшое подкрепление из проклятого леса.

Хикелиа крутил в руках все ещё тот нож, который недавно трогала Эрувен, исподлобья посматривая на нее. Обида за её слова засела глубоко. Он понимал, какие чувства испытывала она, когда это делала, но сам он давно отказался от них, и уже не воспринимал этого.

 

Когда в разложившийся лагерь вошли эльфы, никто на них даже не обратил внимания. Что, слегка удивило Хикелию, который почти год жил в постоянном окружении врагов. Такая беспечность была чревата смертями, но, это было в пользу партизан. Пока суета  полностью захватила лагерь, Хикелиа скомандовал располагаться людей у опустевшего костра, выставил дозорных, и, выпрямившись, вернув твоим уставшим плечам былую уверенность, направился к месту где происходили какие-то важные, или же страшные события, которые полностью захватили всех присутствующих.

Проходя по лагерю, Шрам чувствовал, как его фэа растворялось в общем потоке тьмы, вот только это чувство было совсем другое, не такое как когда рядом находились орки, не было кровожадности либо же сплошной ненависти, и желания все исказить по своему подобию. Это было совсем другое, непонятное эльфу чувство тьмы. Что-то подобное он уже чувствовал, когда... Когда рядом был Саурон. Он тогда не хотел  убить Отрекшегося, либо же уничтожить, он просто его понять, своим, немного более жестоким способом.

Очень скоро секрет этого чувства раскрылся. среди людей наблюдающих за разборками и криками, было много южан и вастаков, от которых и исходило это чувство тихой тьмы. Шрам положил руку на пояс, нащупывая ножи, что бы в случае чего сразу вступить в бой, но тот факт что рядом с ними ходили рохирим, гномы и беорнинги не позволило эльфу вступить в очередной бессмысленный бой.

Херве не сказал ни слова, лишь наблюдал за раскинувшейся картиной происходящего.

[Мёдвейг 455]

Она падала в пропасть своего разума и уже не могла ничего сказать - только неслышно шевелить губами. Не нужно судить. Нет здесь виноватых, колдовское имя только моя, и судьба моя колдовская. Коль не отвергала бы путь, коль шла тем, что предречен моему клану - не случилось бы такого. И судить здесь только я могу - вождь... А может, вождя мало - идол нужен золоченный, королева? Ты знаешь что делать тогда, но вы никогда такого не хотели, вольное племя.

Так что два пути - кровь здесь, кровь там, но за все - проливать свою, пусть так, честнее и чище. Даже когда этот мир поглотит тьма - песни ветра она не заглушит, об этом всегда есть кому позаботиться.

Милдред смотрит широко раскрытыми глазами в потолок шатра и не позволяет сознанию своему уйти прочь золотой птицей - хотя орлом она бы обратилась сейчас, в небо упорхнула бы - и поминай как звали, вряд ли на чью руку по свисту слетит. Разве, на плечо брата своего, чью руку сейчас ухватила - и не отпускала уже, куда там на Зафара глянуть, или еще на кого. Держала, да прошептала, заставив голос звучать.

 

- Сердце мое, брат вольный. Коли умру - не сегодня, а в сече или в политике проклятой - коня моего сбереги, да кинжал с саблями в племя верни - и пускай пропадает все пропадом, в моря свои... Ты уже отрекся, не лишайся этого, за меня не мсти, и племени... ты не должен.

 

Яро сверкнул камень на груди - тревожно-кровавый, в крови запачкался - рубины, злые камни, но на белом так хороши. Милдред снова потянулась прочь, в свои мысли, а ведь на миг только глаза закрыла - но све, свое брала природа - а раны нужно лечить.

Да уж, лишняя задержка, но что теперь - резать им друг друга дать? Или кровь гостя, или кровь хозяина прольется, а так она своей одарила - тот кто за гранью не посмеется, но предки довольны. И благо. Открыла она глаза во второй раз когда вернулся её золотоволосый Ярл.

 

- Тогда бери его, но третьего не будет дано, любовь моя. А эти.. неприятности, всего лишь случайность. Горячая кровь.

 

Улыбалась мягко, нежно - со своей спокойной верной любовью, даже глаза чуть посветлели - потому что эта любовь все же, её не неволила. А неприятности - что они, по сравнению с верой что каждый может жить в мире с каждым. Но держалась она, пока не явился Эомер - и огненная ненависть поднялась из её груди. Тот утащил её золотоволосое счастье,  и уже вождем тогда Милдред к брату обратилась.

 

- Помоги мне встать, или я сделаю это сама.

 

И поднялась ведь, только в глазах темнело, на руку брата оперлась - останавливать её такой, когда она словно душу отца в себе воплотила - нельзя и невозможно было. Дохромала, раны тревожа, до выхода из шатра - и истерлинги притихли, глядя на неё - живую и злую.

 

- Ты. - Голос, такой слабый, негромкий, звучал с непримиримой внутренней силой. Она протянула руку и произнесла. - Дайте мне мое оружие. Этот человек ответит за свою трусость и слова за спиной здесь и сейчас, перед небом. Ему не хватило мудрости подумать головой, а не ревнивым сердцем. Здесь и сейчас, я требую его крови за оскорбления нанесенные моему народу. 

 

Вождь, едва стоявшая на своих ногах, выпрямилась и смотрела - она, так старавшаяся не замечать Эомера, ядовитых жалящих слов, жалевшая срывающихся своих. Но её люди ведали его язык. Слышали и знали - и каким же она вождем будет, коль раз за разом будет это спускать? Достаточно.

Достаточно плясал он на кончике клинка. Ты не сможешь много раз ударить, но кровь его прольется - он должен ею расплатиться. "Не на своей земле", ублюдок - а на своей это нормально? Гостей трогать?  Наши легенды хранят многое - хранят и память о подобных тебе.. Но тебя они попросту похоронят.

Истерлинг подал ей саблю - она оттолкнулась от брата и встала - ровно, претерпевая боль и удерживая утекающее сознание. И жизнь, с ним вместе. Но она была Вождем - отец её тоже умирал стоя на ногах.

[Дамир 145]

Сердце... горячее, своевольное, родное.

Горькая усмешка губы чуть изогнула в ответ на слова сестрины, а серьезность сквозила во взгляде темном, но теплым, лишь для нее одной предназначенным. Слушал ее, каждое слово в сердце вгонял, клеймом высекал на память долгую, вечную.

И ярла не тронул, хоть и поднялось все внутри.

Вечно за собой темный плащ тащит, смуту сеет, беду на хвосте несет.

Бросил бы сейчас все слова, что за пазухой нашлись, швырнул в лицо, саблю вытащил - а ведь она так просится, чуть ли не звенит, не стонет по бою справедливому. Но нет. Лишь крепче пальцы сестры сжал. Никогда не смирялся, не осаживал свой нрав буйный, а тут сделал. Ради той, чья алая кровь землю обагрила, напитала эликсиром драгоценным, жарким.

Твердо кивнул на просьбу Вождя, встать помог, на воздух вывел. Взять бы сейчас всю боль, а ее вверх пустить, как ястреба легкокрылого, в небеса, к солнцу, луне, звездам, ветер обгонять, дичь высматривать, чтоб камнем вниз бросилась, но не разбилась, а мышь в когтях унесла.

Скрипнул зубами - давно надо было этих коневодов порезать, еще там на свадьбе надо было. Не дошло б до такой беды. Не живут лисы с волками, а соколы с воробьями. Как не селѝ их рядом, не живут. Скрипнул, пальцы расцепил, побледневшую ладонь отпуская, руку убрал с талии ее.

Милдред вперед вышла, голосом к себе внимание как нити притянула. Вождю не надо кричать или золотом греметь. Отец взглядом одним, взмахом руки толпы усмирял. В ней его дух жил. Браслет луну поймал, сверкнул, будто тоже ярость впитав, очами молнии по кругу разметав.

- Что ответит трус Вождю племени свободного?

Как воздух разрезал. Смотрит на коневодов, голову гордо вскинув. Ветер волосы перебирает, глаза сверкают, а руки на рукоятях сабель покоятся. В шаге от сестры, если что подхватит, поддержит, но с ней сейчас сила семьи, отца, племени, самой степи. Она не уронит, ветер ей под локти друг, ведь он всегда любил девчушку Милд.

Время поторопить.

Отвечай! Отвечай немедленно! Понадобится, я сам из тебя кровь по капле сцежу.

[Harve Rono 104]

Хикелиа смотрел на разворачивающуюся картину откровенно потерянным взглядом. Было очень четко понятно, что сейчас прольется кровь, И если учесть, что рохиррим было меньше, гномы пьяные, а беорнинги скоры на расправу, было бы плохо всем, и в первую очередь его людям, так как раненые эльфы первыми начнут складывать головы, и отправляться на чаепитие в Мандос. А его это сейчас ой как не устраивало. Слишком много они вытерпели, что бы сейчас помереть из-за пьяной драки каких-то южан и коневодов. 
Харве Роно пользуясь тем сладким моментом, что его все продолжали игнорировать, подошел к раненой южанке и парню, который был её мужем, судя по тому, что у них были схожие браслеты (кто их южан знает), закутавшись в свой плащ посильнее. Вынырнув из тени палатки, он нежным движением провел по шее девушки, нажимая на сонную артерию, заставив ноги той подкоситься, и сознание погрузиться в сон. Метод грубый и варварский, Шрам его никогда не любил, но, было видно, что женщина жаждет либо внимания, либо смерти. Если она хотела первого, то она его получит сполна и без того, так как раненым оно всегда положено, тем более что она в своем окружении была такая одна, в отличии от его отряда. А если хотела второго, то увы, но не сейчас. люди могут умереть в любое время, и более благоразумным способом. А устраивать резню из-за мелкой прихоти - не самое лучшее решение.

Падающую женщину Хикела моментально подхватил на руки. И, сделав как можно беззаботный тон обратился к Дамиру:

- Прошу прощения за беспокойство, но я вижу, ваша жена перенервничала, что же вы её не бережете. В её состоянии вам лучше быть более осторожным.

Сразу же отвечая на немые вопросы, Шрам продолжил, неестественно хриплым голосом, который никогда не был присущим ни одному эльфу, но вот грубому человеку, или орку, вполне мог соответствовать:

- Я с  радостью отвечу на все ваши вопросы, как только вы укажете где мне уложить вашу неуемную женщину. И да, совет о том, что ей нельзя нервничать и тем более перенапрягаться размахиванием оружием в бою с огромными мужчинами, это не просто слова, а рекомендации бывшего врача с о-о-очень большим опытом.

 

p.s. Извините, кого сейчас обижу своим вмешательством, но я на это смотреть не могу.

[Теодред 240]

[spoiler=!!!]Да перестаньте вы уже меня туда-сюда водить! Я сам умею!) Эомер, а что, если я не хотел покидать шатер? Хикелиа, а что если тебе не дали прикоснуться к Милдред? Ребят, давайте перестанем оказывать завершенное воздействие на чужих персонажей - для этого есть НПС.

 

 

- Тогда бери его, но третьего не будет дано, любовь моя. А эти.. неприятности, всего лишь случайность. Горячая кровь.

Взгляд Теодреда потеплел. Роххирим нежно провел ладонью по бледному лицу девушки, хотел ответить... Но снова ему не дали. Эомер вмешался и настойчиво увел ярла из шатра. 

"Как же мне надоело!" Теодред вырвался из хватки брата, но не отступил ни на шаг, выслушивая его слова.

- Ты задрал своей любовью. Серьезно. Она. Ва-ста-ч-ка. Ты понимаешь? Меня даже волнует не твоя любовь, а то что ты ведешь себя как вастак. Убивать того жалкого харадца, в его же шатра, не на своей земле. Что с тобой происходит?! 

- Заткнись, Эомер, замолчи пока не поздно! -  в ужасе ответил Теодред. За брата боялся ярл, за жизнь его. Он только сейчас осознал, что вастаков намного больше, и что Эомера за подобные реплики растерзают на месте. Корткий взмах руки, в ухо брата целил Теодред ладонью. Не сильно, но чтобы звон в голове прошел, мысли дурные из нее выбил. Не успел...

- Дайте мне мое оружие. Этот человек ответит за свою трусость и слова за спиной здесь и сейчас, перед небом. Ему не хватило мудрости подумать головой, а не ревнивым сердцем. Здесь и сейчас, я требую его крови за оскорбления нанесенные моему народу. 

Теодред закрыл глаза, лицо его осунулось и посерело... Ладонь, не достигнув цели, замерла в воздухе и бессильно упала. Ярл открыл глаза, усталым взглядом смотря прямо в глаза Эомера.

"Доигрался, братец... Какой же ты еще ребенок, не смотря ни на что..." Но, не смотря ни на что, Теодред любил своего брата, и никому не дал бы его в обиду.

- Что ответит трус Вождю племени свободного?

Ярл взглядом приказал Эомеру не вмешиваться. Скадифах, почуяв беду, замер рядом с братьями. Телохранитель был как напряженная пружина, готовая сорваться в любой момент...

- Сильные слова как ветер, Дамир, - устало ответил Теодред. - Не несут в себе ничего полезного.

Теодред повернулся к Милдред и ее брату. Девушке явно было тяжело стоять, но она стояла. Вождь защищал своих людей, но стоило ли оно того, что может произойти?

- Не стоит называть человека трусом лишь за то, что он не смог смириться с нашей дружбой. Ведь и среди ваших людей блуждают настроения подобные эомеровским, не так ли Дамир?

Теодред сделал несколько твердых шагов по направлению к Милдред, обращаясь уже к ней.

- Я понимаю твое негодование, любовь моя, но я не могу отдать тебе брата. Если ты так жаждешь возмездия за его слова, разбирайся со мной и...

Договорить Теодреду не дало появление эльфа с обезображенным лицом за спиной любимой. Если бы не чистая кожа и знакомые одежды, Теодред решил бы что на них напали орки. Одно движение, и Милдред уже без чувств в чужих объятиях. 

Через мгновение, ярл подскочил к эльфу, осторожно забирая тело из его рук, занося девушку обратно в палатку. 

- Следуй за мной, если хочешь жить, - шепнул он эльфу. Теодред нутром чуял напряжение, росшее среди восточан с каждой минутой. Чего доброго нового обидчика живьем сожрут...

Аккуратно уложив Милдред на лежак, Теодред вновь метнулся к выходу. нужно было брать инициативу в свои руки, пока обе стороны конфликта обескуражены появлением третьей стороны.

- Эомер, Дамир, пройдите внутрь, пожалуйста. Ты, незнакомец, возьми с собой лекаря и присоединяйся к нам, будь добр. Скадифах! - Теодред поискал глазами телохранителя, который, оказывается снова был рядом. - Пригласи кого-нибудь из гномов. Нам всем нужно серьезно поговорить.  

[Инас 296]

[spoiler=вне]ой как меня бесит ой держите меня семеро ой мама

 

 

Сон – обрывками, кусками, рваными краями, спит дёргано, судорогами по детскому лицу – страх и тревога, хватает озябшими пальцами пустоту, силится вырваться, выкарабкаться – но снова и снова сон холодной чёрной волной швыряет о камни, с ног сбивает, врывается в грудь острым крошевом льда, заставляет давиться кашлем и хрипом.

 

И вдруг – точно море замолкло, оборвало свой шелестяще-рычащий шёпот, то разбивающийся о прибой рёвом, то переходящий на едва различимое дыхание, но вечно неумолкающее, говорящее, живое; и теперь – точно умерло, выцвело, потеряло силу: подобное неуёмной, необузданной стихии, племя бушевало, рычало, и вдруг, в одно мгновение – тишиной накрыло ночь, и стая молчит, стая ждёт в немом, нетерпеливом, до предела натянутом напряжении, скалится и перетекает, перемежается тенями в черноте.

 

С прерывистым вздохом – из сна в холодную, жестокую ночь, напоенную огнём, железом и болью; сердце рвётся куда-то прочь, эхом отзывается бою барабанов – мятежному, злому – в других сердцах. Юркой лисицею прошмыгнула меж прочих истерлингов и по крупицам собрала слова, обрывки вздохов, горящие взгляды, порывистые движения, – сабли просят, сабли жаждут крови – проклятия сквозь зубы – и уже знает она всё, ведает, что свершилось, ведает, что за пляска ведётся сейчас, и смотрит на Вождя с непониманием, почти с испугом: отчего с сыном степным на бой выходит, отчего хочет свою землю опоить солёным, железом разящим вином? За брата родного и народ свой страх – не трусость ведь, да и в одной же степи они живут, под одним небом жгут костры!

 

И только теперь, ловя каждое с ненавистью оброненное слово, каждый шаг, - как начало озлобленного, презрением полного танца – каждое малейшее изменение в диком пожаре шаманских – не человеческих – очей, Инас начала понимать, научилась видеть осколки того, что видел Вождь, слышать, что клокотало, ревело, стенало и орало в рассечённой груди.

 

И не могла принять этого она: отчего степь им не откроет глаза, не прорежет слух, не поднимет их головы к небу?..

 

Не такие, как мы, чужие, иные, пришлые; кровь племени в её жилах; развёрстая чернота с калёным железом звёзд в их венах. И почти инстинктивно, почти бессознательно она вместе с прочими смыкает круг, и в центре – Вождь и Ярлов брат. Не обозлена, не жаждет смерти чужой – но знает, что иначе нельзя, что за слова свои ответить должен, не перед Милдред – перед Степью Великой, пред Златопёрым Орлом, и расплатой – кровь, что землю пропитает, что травой прорастёт, что станет немым договором, клятвой без слов.

 

Но вдруг, как тень, как дух – из самой ночи явился, кожа мрамором белым отсвечивает, лицо изорвано, лицо хранит былую боль – и только глаза полыхают варварским, наглым огнём – ох, как не понравился он Инас, этот колдовской, этот ведьминский огонь, чует она беду, чует худое – но уже метнулся тот к Милдред, руку протянул, шеи оголённой, незащищённой едва коснулся – и остекленели янтарные очи, и замерло слово на бледных устах.

 

И Инас – лицо посерело, тени под глазами пролегли, а очи – взглядом лучше и не встречаться, недетский то взор, такая жгучая, такая чёрная ненависть, точно бы и не человек смотрит – ночь ипостась себе нашла в маленьком ребёнке, напоила её злобою, сил придала - свинец в очах, свинец в дрожащем от гнева голосе:

 

- А я с радостью горло тебе распорю, шакалий сын, позор эльфийского рода! Почему, думаешь, жив ты ещё, почему твои люди у костра сидят? Помнит племя зарок, помнит закон – гостя не тронь, напои, накорми и согрей, как брата иль сестру прими – а чем ты, рваная морда, ответил? Не Вождя ты сейчас – Степь обидел.

 

Сам же и плати – но не сказала, смолчала, хотя и знает, что глупец не бой остановил – псов бешеных с цепей спустил, бурю накликал, да такую, что не остановишь уже, теперь – что против океана бороться, волны пытаться усмирить, ветра шквал утихомирить.

 

Грубо, со всею силой, что была в ней, маленькой тощей девочке, оттолкнула чужака прочь от Вождя, – а сама скалится, почти рычит, на волчонка более похожа, чем на дитя; и хотела было вслед за Милдред в шатёр войти – но замерла, с места не двинулась – не сказано, так не иди.